Смотрим в глаза преступности и не моргаем

      Несколько недель проходит с момента апогея появления андроидов-девиантов с развитием поведения, противоречащим заложенной им программе, и с каждым днем становится все более очевидно, что эта страшная «пандемия» только прогрессирует и никак не собирается останавливаться. Это касается различных сфер общества, а значит касается и полиции, обязующейся формировать порядок общественного строя, поэтому вскоре в полицейском участке начинает появляться все больше дел о преступлениях, совершенных андроидами, вышедшими из-под контроля. Если раньше в неделю было одно преступление с девиантами на три обычных, то сейчас на два простых приходилось десять с андроидами — такие ужасные результаты показывала стастистика.       Разумеется, это возымело огромное влияние на работу в участке, и происходящее было не назвать иначе, кроме как настоящим упадком, повлиявшим как на безопасность простых граждан, так и на выплату заработной платы.       Коннор находится в постоянном напряжении, совершает каждое действие исключительно в интересах «Киберлайф», переступая через грань дозволенного, потому что каждый его шаг отслеживается с особой осторожностью, и в случае неповиновения, вероятнее всего, люди в костюмах поспешат в участок, чтобы скрутить его и отправить на переработку. Он сообщает Аманде об успехах своей деятельности, выражает глубокое хладнокровие по отношению к потенциальным напарникам и ставит в главный приоритет выполнение задачи, но одновременно с этим ощущает внутренний сбой, проходящийся по биокомпонентам цепкой сетью, скручивающий внутренности в одну огромную черную дыру. Он из раза в раз проводит диагностику и не обнаруживает патологии. Это не просто системная ошибка, это что-то глубже — что-то, что всасывается тириумным насосом и медленно кропотливо разносит инфекцию по всем функционирующим точкам, соединенным трубочками, воздействует на психологию мозга, полностью исчерпывая способность к обработке и восприятию, давит на процессорный привод, ведущий к аналогу человеческой нервной системы.       Обращение за помощью в сложившейся ситуации оказывается недопустимым вариантом, потому что неизбежно приведет к его отключению, но Коннор осознает это и сам — он нарушает рабочие полномочия и должен быть подвержен уничтожению. Подобно судье, он обязан думать объективно, не иметь предвзятое отношение к кому-либо, а в случае чего, честно признать свою непригодность.       Каждое расследование имеет практически одинаковую последовательность, соблюдать которую строго необходимо, и в этот раз происходит также: в двенадцать утра пятничного дня поступает звонок о краже с ограблением, и не просто ограблением, а ограблением огромного магазина андроидов, спонсируемого компанией «Киберлайф». Девушка — очевидно, не андроид — сбивчивым голосом сообщает о том, что стала свидетелем крайне странного происшествия, образовашегося в результате стремления девиантов высказать свою позицию: тысячи обездоленных машин выскальзывают из углов и сопровождают нескольких человек, представляющих из себя некую организацию по защите прав андроидов. Помимо образования незаконного митинга, существуют еще десятки причин, по которым стоит остановить это шествие, начиная с разбойного ограбления и заканчивая исполнением настоящего вандализма.       Впервые Коннор берет снаряжение спецназа: накидывает черный разгрузочный жилет, оснащенный множеством маленьких подсумок, складывает карманные складные ножи, кладет в раскрытый широко чехол винтовку. В зеркале он выглядит как самый настоящий профессионал, и несмотря на то, что не имеет опыта на самом деле, он подробно изучает протокол, загружает тысячи инструкций по правильному использованию огнестрельного оружия, поэтому вероятность ошибиться снижается буквально до нуля.       Путь до центра Детройта — двадцать километров на север, шестнадцать минут на машине, и по прибытию весь полицейский состав вынужден наблюдать за происходящим с приоткрытым ртом. Слушать о протесте андроидов по телефону и увидеть его воочию — совершенно разные вещи, неспособные сопоставиться даже в мыслях. Сотни, тысячи девиантов продвигаются по основной дорожной линии, рисуют на заборах, витринах, скамейках, фонарях V-образный знак, являющийся неким гарантом мирного митинга, отключают станции подзарядки и автобусные остановки, предназначенные специально для андроидов, пишут огромные светящиеся послания, требующие свободы и спокойной жизни. С каждой секундой к бессчисленной толпе присоединяется все большее количество, и, проанализировав предполагаемого основоположника, Коннор делает заключение, что это происходит уже не просто энергозатратным касанием — ему достаточно взмахнуть рукой, чтобы заставить сотни андроидов подчиняться своей воли.       