cor ad dextram

Тот самый день, казалось, никогда не сотрется из памяти. По завершению военных походов после победы в Отечественной войне, в холодном декабре 1815 года, в Зимнем дворце был дан праздничный бал, где к наградам представлялись офицеры, защищавшие империю от французов, и в их же честь было сие празднество. Музыканты играли громкие симфонии, в такт которым в танцах кружились дамы в пышных платьях под руки с военными в парадных мундирах. Вся огромная зала сияла сотнями огней, сверкал хрусталь люстр под расписными потолками колоннад царского дворца. Непонимающе хмурясь на вмиг притихших товарищей по сражениям, что мгновения назад смеялись над шутками Муравьева-Апостола, Пестель обернулся и замер, тут же встав в стойку — пред ними стояли император и великие князья, смотря на офицеров добродушным взглядом. — Павел Иванович, вновь желаю вам доброго вечера, — Александр коротким кивком головы поприветствовал офицеров, с кем не встречался еще праздничным вечером, и вновь перевел внимание на тогдашнего штаб-ротмистра. — По совету моего дражайшего брата Константина Павловича хочу лично представить Вам великого князя и младшего брата моего Николая Павловича, коего Ваша храбрость в Бородинском сражении покорила. Все голоса и звуки померкли, а окружение стало вовсе неважным, когда Павел встретился взглядом с печальными озерами глаз напротив. Боевые товарищи как-то незаметно отступили вглубь зала вместе с Константином Павловичем под предлогом бесед на темы, что только отвлекут их. — Ваше Императорское Величество, для меня честь быть представленным Его Императорскому Высочеству лично Вами, — поклонившись, офицер выпрямился и вновь посмотрел на великого князя, тихо выдохнув. Всё в юном Николае застыло будто бы вековой тоской и грустью, но всё в нем вызывало восхищение — едва нахмуренные темные брови, поджатые бледные губы, вихри черных волос, разлет широких плеч, стройная, высокая фигура в праздничном изумрудном мундире. Но всего больше привлекали его глаза — небесно голубые, печально прекрасные. Они притягивали к себе магнитом, в обрамлении темных ресниц, манили за собой. Великий князь встречного взгляда не задерживал дольше нескольких секунд, отводил в сторону как-то отрешенно и будто желал скрыться от внимания. В тот вечер они лишь обменялись короткими любезностями и кратким рукопожатием. Пестель про себя отметил, что даже через ткань перчаток ощутил холод чужой ладони. Следующая их встреча случилась через месяц, на стыке морозного января и снежного февраля. На балу, посвященном годовщине брака Александра и Елизаветы Алексеевны, Пестель был в числе приглашенных гостей. Поздравив императорскую чету со столь важной датой, офицер откланялся и предпочел скрыться в тени вечера, дабы не быть утянутым в светские беседы и танцы с юными красавицами. В тишине коридоров дворца отдаленно звучала музыка из главного зала. Не спеша идя по полумраку, Павел услышал едва различимое, сбитое дыхание, и тут же завернул за угол, замерев. У большого окна стоял Николай Павлович, закрыв лицо ладонями. — Ваше Высочество, Вы в порядке? — не решаясь подойти, он так и стоял в десятке шагов от великого князя, обеспокоено смотря на него. Николай резко обернулся и застыл мраморной статуей. В тех самых печально сапфировых глазах стояли слезы и читалась почти необъятная боль, что терзала чужую юную душу. Словно загнанная, но гордая лань, он стоял в лунном свете, сжимая ладонь на груди своего мундира. — Павел Иванович, что Вы… Впрочем, нет, — звонкий голос теперь был тих, пропитанный печалью и усталостью. — Благодарю за беспокойство, со мной всё в порядке. — Так от чего же Вы не веселы и так печален Ваш голос? — Пестель встал на расстоянии вытянутой руки подле князя, вежливо протянул ему аккуратно сложенный шелковый платок и легко улыбнулся. — Не идут Вашему лицу слезы, Ваше Высочество. Тихий смешок Николая разрядил напряжение между ними. Белоснежный шелк был благодарно принят, быстрым движением стерший с чужих глаз влагу. За окнами виднелась застывшая во льдах Нева и Петропавловская крепость, сиявшая золотым шпилем под светом луны. Молчание ложилось на плечи мягкими касаниями. Как бы наверняка прекрасно было бы видеть великого князя перед сном в такую же пору, любуясь им в теплом свечении свечей, пронеслось