Задуши меня

На старом городском кладбище всё было так же, как и всегда. От могил, выстроившихся в ровные ряды, веяло пробирающим до костей холодом, лица людей с надгробий по-прежнему безучастно смотрели в одну точку. Беннетт старался не обращать на них внимания, пока шёл по узенькой тропинке. Он просто быстро шагал, прижимая к груди пакет с ирисками, и молча разглядывал носки своих ботинок. Ему было неуютно. Хотелось как можно скорее уйти отсюда, лишь бы только не находиться тут, лишь бы не чувствовать на себе многочисленные взгляды покойников. Ему даже казалось, будто они смотрели ему в спину, укоризненно, осуждающе. А иногда ему чудилось, будто он слышал шёпот. Слышал, как они повторяли одну и ту же фразу: «Это ты виноват, это ты виноват, это ты виноват!». Тогда он сильнее впивался дрожащими пальцами в пакет, до крови закусывал губу и крепко-крепко зажмуривался. Но идти не переставал. Нет, он не мог отсюда сбежать, не имел права. В конце концов, он пришёл сюда не просто так. Наконец среди множества однотипных серых могильных камней показался нужный. При виде него Беннетт замер, и сердце его болезненно сжалось в груди. Тело будто сковало цепями, из лёгких мгновенно выбило весь воздух. До надгробия оставалось всего ничего, однако он совсем не мог пошевелиться. Просто стоял, словно прибитый гвоздями к земле, и смотрел на могилу. Так всегда случалось, стоило ему приблизиться к этому надгробью. Он каждый раз застывал, не в силах сделать и шагу, и просто стоял на одном месте. Иногда его накрывало, и в памяти начинали прокручиваться события того рокового дня, разделившего его жизнь на «до» и «после». В ушах снова слышался предсмертный хрип, разодранные ладони опять начинали саднить. Но сегодня, к счастью, обошлось без галлюцинаций. Он просто застыл посреди дорожки, и всё. Оцепенение, судя по ощущениям, продлилось ещё как минимум несколько минут. В реальность его вернул порыв на редкость промозглого и холодного весеннего ветра. Хлёсткий и пробирающий до костей, он больно обжёг кожу, отчего Беннетт вздрогнул и неуютно поёжился. По телу пробежалась волна неприятных мурашек, однако он не обратил на это внимание. Лишь плотнее прижал к себе пакет с конфетами и наконец пошёл дальше. Дойдя до могилы, он медленно осел на землю рядом с ней. Низко склонил голову, дабы не смотреть на фотографию, судорожно выдохнул. Аккуратно положил возле могильной плиты пачку с ирисками, едва коснулся подушечками пальцев холодного камня. Помедлил немного, затем всё же нерешительно поднял взгляд. Феликс Хониккер с надгробной фотографии выглядел хмурым, даже каким-то недовольным. Прямо как раньше. К сожалению, у мистера Хаксли не нашлось ни одной фотографии, где бы он улыбался, поэтому даже после смерти он остался таким. Но именно такого Феликса Хониккера Беннетту и не хватало. — Бедное, бедное дитя, — вдруг раздался чей-то голос у Беннетта за спиной, и он вздрогнул. По коже побежали мурашки, внутри всё похолодело от осознания того, что опять пришёл он. — Сколько же лет ему было? Семнадцать, кажется? Такой юный смышлёный мальчик, ему бы жить да жить, а он в земле лежит. И всё это по твоей милости, Беннетт. — Заткнись, — сквозь зубы процедил Беннетт. — Заткнись, заглохни, замолкни, слышишь? Оставь меня в покое… Однако обладатель голоса всё не унимался. — Ты знаешь, он ведь так доверял тебе, — продолжал он. Медленно он подошёл к надгробию, опустился рядом с ним на землю и провёл бледной ладонью по холодному камню. — Он верил тебе больше, чем кому-либо другому. Доверял тебе свою жизнь. И чем ты ему отплатил? Ты вероломно предал его, убил собственными руками. Беннетт зажмурился и плотно зажал уши руками. Он не хотел слушать это, не хотел смотреть на него. Мысленно он даже начал молиться всем Богам, в которых никогда не верил, чтобы он наконец-то ушёл. Он понимал, что в сущности это бесполезно, ведь то, что сейчас с ним разговаривало, он создал сам, своим разумом, однако всё равно из раза в раз продолжал умолять