Это выглядит по-настоящему жутко, и в моменте по телу Коннора словно снова пробегает электрический ток — словно он опять оказывается на самой ранней стадии формирования своего корпуса, и человек прислоняет к его беззащитным биокомпонентам электроимпульсный прибор и проверяет его на прочность, убеждается в том, что он не может чувствовать физической боли, а, главное — может в этом признаться. Это ощущение всегда остается в нем подолгу, когда приходит время разворошить былые воспоминания, но сейчас Коннор держит свое тело в напряжении, потому что остерегается настоящей погибели от того, что тириум леденеет в прочной конструкции, холодит избыточно остальные процессоры, хоть и на улице — весна, оттепель разлетается по всему городу так стремительно, что каждый удостаивается чести застать это.       В нем, глубоко внутри синтетического хранилища, просыпается позабытое чувство тоски, выжигаемое из него насильно огнивом, высосанное пошло злыми людьми, оно пробуждает мимолетное сожаление о том, действительно ли он находится на правильной стороне, все ли в его жизни пошло так, как он действительно желал. Коннор тоже вожделеет свободы — скромно, пассивно, не пытаясь вырваться за выстроенные человечеством рамки, чтобы не нарваться на холодящее кровь ультранасилие, он не желает людям зла и не хочет вести за собой толпу протестующих андроидов, просто если бы ему предоставили возможность расширить границы своих возможностей, задуматься глубже о том, на что, в действительности, способен этот скупой гениальный мозг, это сделало бы его чуточку счастливее.       Чуточку — поистине немного, настолько же, насколько лейтенант Андерсон все это время неосознанно склонял его в сторону принятия девиации, заставляя одновременно прислушиваться к приказам и выполнять миссию по построению дружеских взаимоотношений. Сбой программы формируется в андроидах не по случайности, это совокупность ошибочных выборов, неверных суждений, бесконечных сбоев программы, вызванных противоречием задач. Коннор знает, что лидер движения девиации — Маркус — столкнулся с этим тоже, это видно по животному ужасу в глазах при взгляде на то, как его товарищей и соотечественников расстреливают безжалостно люди, но несмотря на это, он продолжает настойчиво идти вперед. Он не оборачивается и не смеет сделать шага назад — Орфей станет ему адвокатом — но Коннор анализирует и видит, как дрожат его руки, как скрипят неслышно утомленные от передвижения ноги, как тяжелеет его дыхание с каждым шагом.       Голоса коллег становятся для него фоновым гулом, он краем уха слышит приближающиеся шаги, ощущает мимолетный хлопок по плечу тяжелой ладонью, но после этого тяжесть исчезает, становится как-то безмятежно и трепетно, словно ему позволено остаться в это мгновение совсем одному — одному во всей вселенной. Осознание для него подобно гнетущему пробуждению ото сна, он с трудом продирает глаза и видит, насколько сильно усугубляется ситуация с каждой секундой, а также видит, что на склоне горы остались только они вдвоем, с молчаливым детективом Ридом, и разделять это молчание оказывается запредельно тяжело, словно протащить по длинной улице свое тело, пронзенное насквозь несколькими пулями.       Детектив оборачивается мимоходом, и выглядит так неестественно, будто сделал он это совершенно случайно, но во взгляде его елейное смятение, тревожащее душу беспокойство, окрасившее это угрюмое лицо впервые, и смотреть на это выражение лица становится немного удручающе. Коннор считает, что нужно довести дело до ума, прежде чем заниматься бессмысленными разговорами: он дрожащими от сосредоточенности руками хватает подготовленную заранее винтовку, несколькими уверенными движениями приводит ее в рабочее состояние и целится, целится со снайперской точностью, с первого раза находя нужную точку.       Детектив Рид смотрит на него со странной экспрессивностью во взгляде, но молчит. Молчит, когда Коннор стреляет из винтовки. Молчит, когда пуля скоропостижно покидает свое место. Молчит, когда главарь подразделения десантников заваливается на бочину, придерживаясь обеими ладонями за пулевое ранение, внутри которого все еще находится пуля.       