в голове. И только сила воли и годами выстроенная военная дисциплина не дали телу дрогнуть от подобных мыслей. Откуда взялись они? Почему сердце так быстро забилось в груди? — Спасибо, Павел Иванович. Повернувшись к князю, Пестель невольно залюбовался — Романов слабо, но искренне улыбнулся, и в небесных глазах его блеснуло что-то теплое, что в это мгновение предназначалось только одному ему. Собственные губы растянулись в ответной доброй улыбке в тот же миг. — Всегда пожалуйста, Николай Павлович. С того дня их встречи стали чаще, будь то военные построения, заседания при императоре или балы у высокопоставленных министров и дворян. Среди десятков гостей они искали друг друга взглядами, вели тихие беседы немного в стороне ото всех, изредка обсуждая последние литературные произведения, и чаще, военное дело. Николай был восхищен военными рассказами Пестеля, задавал множество вопросов о боевых построениях и тактиках, в ответ рассказывая о преподаваемых ему курсах о ведении боя. В те встречи, когда не получалось лично поговорить, они негласно обязались дарить друг другу улыбки. Павел, находя среди генералов и министров знакомые голубые глаза, тепло улыбался и подмигивал великому князю, что кротко и немного смущенно улыбался в ответ. Чуть позже они стали обмениваться письмами, когда Пестеля отправили служить в Тульчин. Павел безумно скучал по дорогому другу, тоскуя вдалеке от родного Петербурга на юге империи. Николай писал так часто, как только мог — рассказывал обо всем, что происходило в столице, об обучении и поездке по губерниям вместе с младшим братом Михаилом. Каясь и ругая себя, писал о том, что не рад помолвке с Шарлоттой. Брак с нелюбимой девушкой его не радовал, но обязательства перед государством заставляли вступить в брак. Николай по-прежнему сердца никому не отдал, был верен Отечеству и своему печальному одиночеству, даже несмотря на скорую свадьбу. Радостями теперь для них были короткие встречи во время Летних смотров, когда ежегодно император с великими князьями приезжал в Малороссию на несколько дней. Виделись урывками, иногда лишь обмениваясь радостными взглядами, что вот, увиделись спустя месяцы. Павел восхищался взрослеющим князем и бережно хранил в глубине души крепкую привязанность к нему, как бы не захлестывали его тайные общества и скрытые интриги дворянства. Спустя шесть лет они вновь встретились в Петербурге, куда Пестель вернулся полковником в отставке после серьезного ранения на Кавказской войне. Все мысли о революции, командование Вятским полком, предводительство Южного общества, их великие планы с боевыми товарищами, мечты о новом Российском государстве померкли, когда он увидел Николая после долгой разлуки. Из худощавого девятнадцатилетнего юноши он превратился в зрелого, крепкого мужчину, почти достигшего двадцати пяти лет, сражавшего своей красотой едва ли не всех женщин столицы. Николай был вдовцом уже второй год — вторые роды супруги, подарившие императорской семье великую княжну Марию, прошли тяжело. Не до конца восстановившись после рождения первенца Александра, Александра Федоровна с трудом родила вторую наследницу, и промучившись в беспамятстве с десяток дней, отошла на покой. Встреча их состоялась в Аничковом дворце, который император Александр Павлович подарил младшему брату на свадьбу с покойной Александрой Федоровной. В четверть шестого утра, стоя в светлом просторном коридоре, окутанном лучами восходящего солнца через высокие окна, Пестель не мог отвести взгляда от тайного своего возлюбленного. — Павел Иванович! Как я рад Вас видеть! За крепким рукопожатием последовали теплые, такие нужные объятия. Николай был почти на голову выше, от того щемяще трогательно уткнулся носом в чужой висок и порывисто вдохнул запах южной пыли и пороха, что впитался в кожу полковника за всю его жизнь. Сделав над собой усилие, Павел отстранился и ласково улыбнулся великому князю, давая себе слабину и не отнимая руки от чужого предплечья, спрятанного рукавом изумрудного мундира. — Позавтракали уже или составите мне компанию? Надеюсь, Вы отдохнули после столь долгой дороги до столицы, — Николай, несмотря на усталость от бессонных ночей возле своих маленьких детей и над документами государственными, сиял добродушной улыбкой, только глаза его