Господа избавить его от мучений. Однако молитвы его так и не были услышаны, поскольку голос зазвучал прямо у него в голове. — Теперь он ненавидит тебя. Феликс Хониккер, которого ты так сильно любишь, всеми фибрами души ненавидит тебя. Он хочет, чтобы ты сгинул. — Ч-чёрт… — тихо выругался Беннетт. Тело пробила крупная дрожь, и он из последних сил вцепился в надгробие. Слова созданного им существа острыми отравленными иглами вонзались в мозг, терзали и без того израненную душу. Сегодня психика не выдержала раньше обычного, и по щекам вскоре покатились жгучие слёзы. — Прости меня, Феликс… Прости, прости, прости меня… Я… Я не хотел… Я не знал, что творю… Однако Феликс Хониккер с фотографии по-прежнему хмуро смотрел на него, даже как-то осуждающе. Он будто спрашивал: «ну и вот на кой чёрт ты сюда припёрся?». Беннетт и сам прекрасно понимал, что он наверняка не рад его видеть. Ну конечно, какой человек обрадуется, если к нему на могилу придёт его убийца? Конечно же никакой. Но всё равно мысль об этом делала ему больно, разрывала сердце на тысячи мелких кусочков. А существо лишь подливало масла в огонь. — Боже, как же ты жалок, — ядовито выплюнуло оно. — Неужели ты думаешь, что он хоть когда-нибудь тебя простит? Ты ошибаешься. Он ни за что тебя не простит. И они тоже. Все они тебя ненавидят: и Хаксли, и Флоренс, и даже Шарлотта. Они никогда не скажут об этом вслух, но все они желают тебе смерти. Беннетт до боли прикусил и без того истерзанную губу. Хотелось как-то ответить, съязвить что-нибудь колкое, однако у него попросту не осталось на это сил. Да и понимал он, что это существо право. Теперь все некогда близкие люди ненавидели, нет, презирали его. Никто больше не хотел есть с ним за одним столом, Флоренс больше не вбегала в его комнату по утрам и не здоровалась, Шарлотта больше не звала его к себе в гости. И больнее всего было осознавать, что он, Беннетт, сам во всём виноват. Он сам, своими руками разрушил отношения, что выстраивались годами. И, что самое ужасное, поводом для этого послужила смерть человека, которого он любил больше, чем собственную жизнь. Существо говорило что-то ещё, очевидно пытаясь его поддеть, однако Беннетт уже толком не слушал. Он лишь низко склонил голову, так, что светлые кудри наполовину закрыли его лицо, и прильнул к холодному камню. Обхватил его крепко руками, бережно провёл по нему ладонью. В сторону существа он старался не смотреть. Он не хотел его видеть. В первую очередь потому, что оно болезненно напоминало ему Феликса Хониккера. Оно было практически точной его копией. Разве что отличалось более высоким ростом и не носило резиновых перчаток с медицинским халатом, но в остальном оно полностью повторяло его образ. Беннетт сам создал его таким. Тщетно надеялся с помощью него заполнить пустоту в груди, хоть как-то восполнить утрату. Однако теперь он жалел, что вообще создал эту проклятую тварь, потому что этот Феликс был совсем не таким, как настоящий. Вместо того чтобы поддерживать, обнимать и ласково гладить, он только больше убивал, уничтожал его изнутри, давил на чувство вины. Собственно, как и сейчас. Так, обнимая надгробную плиту, тихо рыдая и периодически шепча слова извинений, Беннетт просидел ещё какое-то время. Он точно не знал, сколько именно, да и неважно это было. Фальшивый Феликс поначалу ещё продолжал вещать, надеялся ещё хоть как-то его задеть, однако в какой-то момент замолк. Видимо, понял всё-таки, что это всё бесполезно. Или в кои-то веки решил сжалиться над ним. Впрочем, Беннетту было абсолютно наплевать, по какой причине он заткнулся. Главное, что теперь на кладбище стало тихо, и он мог просто спокойно посидеть и поплакать. Собственно, он и сидел. Иногда он проводил ладонью по холодному камню, бережно, ласково, будто касался не надгробной плиты, а руки Феликса. Иногда поглядывал украдкой на фотографию, поправлял пакет с ирисками, чтобы он стоял ровно. А когда на кладбище потихоньку начали собираться люди, он наконец-то покинул его.