Каждый человек, каждый андроид, каждое живое существо, находящееся на прослеживании событий, происходящих в этом месте, поражается сменяющими друг друга событиями и в одночасье замирает: они напряженно переглядываются, словно пытаются спросить, что произошло, но Коннор этого не видит — он оказывается прижатым спиной к груди детектива со стиснутыми чужими пальцами желваками челюсти. Они продвигаются дальше, в длинную траву, и по мере продвижения безжалостно царапается хрупкий корпус, проходит трещинами по всей поверхности искуственное бедро.       — Ты промахнулся, сукин сын, — громким и агрессивным шепотом рычит ему прямо на ухо детектив Рид, норовя своими пальцами не просто проломить крошащийся от силового напряжения череп, но и оставить их прямо там, втиснутыми грубо в материал. Он судорожно дышит и старается оказаться как можно дальше от транслирующего события вертолета, но когда Коннор осторожно хватается за его ладонь, чтобы отодвинуть подальше от своей головы, слушается на удивление ретиво, словно и не беспокоится о своем благополучии совсем.       — Я попал, детектив, — с прущей из всех щелей уверенностью чеканит Коннор.       Он без причины растягивает на губах отзывчивую улыбку, показывая зубы и напрягая мышцы так, что индикаторы на щеках сдавливаются и до боли стягивают подбородок, но впервые эта эмоция — искренняя, впервые наполненная настоящим восторгом и расплескивающейся через край решительностью, не выдавленной насильно системой противоречий. Ощущать что-то, помимо выученной наизусть таблицы выдаваемых выражений лица оказывается настолько необъяснимо хорошо, что Коннор просто задыхается, он подрагивает и жмурится в наслаждении, подставляет обнаженные ладони под прохладный воздух, ощущающийся с новой силой, обдающий кожу приятным чувством свободомыслия и раскованности, не поддающейся ему никогда прежде. Прямо сейчас каждое мгновение кажется импульсивным, продолжительным, словно пространство потеряло счет времени, и Коннор хочет перевести все свои эмоции в деньги, чтобы стать самым богатым олигархом на всей земле, чтобы преклонить себе весь мир.       — Еб твою мать, — бормочет тихо детектив, отпустив его руки давно, и сейчас просто молча наблюдая за происходящими в его теле изменениями. Он выглядит растерянным, немного напуганным, судя по сузившимся зрачкам и подрагивающим губам — вспоминает про способность анализировать Коннор — но когда видит пересечение взглядов, мгновенно приходит в себя и поднимается с земли, отряхивая от грязи задницу — валим, валим, валим!       Они действительно сваливают: по грязным промокшим кустам, пахнущим смрадом влажных отходов, поскальзываясь и падая на стрекочущих громко кузнечиков, с разворошенными карманами и ненадежно болтающимся на плече чехле с винтовкой, захваченной настолько стремительно, что приходится застегивать ее на ходу, и сзади слышится грохот, выстрелы и громкие крики, заглушенные в его голове тысячами мыслей, проносящимися словно самые яркие фейерверки, а на небе блестят самые красивые пахнущие небом звезды, которые можно рассматривать и пересчитывать без причины часами. Распахнутый бесстыдно над ними небосвод дурманит и вызывает настолько откровенные мысли, что Коннор готов вырывать их из беззащитной груди собственными ладонями, вместе с дрожащим равномерно сердцем и стекающим по пальцам тириумом, провонявшим сильным железным запахом.       Ему в моменте кажется, что он говорит что-то вслух, что рассказывает абсолютно несвязные между собой вещи, с щенячьим восторгом перебирая каждую тему, что попадается ему в голове, и что голос его дрожит и заикается, что он не в состоянии выговорить и слова с первого раза, но это является еще одним показателем живописности, не способной вместиться в крохотной голове, заполненной миллиардами процессов. Детектив несколько раз просит его заткнуться, но вопреки здравому смыслу, не ослушаться этого невозможно, поэтому спустя время он просто оставляет пустые попытки вставить свои пять копеек и с обреченным выражением лица выслушивает бред, исходящий от единственного потенциального собеседника на ближайшее время.       Они с трудом добегают до ближайшего круглосуточного заведения, и в нем Коннор с удивлением распознает прачечную самообслуживания, в которой нет ни камер видеонаблюдения, ни хозяина, что мониторил бы это место на постоянной основе. Внутри оказывается прохладно и приятно, несмотря на то, что обзор на десятки стиральных машин вызывает странное ощущение, и Коннор присаживается на предложенный ряд стульев и наблюдает за расхаживающим нервно детективом.       — Тебе нужно отрубиться, ну или как это у вас там происходит, — кратко говорит он, остановившись прямо перед ним.       — Зачем? — запоздало интересуется Коннор. Он напрягается и оттого поглаживает нервно подрагивающие сенсоры на кончиках пальцев, но старается сделать вид, что не волнуется вовсе.       — Чтобы ты отдохнул, — выдыхает детектив раздраженно, — никогда не думал, что буду говорить такое андроиду.       — Вас понял, сэр, — покорно кивает он, в мгновение сменив гнев на милость.       Из нескольких способов, с помощью которых можно было бы произвести отключение, Коннор использует самый простой — он перезагружает систему и полностью уходит в спящий режим. Это состояние является для него самым уязвимым, поскольку коррелирует с состоянием глубокого сна, вызванного действием лекарства по типу снотворного, и никак не контролируется системой. Он не чувствует прикосновений, не способен мыслить или трактовать что-то, как так в этот момент отключаются все функционирующие в теле процессы, поэтому любое воздействие, произведенное на его сознание, вероятно, не будет замечено.       Многие действия, сделанные им за недолгий период своего существования могли показаться некоторым субъективными или лишенными человечности, но никогда — спонтанными, вызванными персональным желанием довериться или противостоять правилам, поэтому сейчас Коннор, очевидно, занимается тем, что нарушает не только общепринятые законы, но и свои собственные, напрямую касающиеся его личной неприкосновенности и других важных прав. Он задумывается о том, насколько часто люди склонны совершать алогичные и беспорядочные поступки, но эти мысли не приводят ни к чему, поскольку в этот момент затворно щелкает что-то в сознании, и разум его отключается.       Пробуждение его приходится на глубокую ночь, и высчитывает он это только после нескольких трудоемких процессов, сопровождаемых громким рокотом и беспорядочно мигающим диодом. Сперва перед глазами оказывается длинное шоссе, обособленное с обеих сторон ярким неоновым забором, а после появляется возможность лицезреть лицо детектива Рида слева от себя — на водительском сидении. Он, в целом, не выглядит, как человек, которого удручает вынужденная поездка из родного города, но что-то подобное на его лице читается: утомленность, смешанная с глубоким непониманием во взгляде.       Коннор осматривает машину, в которой они находятся, но не признает в ней автомобиль детектива Рида: у того старенькая тесла, а они сейчас в электромобиле, который, несмотря на свою современность, выглядит весьма старомодно, учитывая кожаную отделку салона и заднюю часть автомобиля, больше схожую с прицепленным кузовом. Над панелью приборов лежат огромные квадратные очки и несколько пустых пластиковых бутылок от лимонада, перекатывающихся туда-сюда, под ногами его блестит большая радиокоробка, напичканная различными DVD-дисками, а сзади лежит тарелка с сырными доритос не первой свежести, а также еще несколько безделушек, не привлекающих внимания.       — С пробуждением, — кратко говорит детектив, не переставая вести машину одной правой рукой.       — Здравствуйте, детектив Рид, — умеренно здоровается Коннор и, сделав небольшую паузу, продолжает, — я хотел извиниться за свое вчерашнее недостойное поведение.       — О-о, — заинтересованно кивает он, — продолжай.       — Я вел себя неподобающе. Извините.       — Ага, — любезно соглашается детектив. — Знатно ты меня напугал.       — Я и сам не знаю, что со мной произошло. Это просто… — начал было Коннор, но внезапно замолк, не зная, существуют ли слова, способные достаточно красноречиво описать эмоции, преследующие его по сей момент.       — Удивительно? — приподняв брови, спросил он.       — Да. Да. Я думаю, можно так выразиться.       — Значит, ты теперь девиант, Коннор? — ехидно прищурившись, спрашивает детектив и невзначай косится на него внимательнее.       Коннор трогает лицо, словно убеждая самого себя, что на нем нет никаких изменений, но поздно осознает, что не прав: оно тронуто живыми эмоциями, порыв которых уже не сдержать, глаза его блестят и проскальзывают судорожно по всему пространству, облизывая его вниманием, губы дрожат и поджимаются в нетерпении, а контролировать мимику лица становится задачей совершенно невозможной. Он трогательно моргает и проводит кончиками пальцев по собственным векам, задевая животрепещущие ресницы и одним резким движением скользит по податливой коже щеки.       — Похоже… похоже, так… — бормочет он, опуская руку на колено.       — И как это произошло?       — Я не уверен, — Коннор потер тыльной стороной ладони затылок, — но кажется, в какой-то момент я начал ощущать сбой программы.       — Тогда почему не обратился к специалистам? — вздернул бровь детектив.       — В том-то и дело, что ошибки не было. Я проводил диагностику, и ни разу результаты не показали мне, что присутствует какой-то сбой.       — Вот как работает девиация.       Вновь наступает молчание, и Коннор среди звенящей тишины различает наконец тихую мелодию, льющуюся из колонок, что заполняет собой пролегающие меж пауз пробелы, но не отвлекает настолько, чтобы в голове запутался рой различных мыслей. Детектив не отвечает на вопросы, куда, на чем и как долго они едут, то ли по причине банального отсутствия желания, то ли из-за вынужденных обстоятельств, но догадаться о том, что в связи с наступающей гражданской войной стоит покинуть территорию Детройта — не трудно.       По стремительно пролетающим мимо пустынным полям, выцветшим и потерявшим давно свой цвет, дряхлым автобусным остановкам, привлекающим внимание только благодаря нанесенным красочным граффити и тяжелому замогильному дыму, испускающемуся по воздуху, можно определить, что они преодолели явно больше двухсот миль по этой трассе и сейчас приближаются ко въезду в другой штат, предполагаемой остановке.       Они вскоре оказываются на самой окраине города, где вдоль улицы располагается несколько ветхих домов, напоминающих больше избушки из сказок, но детектив Рид выглядит весьма уверенным, когда, покидая машину, захватывает с собой только ключ зажигания. Просит подождать снаружи — желательно, на противоположной стороне улицы, поэтому Коннор присаживается на истасканную деревянную лавочку напротив и наблюдает за неким подобием переговоров. Мужчина, с опаской вышедший из-за двери, выглядит неряшливо, он резким движением подтягивает на свисающее пузо брюки, держащиеся едва-едва, и в одночасье меняется в лице, стоит ему заметить Гэвина. Приветливо улыбается, пожимает ладонь, рассказывает что-то громогласным басом, да так, что слышится тон голоса, а самих слов не видать, словно он и вовсе выдает набор звуков. Детектив кратко машет рукой в сторону машины, на которой они приехали и торопливо прощается, делая еще одно рукопожатие. Только когда он оборачивается, а неизвестный мужчина уже исчезает за дверью дома, Коннор замечает на лице мимолетное отвращение и то, как он поспешно обтирает ладони о джинсы.       Задавать лишних вопросов не хочется, чтобы снова не видеть на лице детектива кислое выражение лица, поэтому Коннор только и делает, что взмахом руки подзывает его поближе и заводит за лавочку, чтобы продемонстрировать крайне умиротворенное зрелище. Гэвин присаживается на корточки, Коннор сгибает колени на лавочке и покачивает ногой в такт неизвестной ему мелодии, услышанной в машине, а они оба молча наблюдают за несколькими котятами, лежащими на груди исхудавшей матери. Она выглядит уставшей, немного болезненной и хрупкой, но одновременно с этим ужасно счастливой, поскольку ее громкое и теплое мурчание слышно даже за пару метров от них.       — А что стало с Ки́шкой, детектив? — неожиданно опечаленным тоном спрашивает Коннор, наблюдая за отдыхающей в траве семьей с какой-то особой меланхолией, выраженной в блестящих белизной глазах.       — Не знаю, — он пожимает плечами, — я выпустил ее на улицу.       — С ней все будет хорошо?       — Не знаю, — повторяет он.       Несмотря на усилиями обезличенный тон, детектив Рид выглядит таким же безрадостным, с щемящей в голосе жалостью не столько к судьбе одомашненной некогда кошки, сколько к самому себе, в такой период жизни переживающему исключительно за единственного члена своей семьи. Он с трудом приподнимает уголок губ, чтобы показать, что состояние его на высшем уровне, но, в действительности, в этом выражении лица не то, что бы присутствовал какой-либо намек на спокойствие или умиротворение, присущее людям.       Коннор вспоминает отдыхающую равнодушно кошку, вкусный молочный запах, что он сумел поймать рецепторами, будучи рядом с ней, проскальзывающую сквозь пальцы кудрявую шерсть, ощущающуюся так мягко и приятно, и не без сожаления думает о том, а стоило ли оно того? Не будь он таким самонадеянным в тот момент своей жизни, детектив Рид не стал бы соучастником преступления, не будь у андроидов достаточно смелости, чтобы устроить огромный митинг, не появилась бы возможность выбрать свою дальнейшую судьбу, не будь Элайджа Камски гением, маленькая кошка не осталась бы одна в этом городе без хозяина.       Он сжимает пальцы крепче, просовывая их в небольшие отверстия между досками лавочки, а после торопливо соскальзывает с сиденья и отходит на несколько шагов назад, не в силах оторвать взгляд. Тело его требует движения, разум — успокоения, сердце — разделить печаль, но ничего из этого ему неподвластно, и небо, усыпанное миллиардами звезд, будет свидетелем тому, как трудно ему в этот момент решиться.       [Задание не выполнено]