по-прежнему были печальны. — Признаюсь честно, даже не заглянул в квартиру свою после отсутствия. Денщика со всеми вещами отправил туда, а сам сразу к Вам, Ваше Высочество, — хриплый смешок вырвался сам по себе на округлившиеся удивленные глаза Романова. — Вы только об этом Его Величеству не говорите, мне надобно было ему отчитаться о своем приезде. — Вы безумец, Павел Иванович! Смеха больше сдержать не удалось. Под хлопотание слуг и ворчание великого князя Пестель последовал за ним по залам Аничкова дворца, слушая рассказы о новом месте жительства дорогого друга и скоро зацветущих вишнях в саду дворца. Дни после приезда пролетели совсем незаметно, плавно перетекли в недели, но сил забрали слишком много. Отход от дел Общества и тщательное сокрытие всех планов приходилось организовывать в короткие сроки — о них стало известно императору, о всем готовящемся проекте. За считанные часы до обысков все участники успели избавиться от бумаг. К великому счастью и спасению жизней, их фамилии и соотнесение дел никак не подтвердилось, допросы ни к чему не привели и всех обвиняемых отпустили, но взяли под строгий контроль. Все планы рухнули в одночасье. Южное общество, не успевшее толком сформироваться, распалось. Муравьев-Апостол вместе с Бестужевым-Рюминым вернулись из Василькова в столицу по указу императора — то явно была заслуга Трубецкого, который за судьбы товарищей просил — были зачислены в состав Военного министерства. Северное же общество также расформировалось, но с этим было легче. Трубецкой поумерил пыл молодых офицеров, перенаправил мысли Рылеева вновь на творчество, едва ли не отдав поэта на воспитание Пушкину, коего жизнь и творчество друга его волновали, но с особенно импульсивными участниками так и не справился — некоторых отправили в Сибирь. С того дня боле вопросы Союза не поднимались, а встречи удавались крайне редко. В Петербург Павел после произошедшего вернулся только к концу июня, пробыв треть лета в имении Муравьевых-Апостолов, где Сергей Иванович любезно предложил ему побыть, дабы остудить голову и не наделать бед. Душу рвало от противоречий. Одна половина сильными чувствами к великому князю глубоко поросла, плотно оплетена ими, не желавшими покидать его. Все существо его тянулось к такому далекому и холодному Николаю. Вторая половина бушевала от досады и злости. Все планы рассыпались прахом, и за одно неверное движение их повесят без каких-либо следствий и разбирательств. Вырвать бы эту робость и нежность по отношению к Николаю, да сам того не позволит даже перед казнью. Ранним утром двадцать пятого июня Пестель прибыл к Аничкову дворцу, упросив слуг тайно пустить его для поздравления великого князя. Николая разбудил шум из распахнутых окон. Сонный, он спустился во двор в распахнутом мундире поверх белой рубахи и удивленно замер на ступенях — в тени яркой зелени деревьев стоял вороной жеребец цвета белой летней ночи Петербурга. Медленно ступая к лошади, князь прикоснулся к светлой шерсти на морде и ласково погладил скакуна, тихо фыркнувшего и подставившегося к прохладной ладони. — С днем Вашего рождения, Ваше Императорское Высочество, — до боли знакомый голос раздался рядом. Обернувшись, Николай растеряно посмотрел на Пестеля, что стоял недалеко с виноватой грустной улыбкой. Пару шагов и в узкие ладони был вложен бархатный мешочек. — Вашего прощения мне вечность просить, но не мог оставить Вас без подарков, Николай Павлович, — пальцы потянулись открыть темную ткань, но чужая рука накрыла сверху прохладные руки. — Прошу, откройте этот мой подарок после празднества в Вашу честь. В тот день они больше не говорили о тайном подарке. Николай поблагодарил за прекрасного жеребца, распорядившись, чтобы того отвели на конюшню и охраняли как зеницу ока, после чего боле им не дали разделить время на двоих — во дворец пожаловали Её Величество Мария Федоровна и великая княжна Анна Павловна. Не желая смущать и отбирать лишнего внимания, Пестель откланялся и быстро удалился, оставшись незаметным для царской семьи. Почти не слушая поздравлений от матушки и дорогой сестры, Николай все смотрел в направлении ушедшего полковника и не мог заставить собственное сердце перестать так сильно биться, так оно тянулось к тайному возлюбленному, так желало вернуть их прошлое общение, не