В преддверии бури

      Сука… Не защитился.       Комиссия весьма «тонко» намекнула, что нужно ей подсобить в денежном плане. А с чего давать денег? С раздолбанной однушки, пусть и не на выселках?       Сотовый настойчиво разразился трелью. То звонил неравнодушный студент, что интересовался, удачно ли все прошло. Я решил не отвечать, и не расстраивать пацана.       Захожу в первый попавшийся киоск на окраине и хватаю святую воду, чуть не на последние заработанные. Продавец даже не разглядывает, молча протягивает бутылку, но из глаз все равно рвутся злые слезы.       Столица укутана в белое. Стоял крепкий мороз. Январь месяц все-таки! Как был — в осеннем пальто, тоненьком костюме-тройке и кожаных туфлях — сворачиваю на Окружной, позволяя снежинкам засыпаться за шиворот. Выуживаю из небольшого портфеля желанный пузырь, путаясь в многочисленных распечатках. Пару листков юрко выскальзывают из рук, и я ускоряю шаг, плюнув им в след.       Вот она, родная сталинка, со старой проводкой и бесконечным серым кирпичом с облупившейся краской. Делаю первый глоток, морщусь, прижимаю горлышко к губам, давая глотке привыкнуть к обжигающему ее спирту.       Улицы пустуют. Наш район в это время полнится только алкашами, надирающимися на подачки неравнодушных граждан.       Наощупь тыкаюсь в стертые кнопки домофона. С первого раза ничего не выходит. Позади звучит до боли знакомый голос:       — Открыть?       Я утвердительно кивнул, и посторонился, пропуская соседа. Тот тяжело вдохнул, словно старик, и ухватив меня за пояс, заводит в подъезд. Внутри привычно смердит дешевым табаком и сыростью.       Плетусь к лифту, все еще ухватившись за широкие плечи Кости. И когда он только успел стать таким взрослым? Крепко стискивает меня своими длинными руками, упрямо вдавив палец в кнопку.       Пятый… четвертый…       Скрываю икоту за кашлем, прикрывшись ладонью, затянутой в черную перчатку. И молчание. От него чуть подсасывает где-то внутри, однако я не решаюсь заговорить, устыдившись собственного голоса, севшего от всхлипов… и выпитого.       — Ключи-то с собой?       Уставился на собственную дверь, попросив повторить вопрос. Пока бормочу в ответ, понимаю, что едва сдерживаюсь, чтобы не вывернуть содержимое желудка; пару бутербродов с сухой коркой и водка.       Чужие пальцы настойчиво шарят по карманам.       — Тут, — прошептал я, указывая на брюки. Меня припирают к ледяной стене. Тянет сквозняком. Я поплотнее закутываюсь в пальто, вздернув высокий воротник.       Бренчит металлическая связка. Замок, наконец, поддается. И я вваливаюсь в темный коридор, цепляясь за комод у входа. Неудача продолжает настигать меня, и сваливаю несколько пар обуви, что стоят сверху. Приземляюсь на задницу, заходясь рыданиями. Мерзко бранюсь, и выуживаю из потайного кармана, скрытого длинной полосой молнии, мятую пачку сигарет.       — Дай закурить, Кость?       — Ты же сказал, что завязал, Антон.       Он давно не зовет меня «дядь Сергеевич», и все же я вздрогнул, когда прозвучал грубоватый ровный голос мальца. Да и какой он малец…       — Ну вот так.       Прохрипел в пустоту квартиры. Слышу щелчок выключателем.       — Холод собачий, — бросает Костя, поежившись, и с легкостью вздергивая меня на ноги. — Завтра скажу отцу, чтобы зашел, посмотрел.       Свет так и не загорается, и я плетусь дальше, на кухню.       — Чай, да? Ща, — вполголоса говорит тот, не дожидаясь ответа. Дергает за ручку холодильника, оглядывается на меня, — жрать нечего толком. Погодите, сейчас придумаем…       Он иногда перескакивал вот так с «ты» на «вы», как никак — почти десять лет разницы в возрасте, только вот прямиком с совершеннолетия и где-то до тридцати — границы стирались, и почти не заметны.       — Не пей, брось, — отобрав чекушку, попросил Костя, громко стукнув ее о стол.       Я и не заметил, когда схватился за бутылку, устыдившись на мгновение.       Не сдвинувшись с места, я ожидал его возвращения, тупо уставившись в потолок. Он возвратился с пачкой макарон.       — Ты же знаешь, что я их терпеть не могу.       — Прости, что нашлось! — недовольно бросил Саушкин, ставя маленькую алюминиевую кастрюльку на огонь. — Почему не готовишь?       Мямлю что-то в ответ, дабы только отвязался, а тот понимает все без слов.       — Не буду даже спрашивать, как прошло, — меня неловко треплют по плечу, и тишину разрывает мерзкий свист чайника.       В холодильнике одиноко расположился рассол из-под огурцов, и Костя навязчиво подсунул его под нос.       — Пей. — Это предложения мировой. Или сидеть мне с погасшей лампочкой и надираться в одиночестве.       Скривившись, я опрокинул полный стакан с мутной жидкостью, а также комочками чеснока, хрена, петрушки. Прижав кулак ко рту, я кинул тяжелый взгляд в сторону Кости. Тот остался доволен, и вывалил полную тарелку дымящихся спагетти. Молча сидит у окна, пока я ем, не начинает глупого разговора. Оно и бессмысленно, ведь я пьянел с нескольких глотков.       — Антон?       — А? — включив воду в раковине, откликнулся я. Саушкин отирался в коридоре, шаркая тапочками.       Не замечаю, как он оказывается прямо передо мной, упершись боком о мойку:       — Еще чем помочь?       — Да нет, Кость, — заглушая собственный голос навязчиво брызжущей из крана влагой, отзываюсь я, — прости…       Костя небрежно опирается о косяк, и только сейчас я понимаю, что мы уже поравнялись ростом. Окинув меня нечитаемым взглядом, парень придвигается ближе, и касается смятого ворота рубашки:       — Не надо извиняться. Серьезно. Набрать тебе ванну?       Отнекиваюсь, зависнув над фарфоровой посудиной, и отчего-то не скручивая кран, все равно ведь сифонит.       Тенью бредет в уборную, не слушает. И чуть погодя подзывает меня.       — Кость, все нормально, иди, тебе на занятия завтра.       — Так сессия кончилась. Отдыхаем, — мягко улыбается мне, и дергает за приспущенный галстук. Я вновь замечаю странный блеск в чужих глазах, но списываю на алкоголь.       — Точно… — перебивает меня, и пятится к выходу. — Спокойной ночи.       — Спокойной, — доносится в стремительно удаляющуюся спину.       Избавляюсь от шмоток, забираясь в горячую воду, и сижу до тех пор, пока она совсем не остывает. Даже не проверяю, закрыта ли дверь, и проваливаюсь в сон.       В кои-то веки я проснулся сам: не звон будильника, не писк мобильного, не рычание мотора; ничто не разбудило меня. Прищурившись, я увидел, что стрелка показывает на полудень, и нехотя поднялся с постели.       Со стены неодобрительно поглядывали пустые глазницы африканской маски.       Виски чуть пульсировали от похмелья, и я поплелся выполнять обязательную утреннюю рутину.       За гардинами скрывались унылые серые будни. С трудом поборов желание покрепче зашториться и накрыться одеялом, я открыл окно на проветривание, впуская морозный воздух.       — Еб твою мать, — в сердцах выругавшись, я погрузился во вчерашние воспоминания, и смущение навалилось вместе с горящими щеками, и головной болью.       Врубив телек, да поубавив громкость, дабы бормотало фоном, загрузил стирку.       За шумным гудением барабана, не сразу слышу осторожный стук в дверь.       — Иду! — рявкнул я из спальни, завязав халат, и подходя к глазку. — Кто?       — Это я, Антош, — тихонько ответили по другую сторону. — Костя сказал зайти.       — А, Геннадий, здравствуйте! Проходите, — отступив, я пропустил соседа внутрь. — Не прибрано тут…       — Ой, да прекратите! Свои!       Мужчина скромно улыбается, и я узнаю в этом жесте его сына. Ну вот, даже тембр голоса, и тот похож!       — Кофе? — тот суетится в предбаннике, и я спешно отскакиваю в сторону, забирая у него инструмент.       — Ничего не нужно. Сейчас мы быстренько управимся, посмотрим, где давление падает или еще что не так.       — Ой, да у меня руки никак не доходят взглянуть, — почесав затылок, отозвался я. — На работе — чужие тетради, дома — тоже тетради.       — Вы человек ученый, куда вам домом заниматься? — посмеивается Геннадий, подходя к батареям.       — А Костик где?       — Да вон пошел в футбол с пацанами играть. Там снега вот по сих, — ткнув куда-то в район пояса, объяснил мужчина, уверено орудуя разводным ключом. — Куда уж тут детей отговорить? Сами такими были!       — Вы правы, — закивал я, хотя откуда мне, к чертовой матери, знать? Я-то со студентами не всегда справлялся. Про своих я и вовсе не задумывался.       Дело было улажено, и я скинул халат, ощутив, как нагреваются трубы.       Поблагодарив, я распрощался с соседом.       К вечеру я принес торт и бутылку вина, хорошо запомнив прошлый раз, когда заявился к ним с коньяком. Родители Кости почти совсем не пили, а уж тем более алкоголя с высоким градусом.       На застолье подоспел Костя, в насквозь промокшей куртке и влажных рукавицах. Под верхней одеждой у него оказалась одна футболка, и Поля — жена Геннадия — тут же отчитала за такой выбор гардероба.       — Ой, мам, ты ж знаешь, я не мерзну, — весело отреагировал парень, набросив на голые плечи старую олимпийку.       За столом воцарилось молчание, прерываемое звоном стекла бокала о бокал.       — Мне уже пора. Рано вставать.       Костя как будто охмелел от слабенького вина, и вызвался проводить меня до дверей. Мы распрощались, и я вышел в тамбур.       — Вечно ты выскакиваешь в шортах! Заболеешь — и никакого футбола.       — Прекрати, — поморщился парень, спускаясь вниз по лестнице.       Он, как всегда, замялся перед уходом, и я попробовал незаметно запихнуть ему денег.       — Зачем?       — Ну просто. Купишь, что нужно.       Я знал, что родители Кости живут скромно, и решил порадовать его… да хоть чем. Пацан взрослый, уже с подарком не угадать.       — Антон… Нет, — и глаза честные-честные при этом, прохладная рука накрывает мою, так и держащую скрученную рублевую трубочку. Замечаю, что у него сережка в ухе, а ногти выкрашены в черное. Когда они все это успевают? Взрослые… Без пяти минут взрослый дядька и почти не-юнец. Так и уживались.       — Я пойду.       — Постой! Кость!       Тот тут же оборачивается, схватившись за кованные перила.       — Тебе идет. — Он мимолетно касается сверкающего гвоздика на мочке, и отвечает ухмылкой.       На следующий день, я как обычно собираюсь на занятия, бреду в утренней полутьме к метро, сталкиваюсь в аудитории с сонными учениками. Все тут же не задается. Во время пары вырубает свет. За окном поднимается метель.       «Преподаватели не могут добраться до корпуса» — сухо сообщила администрация, дьявол бы их… А я? Был вынужден стеречь чужую группу. Стрелка замирает. Я то и дело бросаю в сторону часов беглый взгляд, словно в ожидание звонка. Но те и впрямь стоят, так что я срываюсь с места, бросив скомканное: «Скоро буду, простите». Ноги сами ведут к знакомой именной табличке, тарабаню в дверь.       — А, Константин, — не подняв на меня глаз, начал Борис Иванович. Он даже вид создает пренеприятнейший; всегда в одном и том же наряде, с одинаковой идиотской стрижкой и одинаковым одеколоном.       — Добрый день.       — Добрый-добрый, — бормочет в ответ глава комиссии, все еще не отрываясь от своих бумажек.       — Я хотел спросить…       Осекаюсь, потому как этот боров не считает за нужное хоть как-то реагировать на мое присутствие, и отрезаю, коротко, но откровенно:       — Назовите цену.       Борис Иванович, наконец, оживает при упоминании денежного вопроса. Он гаденько улыбается, и выцепив крохотную бумажку, тут же чиркает цветной ручкой по белому.       Приближаюсь к столу, и профессор шустро сует мне листик в руку. Когда я гляжу на цифру, то мой глаз начинает активно дергаться, а пальцы пробивает на дрожь.       — Такие сейчас времена, друг мой, — опять улыбка, и я послушно соглашаюсь, что, да, верно, не простые. И спешно даю заднюю.       Я не могу сдержать лица. Свирепею. Скрываюсь в туалете, и озираюсь по сторонам — дабы кто не увидал перекошенной рожи.       