***

Дома всё напоминало о Феликсе. Каждая комната, каждая вещь, каждый сантиметр, — всё было пропитано им, его запахом и воспоминаниями о нём. Находиться там было невыносимо. Беннетт каждый раз едва ли не задыхался, стоило ему переступить порог дома мистера Хаксли. Лёгкие будто сжимали тугими тисками, и ему приходилось делать над собой усилие, чтобы вдохнуть хоть немного воздуха. Ещё тяжелее было от осознания того, что теперь там никто его не ждал. Когда он возвращался с кладбища, никто его не встречал, даже не смотрел в его сторону. Если он пересекался с кем-то в коридоре, то обычно этот человек быстро проходил мимо, лиш некоторые удостаивали его презрительного взгляда. Однако, несмотря на всё это, Беннетт из раза в раз продолжал сюда приходить. Просто потому что больше ему некуда идти. Сегодня же, вернувшись с кладбища, он пошёл не к себе, а в комнату Феликса. По дороге он старался особо не смотреть по сторонам и лишь разглядывал носки своих ботинок: не хотел бередить и без того раскрывшуюся и кровоточащую рану. Где-то уже на середине коридора он столкнулся с Флоренс. Она несла в руках террариум с ядовитыми пауками и, по всей видимости, направлялась в кабинет мистера Хаксли. Краем глаза Беннетт заметил, как при виде него она помрачнела и поджала губы. Однако же говорить ничего не стала, только молча прошмыгнула мимо него и ускорила шаг. Он на мгновение остановился, посмотрел ей вслед, а затем побрёл дальше. Ему хотелось бы окликнуть её, предложить поиграть в видеоигры вместе, однако он не стал этого делать. Просто понимал, что она откажется. И, в общем-то, будет в своём праве. До комнаты Феликса он добрался без происшествий. Оказавшись там, он быстро закрыл дверь и прислонился к ней спиной. Закрыл глаза, сделал глубокий вдох, затем медленно выдохнул. Постоял так несколько секунд, затем наконец открыл глаза и осмотрелся. В комнате Феликса после его смерти толком ничего не изменилось. Все вещи так и оставались на своих местах: у мистера Хаксли не поднялась рука выбросить хоть что-то. Разве что со стола пропали колбы с тетрадями: их он убрал в один из ящиков, чтобы они не занимали место. Единственное, что оставалось там неизменным, — это горшок с Венерой. От неё тоже У мистера Хаксли рука не поднялась избавиться. Поэтому она по-прежнему сиротливо стояла на столе возле окна, одинокая и забытая. Вот к ней-то Беннетт и направился. — Привет. Ну что, как ты тут? — произнёс он, когда присел рядышком с ней в кресло. Он помнил, как Феликс так разговаривал с ней, и потому пытался повторять. Надеялся таким образом хоть немного её растормошить. Тщетно. Венера слабо пошевелила ловушками. Её листочки начали потихоньку засыхать, что Беннетт почти сразу заметил. — Ох, бедная… Мистер Хаксли уже совсем тебя не поливает, — он покачал головой и бережно погладил её по листочкам. Мистер Хаксли действительно уже давненько не заглядывал сюда и не увлажнял растение. Он вообще практически не выходил из кабинета с тех пор, как его племянника не стало, и всех в доме это беспокоило. В этот раз Венера вообще никак не среагировала. Видно, она уже совсем увядала. — Ничего, вот станет потеплее, и я пересажу тебя поближе к Феликсу. Последнее