опечаленное неизвестной пропастью между ними. Но оставалось лишь улыбаться родным, пряча себя за идеальным образом холодности и безразличия. На праздничном балу людей, казалось, было в десятки раз больше, чем обычно на подобных празднествах. Всюду были голоса, дамы в самых роскошных платьях окружали великого князя вниманием, смущенно пряча восхищенные взгляды за веерами. Высокопоставленные чиновники и офицеры поздравляли его, обменивались вежливыми фразами и исчезали в многолюдной толпе. К счастью, танцевать ему удавалось вовремя утягивать дорогую сестру или же вовсе отказываться от танцев. Благо, положение подобное позволяло. К середине вечера он смог встретиться с князем Трубецким, что уже прощался и просил его извинить за столь раннее отлучение. Вызвавшись проводить подполковника по причине личного разговора, коего давно между ними не было, Романов выдохнул, когда вслед за князем покинул зал и оказался в прохладе коридоров с распахнутыми настежь окнами. — От чего же Вы так рано покидаете нас? Все ли в порядке, Сергей Петрович? Трубецкой как-то немного смущенно посмотрел в глаза Николая Павловича, не прекращая их неспешного шага, и тихо засмеялся, заведя руки за спину. Между ними давно завязались теплые приятельские отношения, даже несмотря на разницу в возрасте в шесть лет. С князем всегда было легко беседовать, его спокойствие и чувство такта позволяли не чувствовать себя под прицелом десятков оценивающих взглядов. Вечерами они могли обсудить военное дело, когда подполковник приезжал в Аничков, или просто выйти на прогулку по Летнему саду ранним утром, когда все жители Петербурга спали. — Все чудесно и иначе быть не могло, Ваше Высочество, — Сергей весь светился в полумраке вечера и был переполнен счастьем, которого в нем не было видно даже на венчании с Екатериной Ивановной. По нему в этот момент и нельзя было сказать, что чуть больше года назад он остался вдовцом с пятилетним сыном на руках. — Вы простите меня за скорый отъезд, дети засыпать без меня отказываются. — Как их дела? Все ли хорошо и радуют ли Вас? — улыбнувшись, Николай вспомнил светловолосого сына князя, что напоминал яркий желтый одуванчик своими очаровательными кудрями и россыпью веснушек на детских щечках, и совсем еще крохотную двухлетнюю дочь, которую он взял под свою опеку еще совсем малюткой двух месяцев. — Никита всё мечется между корабельным делом и искусством, изводя учителей вопросами, а Софья предпочитает спать под чтением стихов или игру на фортепиано. Кондратий Федорович успокаивает меня и говорит, что не стоит кроху еще мучать науками, пусть спит в свое удовольствие, — тихо засмеялся Трубецкой и остановился на ступенях, поворачиваясь к великому князю. В глазах его читались бесконечная любовь к своим наследникам и какой-то болезненный трепет, так несвойственный герою войны. — Мне кажется, что я наконец-то счастлив, Николай Павлович. Смотрю на этих ангелов, как они бегут меня встречать по возвращению со службы и понимаю, что мог все это потерять по своему слепому желанию. Думалось, меня не простят, что останусь один, а оказалось, что счастье всегда было рядом. Слышать подобное от молчаливого Трубецкого было удивительно. «О слепом желании» Николай не спросил, считая произошедшее у подполковника личным, иначе бы тот рассказал, но понимание того, о ком шел разговор, заставляло сердце внутри сжаться от белой зависти и тоски — Сергей был теперь счастлив с Рылеевым. Поэт стал наставником детей князя, потому их общение никого не интересовало. Только самым близким и доверенным людям было известно о их связи тайной, непорочной, но от того не менее пылкой и преданной. Кондратий любил Никиту и Софью как родных детей, а те в ответ тянулись к нему, едва ли не считая вторым отцом — Николай лично видел их взаимную искреннюю привязанность, когда недели три назад был в гостях у Трубецких. — Не держи себя в оковах одиночества, твое сердце горячо и для любви открыто, сам ведь то понимаешь, Николай Павлович, — тихо произнес Сергей, отбросив все формальности, стоя у ожидавшего экипажа. — Кому бы еще было нужно это сердце, Сергей Петрович, — с грустной усмешкой великий князь вспомнил о чужих серых глазах и горячих ладонях, утром сжимавших его собственные холодные руки. — Будто Вы не знаете кому, — добрая улыбка на губах Трубецкого заставила смущенно вздохнуть и нахмуриться ради важности. Князь на это лишь сдержал дружеские смешки и пожал Романову руку, коротко наклонив голову. — Еще раз сердечно поздравляю Вас, Николай Павлович. Да подарит Господь Вам долгих лет жизни, исполнение мечт и поставленных целей. Передавайте от меня пожелания о добром здравии юным Александру Николаевичу и Марии Николаевне. — Непременно, князь. Доброй дороги. Благодарю, что сегодня почтили нас своим появлением. Провожая взглядом карету, великий князь чувствовал в нагрудном внутреннем кармане мундира самый ценный подарок, который грел сердце и давал теперь крохотный проблеск надежды. Грохот дверей просторного кабинета прервал доклад Николая брату, заставив включая их и присутствующего при разговоре Михаила Милорадовича обернуться на вошедших. Двое бледных, как полотно, гвардейцев едва не ввалились из коридора, коротко кланяясь и закрывая за собой дубовые створы — на мгновение меж них скользнули силуэты перепуганных гувернанток. — Ваше Императорское Величество, просим простить, что прервали, — капитан охраны шагнул вперед, будто прикрывая собой младшего товарища, и перевел взгляд с императора на великого князя. — Ваше Императорское Высочество, во дворец прибыл господин Муромцев, упал без сознания. Как пришел в себя, начал молить о прощении. — От чего же просит о прощении? — нахмурившись от непонимания, Николай посмотрел на брата, поднявшегося из-за стола и подошедшего вместе с генералом к нему. — Его Высочество Александр Николаевич пропал… В ушах зазвенело. Рядом, но будто бы совсем вдалеке начали суетиться Милорадович и дражайший брат. Перед глазами пронеслись смутные, но болезненные воспоминания о смерти отца. Страх начал сковывать тело, не давая сдвинуться с места. Дети были его единственным спасением и отдушиной. Маленький Александр для своих трех лет был очень смышленым, всегда чувствуя, когда родителю тревожно и тяжело — прибегал в отцовскую спальню или кабинет, прижимался со всей своей детской любовью к груди и лепетал что-то долго о лошадях. В те моменты все проблемы и тревоги отходили на второй план и становились совершенно неважными. Приказы император отдавал четко, распорядившись немедленно организовать поиски племянника, при этом сохраняя секретность, дабы уберечь от беды и чужого безрассудства. Из суматошного рассказа Муромцева стало известно, что на прогулке по Летнему саду маленький князь убежал в сторону от гувернанток и воспитателя, после чего перестал отзываться на имя. Сопровождающие их гвардейцы обыскали весь сад, но наследника фамилии не смогли найти. Милорадович начал руководство поисками, отдавая указания по четким путям и направлениям, формировал небольшие оперативные отряды и лично слушал отчеты каждого гвардейца. Поиски продолжались на протяжении всего дня. Воспитателям княжны Марии Николаевны было велено пристально следить за наследницей и не покидать Аничкова дворца до возвращения великого князя. Николай не находил себе места, загнанным зверем скитаясь по Зимнему дворцу. Выдержка начинала сдавать, когда к семи часам вечера очередной отряд вернулся без каких-либо новостей, а круг поисков продвинулся все дальше. Елизавета Алексеевна, узнавшая о произошедшем от супруга, была почти все время рядом, поддерживая и утешая. Пережившая смерть дочерей еще в юном возрасте, теперь она как родительница, понимала боль брата императора и старалась всеми силами убедить его в положительном исходе. Настенные часы пробили девять часов, когда дверь в приемный зал немного приоткрылась. Все присутствующие обернулись на тихий топот по паркету — маленький Александр бежал к отцу, сияя радостной улыбкой. — Папенька! Я так скучал по Вам! Совершенно позабыв о правилах, манерах и привычной холодности, великий князь упал на колени и прижал к себе сына изо всех сил, закрывая глаза, дабы спрятать подступившие слезы. Александр, непонимающий реакции родителя, в ответ по-детски искренне засмеялся и прижался к нему в ответ. От светлых, немного взъерошенных волос пахло прохладой и цветением сада. Маленький изумрудный камзол, похожий на отцовский военный мундир, был расстегнут на верхнюю пуговицу. Только когда стук собственного сердца пришел в норму, Николай заметил в руках сына офицерский