лето ты проведёшь с хозяином, — хоть как-то попытался подбодрить её он. И это действительно подействовало: Венера немного оживилась и вновь пошевелила ловушками. Беннетт на это слегка улыбнулся, однако потом выражение его лица вновь сделалось печальным. — Вот бы мне быть как ты, — совсем тихо произнёс он, опустив голову. — Меня бы тоже посадили рядом с ним… — он тяжело вздохнул и закрыл глаза. Ему невероятно сильно хотелось оказаться рядом с Феликсом, снова обнять его, коснуться бледной кожи, ощутить запах волос. Он понимал, что, возможно, сам Феликс не будет рад его видеть, но всё равно ничего не мог с собой поделать. Он просто отчаянно хотел снова быть с ним рядом. И мысленно уже продумал, как именно ему это сделать. — Что, уже настолько отчаялся, что с цветком начал разговаривать? — раздался за спиной голос фальшивого Феликса. — …Может, и отчаялся. Тебе-то какое дело? — Беннетт нахмурился и помрачнел. Ну вот, только этого не хватало. — Да никакого, в общем-то, — тульпа хмыкнул и скрестил руки на груди. — Но раз так хочешь к нему, то вперёд, тебя тут никто не держит. Только учти, что на той стороне тебя точно так же никто не ждёт. — Отстань, уж как-нибудь без тебя разберусь. — Если что-то не нравится, ты знаешь, как от меня избавиться. Просто задуши меня. Так же, как его задушил, — фальшивый Феликс ядовито ухмыльнулся и обнял его со спины. Последнюю фразу он прошептал ему в самое ухо, отчего по коже побежали неприятные мурашки. Беннетт до крови прикусил нижнюю губу и впился ногтями в разодранную ладонь. К горлу подкатила горечь, на душе стало гадко и паршиво. Он издевался. Этот ублюдок определённо издевался над ним. Знал, на что давить, сукин сын, и прекрасно этим знанием пользовался. И это действительно действовало: Беннетту опять сделалось отвратительно. Но вместо того, чтобы и вправду задушить этого гадёныша, он только вновь расплакался. От бессилия, от отвращения к себе, от воспоминаний о том, какую роковую ошибку он совершил несколько месяцев назад. Слёзы градом хлынули из глаз, обжигая кожу, однако он не спешил их вытирать. Он просто сидел, глотая солёные капли, и методично раздирал ладони в кровь. Фальшивый Феликс, видимо, почувствовал, что желаемого эффекта добился, потому как покрепче обнял его и положил голову на плечо. Погладил по рукам, ласково, нежно, как всегда делал настоящий Феликс Хониккер. Он всегда сменял яд на нежность, когда того требовала ситуация, и Беннетт одновременно ненавидел и был благодарен ему за это. Потому что он действительно нуждался в нежности, ласке и заботе. Он отчаянно жаждал любви, объятий и внимания, и потому ему особенно нравились такие моменты, как сейчас. Тогда хоть ненадолго, но он всё же мог представить, что настоящий, его Феликс Хониккер сейчас рядом. Что это именно он обнимал его, что это он целовал и гладил. Вот и сейчас он немного посопротивлялся, но всё же позволил себе поддаться мимолетной иллюзии. А ещё, возможно, ему это только показалось, но на мгновение он ощутил, как до его щеки кто-то дотронулся. Мягко, почти невесомо, но так по-знакомому бережно. Прикосновение продлилось недолго, а потом всё исчезло. Наверное, и правда просто почудилось.