бикорн. Непонимающе хмурясь, он поднял голову и столкнулся взглядом с серыми глазами, вновь едва не теряясь в чувствах. — Ваше Императорское Величество, прошу простить за столь поздний прием, но Его Высочество Александр Николаевич после нашей встречи велел его вести к Вам, потому что здесь разлучен был со своим родителем, — Пестель легко улыбнулся и поправил эполеты мундира, видимо, потревоженные детскими ручками. Маленький Саша под удивленными взглядами родных надел на свою голову бикорн, тут же съехавший на его лоб из-за большого размера, счастливо улыбнулся и посмотрел на полковника, поклонившегося и подыгравшего ему. — Павел Иванович, объяснитесь, — ясность все же решил внести Милорадович, грозно смотрящий на военного в отставке и бунтовщика, который только императорской милостью остался жив после раскрытия их заговора. — Я возвращался пешим ходом от приехавшего в столицу брата, что передал мне книги из семейной библиотеки, через Летний сад, где заметил по чистой случайности уснувшего в густых кустах Александра Николаевича, — маленький Александр согласно закивал и достал из небольшого кармашка в камзоле пару желудей, показывая их подошедшей Елизавете Алексеевне. — Испугался, что с Его Высочеством что-то случилось, тут же вытащил его. Александр Николаевич очень смелый для своих лет. Только после того, как я представился ему, он рассказал, что играл в прятки и весь день очень хорошо прятался. — Проголодался только, но друг Павла Ивановича дал мне вкусный пряник! —детское, затянутое «р» в словах вызывало улыбку. Пестель по-доброму усмехнулся и уточнил, что названный друг это его денщик. — И дал мне померить свой бикорн! Я почти как Вы и Его Величество! Император тепло улыбнулся и потрепал племянника по волосам, что теперь был на руках отца и обнимал его ручкой за шею, сонно смотря на присутствующих. Забрав головной убор и передав сына Елизавете, Николай подошел к Пестелю и благодарно заглянул в чужие глаза, передавая вещь обратно её владельцу. — Я перед Вами в долгу, Ваше превосходительство. — Перестаньте, Ваше Высочество, прошу, — хмурясь и отрицательно качнув головой, Павел коротко поклонился императору и Милорадовичу и перевел все свое внимание великому князю. — Я был бы последней собакой, если бы бросил невинное дитя одного в поздний час. Лишь прошу не ругать Александра Николаевича за детскую шалость. Не стоит благодарить за то, что сделал бы каждый. Пестель смотрел в печальные голубые глаза, в которых читались уходящий страх и тревога вперемешку с усталостью, и не понимал, как он мог думать, что смог бы лишить жизни этого человека. Что смог бы лишить жизни маленького Александра, который завоевал его сердце своей детской искренностью и добротой. Что смог бы лишить себя человека, которому готов хоть сейчас отдать свою душу на растерзание, лишь бы он позволил держать его руку и быть подле него. Вся злость и месть, его «Правда» были для России необходимы и важны, чтобы страна стала иной — еще более могущественной и великой. А сердцу был необходим всего один человек с всегда печальными глазами, кроткой улыбкой и вихрями темных кудрей. Не без долгих разговоров о том, что благодарности не нужны и произошедшее останется между ними, Пестель вышел в прохладу ночи и облегченно выдохнул, сбросив с себя копившееся напряжение под взглядом императора. Белые ночи освещали дворец, играя тенями на гаснущих окнах. Завтра он обязательно запрется в своей квартире в гордом одиночестве и будет страдать, как девица из романов сестры, которые она читала в юные годы. Бред же, да и только. — Павел Иванович! Обернувшись, полковник замер, увидев идущего в его сторону великого князя. За его спиной стояла карета, ожидавшая отбытия в Аничков. — Ваше Высочество, что-то случилось? — Прошу, оставьте эти формальности для моего брата и высшего общества, — голос его был полон усталости, под глазами темнели тени, а острые скулы теперь казались еще более острыми на фоне впалых щек. — Приезжайте ко мне в Аничков. Сердце пропустило удар. За ним второй. А затем забилось с невероятной скоростью, будто он вновь под градом пуль в боях под Бородино. — Благодарю за приглашение, Николай Павлович. Когда мне быть? — Сегодня. Не отдавая себе отчета, Павел в восхищении вздохнул и сделал шаг к Романову, осмотревшись