***

Вернулся к себе Беннетт только под вечер, когда все разошлись по спальням. Ужинать сегодня он не стал: не было аппетита, да и настроения тоже. Всё, чего ему хотелось, — это просто провалиться в глубокий сон и больше не проснуться. Именно поэтому, как только он переступил порог своей комнаты, сразу же плюхнулся на кровать и завернулся в одеяло, словно гусеница в кокон. Закрыл глаза, поудобнее устроился на подушке. Он рассчитывал, что сможет быстро уснуть, однако ошибся. Сон, как назло, не шёл. Вместо этого в памяти снова начали всплывать события того дня. Одна картинка сменялась другой, и чем дольше это происходило, тем тяжелее становилось на сердце. И тем не менее, Беннетт всё равно не оставлял попыток заснуть. Нахмурившись, он перевернулся на другой бок и с головой накрылся одеялом. Обхватил начавшие дрожать плечи руками, принялся мысленно считать овец. Этому его когда-то научил Феликс, и раньше это всегда помогало. Раньше, но не сейчас. Он постоянно сбивался, отвлекался на образы, вспыхивающие в разуме неясными бликами. От всего этого ему сделалось дурно, и виски болезненно запульсировали. В горле встал ком, в ушах, казалось, снова зазвучал предсмертный хрип Феликса. Он был настолько реалистичным, что у Беннетта даже побежали мурашки. — В-вот же чёрт… — негромко выругался Беннетт. — Что такое? — послышался голос фальшивого Феликса. Беннетт не увидел, но зато явственно почувствовал, как он опустился на кровать рядом с ним. — Не можешь заснуть? — Не твоё дело… — буркнул Беннетт и неуютно поёжился. Связываться с тульпой ему сейчас не хотелось. Тем более, по его тону было прекрасно понятно, что он снова переключился на яд. — Значит, не можешь, — протянул фальшивый Феликс. После он вдруг улёгся рядом с ним и обхватил его руками со спины, отчего тот даже вздрогнул. — Может, тебе спеть колыбельную, а? — Спасибо, как-нибудь без этого обойдусь. Однако, несмотря на его отказ, тульпа всё равно запел. Тихо, проникновенно, пробирающе до мурашек. И колыбельная его была не такой, какими обычно бывают подобные песни. Вместо умиротворения она лишь навевала тоску, уныние, после неё совсем не хотелось спать. Напротив, Беннетту стало только хуже. А фальшивый Феликс, будто чувствуя это, лишь продолжал тихонько напевать. Он даже придвинулся поближе, так, чтобы шептать ему в самое ухо. От его вкрадчивого голоса по коже бегали мурашки, а внутри всё холодело. Однако Беннетт ничего не говорил: просто понимал, что это бессмысленно. Этот гадёныш всё равно не стал бы слушать, так что ему не оставалось ничего, кроме как смириться. Вот Беннетт и смирился. Спасение пришло оттуда, откуда он его совсем не ждал. В какой-то момент он вновь ощутил, как кто-то дотронулся до его щеки. Всё так же мягко, невесомо, но бережно. Так мог прикасаться только один человек. Тот, кто сейчас лежал в могиле. При мысли об этом Беннетт вздрогнул, однако в следующее же мгновение его накрыла волна умиротворения. Тело начало постепенно расслабляться, в голове сделалось совсем пусто и легко. А вскоре исчезли все звуки, в том числе и столь ненавистное ему пение фальшивого Феликса. Беннетт окончательно погрузился в дремоту, такую сладкую и долгожданную. Последнее, что он услышал перед тем, как совсем отключился, — это одна единственная фраза: — Спокойной ночи, Бен.

***

Сегодня ему впервые за несколько месяцев приснился Феликс. Он сидел на полу в лаборатории, поджав под себя ноги, и смотрел прямо на него. Одет он был в ту же одежду, что и тогда, в день смерти. Выглядел при этом он на удивление спокойным, даже каким-то печальным. В его необыкновенных красных глазах плескалась тоска, смешанная с жалостью и сочувствием, и что-то ещё, что Беннетт не мог разобрать. И ни намёка на презрение, отвращение или ненависть. Это казалось странным. Беннетт ведь был железобетонно уверен, что Феликс Хониккер теперь его ненавидит. Даже тульпа твердил ему об этом изо дня в день. Ведь иначе и быть не могло. После произошедшего он должен, нет, он просто обязан возненавидеть его, возжелать ему смерти. Однако, глядя Сейчас на него, сидевшего напротив, Беннетт не видел ничего подобного. И тем не менее, ему всё равно сделалось больно при одном только взгляде на него, такого бледного и подавленного. Под рёбрами заныло, к горлу уже в который раз подкатила горечь, в носу защипало. В груди