по сторонам и удостоверившись, что их никто не видел, осторожно коснулся чужого локтя, стараясь не нарушить приличного расстояния между ними — даже через слои одежды тепло его тела ощущалось благословением. — Я буду, Николай Павлович. Обещаюсь Вам. В глазах напротив блеснула надежда, но в тот же миг вновь голубые озёра наполнились печалью и усталостью. На плечах бескрылого ангела лежала ноша, с которой он справлялся, но не желал её. Ноша ответственности, фамильной принадлежности. Печальный ангел не принадлежал себе — он принадлежал Империи. Принадлежал Отчизне, принадлежал обязанностям. Откланявшись и проводив взглядом великого князя, Пестель всмотрелся в темные воды Невы и мысленно вновь попросил у Господа прощения за те мысли, в которых мечтал лишить венценосного принца жизни. В Аничков дворец полковник прибыл к одиннадцати часам. По дороге он, словно мальчишка, забежал в чудом не закрытый павильон с небольшим садом и попросил собрать букет из белых лилий . Бережно пряча подарок под легкой вуалью, которой пожилая женщина укрыла хрупкие цветы, Пестель вошел в темные коридоры, пропущенный слугами, и спешным шагом направился по лестнице в указанном направлении — гувернантка Александра Николаевича встретила его у самого дворца и провела незаметно для всех, с восхищением и благодарностью во взгляде проводив офицера на ночную встречу. Из приоткрытых дверей отдаленной комнаты едва виднелся теплый свет свечей. После короткого стука Павел вошел внутрь, заведя руку за спину. Великий князь стоял у окна в расстегнутом мундире, держа на ладони те самые желуди, которые принес сын из Летнего сада, и задумчиво смотрел на них. Меж темных бровей пролегла морщинка, делавшая его лицо мраморным, подобно скульптуре. — Николай Павлович… Резко подняв голову, князь нахмурился, но следом выдохнул и кивком указал на закрытие дверей. — Я не слышал, как Вы пришли. — Двери были приоткрыты. — Видимо, забыл закрыть. Ходил к детям пожелать им доброй ночи перед сном. Выполнив просьбу, Пестель прошел вглубь кабинета и без лишнего замешательства протянул букет. Непонимание на чужом лице сменилось удивлением, когда легкая вуаль упала на небольшую тахту из темного бархата и дуба. Через пару секунд на острых скулах заалел легкий румянец. Смущенный, Николай опустил взгляд на белые соцветия и осторожно прикоснулся кончиками пальцев к лепесткам. — Благодарю. Они чудесны. — Они похожи на Вас. В воцарившейся тишине Романов поставил лилии в кувшин с водой, пообещавшись завтрашним днем подобрать под них лучшую вазу, и поманил за собой к двери возле книжного шкафа, заставленного книгами едва ли не до самого пола. В небольшой, по меркам дворцов, спальне царил приятный полумрак и свежесть. Васильковый цвет в интерьере в ночном времени был похожим на темные воды Невы, будто пряча от посторонних глаз хозяина покоев. Назад пути нет. Закрыв глаза, прыгнуть в пропасть и разбиться или оказаться в блаженных объятиях забвения. — Ваш подарок, — великий князь обернулся, держа в руках тот самый бархатный мешочек, на котором лежало широкое кольцо из белого золота с крупным сапфиром по центру и аккуратной гравировкой внутри. — Perpetuamente devoto a te. — Николай Павлович, я… Николай жестом потребовал молчать. — Вы пропадаете без единой вести, возвращаетесь и дарите мне подобное, а следом вновь исчезаете. Если это ради шутки глупой, то я забуду это и верну Вам обратно, будьте покойны, — князь говорил холодным, пустым голосом, а в глазах его бушевала боль. — Но ответьте лишь на один вопрос — за что так зло Вы решили посмеяться над чувствами моими, раз догадались о них? Я знаю, что грешны они, что не узнаю покоя после смерти за них. Вы были для… Великий князь замолчал, когда Пестель упал перед ним на колени и обхватил руками икры, обтянутые кожей сапог. В серых глазах, смотревших снизу вверх, столько было вины и немой мольбы на пару с бесконечным обожанием. — Я не смел бы причинить Вам такой боли, Ваше Высочество. Я не хозяин своему сердцу с того момента, когда впервые увидел Вас, — не смея отвести взгляда, Павел обхватил чужую холодную ладонь пальцами и прижался щекой к ней, продолжив хриплым шепотом. — Вы были совсем юны, но Ваши глаза были так печальны, будто Вы прожили не одну жизнь. Я не смел говорить Вам подобного, боясь оскорбить. И спустя столько лет, осознав свои чувства, решился подарить этот подарок, чтобы в памяти хранить тот день. — Зачем Вы говорите сейчас ложь эту? К чему заставляете меня смотреть на Вас и видеть в Ваших глазах столько чувств? — холодность треснула льдом, голос князя сел до схожего шепота. — Не смею лгать Вам. Не теперь, когда стою пред Вами на коленях и желаю лишь о том, чтобы видеть Вас и находиться рядом. Всего немного повернуть голову и коснуться губами шероховатой, бледной кожи возле запястья. Почувствовать частый пульс. Сверху донесся прерывистый вздох. Полковник оставил несколько коротких поцелуев на вязи вен, снял с рук собственные перчатки, бросив их на паркет, и протянул ладонь к чужой, что по-прежнему держала бархатный мешочек. — Позволите? Запоздало кивнув на вопрос, Николай с испугом и разгорающейся надеждой смотрел на то, как Павел одел на безымянный палец правой руки его кольцо и прижался к нему невинным прикосновением, коим касались целовального креста. — Встаньте, прошу Вас. Поднявшись и оправив ткань брюк, Пестель шумно выдохнул и поджал губы, сжимая ладони в кулаки. Военная выправка давала возможность держать лицо какие-то считанные минуты назад, но теперь он стоял перед великим князем, словно обнаженный, с раскрытой грудной клеткой и лично отдававший ему собственное сердце. В голубых глазах внезапно заблестели слезы. Одна за одной они покатились по недрогнувшему лицу, оставляя за собой мокрые следы. — Mon ange , прошу Вас, не плачьте. — Что же Вы делаете со мной… Больше не желая сдерживаться, Павел крепко обнял Николая, принявшись покрывать его лицо поцелуями, будто стараясь забрать всю ту боль и печаль, что хранила душа любимого человека. Даже будучи почти на голову выше, великий князь казался таким крохотным, когда обнял в ответ и уткнулся в шею, вцепившись ледяными пальцами в ткань мундира на лопатках. — Я клянусь Вам, что никому не позволю причинить боли Вашему сердцу, Николай Павлович, — прижавшись носом к чужому виску и вдохнув легкий запах елового леса, полковник осторожно зарылся пальцами в темные кудри. — Мое сердце теперь Ваше, как и я весь, Павел Иванович, — тихо ответил князь и весь будто уменьшился еще больше. Сказанные слова картечью пронзили насквозь. Ласково взяв возлюбленного за подбородок, Пестель взглянул в голубые глаза и мягко улыбнулся. — Николай Павлович, любовь не может быть грешной. А покуда так, то значит, мы вместе будем без покоя после смерти. Потому что Вашей руки я не отпущу теперь никогда. Их первый поцелуй был наполнен надеждой, усталостью и робкой преданностью, которая только расцветала в душах. Медленными, неторопливыми движениями были сняты мундиры и сапоги, вслед за ними между чувственными прикосновениями исчезали брюки и рубахи, оставив лишь исподнее. Мягкие перины прогнулись под весом двух тел, переплетенных между собой. Павел укрыл шелковым одеялом великого князя и оставил очередной нежный поцелуй на чужих припухших губах. Удобнее устроившись на крепком плече, Николай положил ладонь на широкую грудь полковника, поглаживая пальцами через вырез рубахи застарелые линии шрамов. — Кажется, будто я сплю, а когда проснусь, Вас рядом не окажется, — Николай грустно улыбнулся и приподнялся на локте, проведя ладонью по загорелой шее Пестеля. — Если так, то я не дам этому сну закончится, mon âme, — перехватив руку великого князя, Павел поднес её к губам и мягко поцеловал костяшки пальцев. — И прошу, зовите меня просто по имени. — Паша… Такое новое произношение давно знакомого имени вызвало дрожь во всем теле и глупую, влюбленную улыбку. В его доме, в его спальнях его любовь позволяла ему подобную сокровенность. — Мы ведь можем позволить друг другу наедине отбросить все формальности и… — мысль от чего-то не шла в голову, а фраза так и осталось незаконченной. — Просто быть счастливыми, — Павел ответил на благодарную улыбку Николая такой же ласковой и прикоснулся к чужому лбу своим. — Да, можем, Ника. Мы будем просто счастливыми. Смотря на засыпающего Николая, Павел заметил, как в сонном взгляде любимых глаз изменилось нечто важное — голубые озера покинула печаль. Теперь в них сияла любовь и спокойствие. И в их отражении блестели ответные искренние чувства. Perpetuamente devoto a tе — вторили в унисон сердца.