зашевелилось, запульсировало неистовое желание придвинуться ближе, крепко обнять и прижать Феликса к себе, однако он так и не сдвинулся с места. Просто не смог. Потому что считал, что не имеет права прикасаться к нему после того, что произошло. Впрочем, сам Феликс, видимо, так не думал. Потому что в какой-то момент он сам подвинулся ближе и вытянул вперёд руку, будто желал до него дотронуться. — Ну и что это за кислая мина? — спросил он. Голос у него был хриплый, глухой. — …Феликс… — лишь негромко прошептал Беннетт. Это всё, что он смог из себя выдавить. Феликс тяжело вздохнул и покачал головой. Прикрыл глаза, вытянул и вторую руку, как всегда делал, когда звал его обниматься. Беннетт сперва не понял этот его жест, однако потом до него всё-таки дошло. Прикусив нижнюю губу, он наконец подался навстречу и обнял его. Мягко, трепетно, но всё же крепко. Зарылся носом в рыжие волосы, прижался всем телом. По коже побежали мурашки, сердце забилось быстрее в груди, когда он почувствовал, как маленькая холодная ладошка легла ему на спину. Однако отстраняться он всё же не стал. Напротив, лишь сильнее стиснул Феликса в объятиях. — Убийца не должен испытывать угрызения совести, Беннетт, — спустя недолгую паузу молвил Хониккер. — Но тогда почему я испытываю?.. — шёпотом спросил Беннетт. Пальцами он мёртвой хваткой вцепился в его одежду, будто боялся отпустить. — Потому что ты всё ещё думаешь об этом. Прошло уже достаточно много времени, Беннетт, пора отпустить эту ситуацию и жить дальше. Даже если теперь меня нет рядом. — Не могу… — он зажмурился и сильнее зарылся носом в его волосы. — Без тебя я ничего не могу, Феликс… Не могу жить в мире, в котором тебя нет, в котором я убил тебя собственными руками… — Ты должен, Беннетт, — Феликс ласково погладил его по спине и прижал к себе. — Переезжай в новую квартиру, уедь из города вообще, сделай хоть что-нибудь, но просто забудь обо мне. Начни новую жизнь, я очень тебя прошу. — Нет… Без тебя это всё не имеет смысла… — Беннетт судорожно выдохнул и шмыгнул носом. Первые слезинки сорвались с ресниц и покатились по щекам, однако он не стал их вытирать. — Когда станет тепло, я пересажу Венеру поближе к твоей могиле, а потом отправлюсь за тобой, Феликс. Я больше не могу и не хочу так жить. Меня тут ничего не держит. Все ненавидят меня. Феликс от его слов вздрогнул, и теперь уже его пробила крупная дрожь. Он крепко вцепился в его одежду и ощутимо напрягся. Беннетт не видел его лица, однако ни капельки не сомневался, что сейчас оно выражало одновременно и испуг, и недовольство. И действительно, когда Феликс поднял голову, в его взгляде отчётливо виднелось возмущение, перемешанное с тревогой. — Рано тебе ещё помирать, Беннетт, — строго произнёс он. Он старался говорить чётко и твёрдо, однако его голос всё равно предательски дрожал. — Я не хочу, чтобы ты так рано умирал. Ты ведь даже не пожил толком. — Ну и что? Ты тоже толком не пожил, но сейчас мёртв, — легко парировал Беннетт. — Но у меня хотя бы было детство, в отличие от тебя. Ты практически всю сознательную жизнь прожил, как лабораторная крыса, — Феликс нахмурился и поджал губы. — Послушай, Беннетт, нечего тебе делать на той стороне. Там нет ничего. Ты просто будешь слоняться туда-сюда, как неприкаянный. — Зато слоняться буду с тобой, — Беннетт прикрыл глаза и положил голову ему на плечо, потёрся о него щекой, словно маленький котёнок. — Тем более, как я уже и сказал, здесь меня ничего не держит. Ребята ненавидят меня, и я считаю, что они правы. В этом мире больше нет и уже никогда не будет человека, который полюбит меня так же, как ты, и которого я полюблю в ответ, поэтому я пойду за тобой, мистер Хониккер. Для меня это самый лучший и единственный путь. Феликс открыл было рот, дабы возразить что-то ещё, однако в самый последний момент передумал. Вместо этого лишь отвёл взгляд, тяжело вздохнул и принялся вытирать рукавом медицинского халата слёзы, которые по-прежнему текли по щекам ручьями. Видимо, он понял, что спорить с ним бесполезно. Что ж, оно и к лучшему. Ругаться с ним — последнее, чего сейчас хотелось Беннетту. Нет, сейчас он хотел просто обниматься с ним, смотреть в его красные, как рубины, глаза и вдыхать запах формалина и лекарств. Именно это он и делал до тех пор, пока сон не закончился, и ему не пришла пора просыпаться.