Склоняюсь над раковиной, и щедро плескаю в лицо ледяной водой. Выступает испарина. Даже чувствую, как взмокла под свитером спина. Посмотревшись в замызганное узкое зеркальце, отшатываюсь от него в ужасе. Белесая морда с глубокими мешками под глазами могла принадлежать кому-угодно, но только не мне. Взгляд тоже чужой, ядовитый. Я покрестился (хотя набожный от роду не был), и убрался прочь, вернувшись к студентам.       Только когда все благополучно разбрелись по домам, я смог покинуть стены университета. Под рукой не оказалось и закурить, так что я нервно крутился у станции, выцепляя из толпы незнакомцев, чтобы стрельнуть сигаретку.       — На, братуха, — хрипло отзывается лысый мужик, похожий на скинхеда. В такой лютый мороз на нем только кеды, да спортивный костюм. — Ты это, поберег бы себя, гляди откинешься, столько белого вынюхивать.       Бормочет что-то еще, но уже под нос, и вручает начатую пачку Camel. Очередной торчок, что с них взять? Провожаю его узкую спину долгим взглядом. Наконец, затягиваюсь никотином, и вижу, как шустро улепетывает метро.       — Сука.       Внутри заскреблись кошки (кто там обычно скребется?), и захотелось опять нажраться. Вот так, в одиночку. Только не так, как прошлый вечером, а забухать полным ходом, до поросячьих визгов. Карман оттягивала треклятая бумажка с нужной суммой, и я вышвырнул ее в ближайшую урну. Я радостно смотрел, как она тонет на дне пластикового стаканчика из-под дрянного кофе.       Выхожу к перекрестку, дожидаясь зеленого знака от светофора, и тащусь к остановке. Мой автобус задорно пролетает мимо, обливая меня черным дерьмом, в которое превратился снег на объездной. Чертыхаюсь, понимая, что ближайший рейс будет не скоро. Потому-то и вытаскиваю покурить, обдавая полупрозрачным дымом прохожих. Пачка уже пустует, когда передо мной останавливается спортивный кабриолет горчичного цвета. Переднее стекло лениво отъезжает вниз, открывая светловолосую макушку водителя.       — Садитесь.       Попутку я ловил лишь однажды, но то было летом, где, в целом, всегда можно пройти пешком, хоть дорога и не близкая. Я приспускаю шарф, всматриваясь в чужое лицо, понимая, что промерз до кости, и пешком точно не поплетусь, банально не дойду.       — Нам по пути? Я живу…       — Подвезу, куда скажете. Давайте, — подогнал голос, и я потянул за ручку дверцы.       Водителем оказалась девица, разодетая и намазюканная настолько, насколько это вообще было возможно. Руки, украшенные массивными перстнями, с длиннющими коготками, выкрашенные в красное, аккуратно легли на руль. Я даже и не понял сразу, кто передо мной, обманувшись низким голосом и странными шмотками. Впрочем, многие в универе так одевались.       В салоне было удушающе-жарко, и я расстегнулся, довольно развалившись на сидение. От тепла меня скоро разморило, так что я перестал смотреть за дорогой.       — Пропустил автобус, — пояснил я, стягивая перчатки.       — Бывает, — улыбается блондинка, бросив на меня мимолетный взгляд. — А отчего на метро не поехали?       Я и сам не знал, как тут ответить?       — Не знаю. Работа… тяжелый день, не хотел в толкучке переться до конечной.       — Час-пик, — понятливо закивала та, потянувшись к бардачку, и как бы невзначай скользнув по бедру.       Уже снимают и таких, как я? Хуевое время, верно стелил Борис Иваныч, чтоб его… Она предложила мне закурить.       — Антон? — карие глаза осветило крохотное пламя от зажигалки, и я обратил внимание, что светится-то лишь приборная панель, а так — темень.       Я неторопливо раскуривал пахучий табак, слишком ядрёный на мой вкус, но да какая разница?       — А вас как… — я смолк, не сразу обратив внимание на собственное имя, сорвавшееся с ее губ.       — Макс. Угадала, да? — улыбается, и я замечаю, что она таки юна, слишком юна.       — Ага. За руль-то хоть можно? Права есть? Не хочу разбираться с участковыми, понимаете?       Если захотят, то пришьют дело, а очаровательный белокурый водитель только усугубит положение. Но от мысли, что в папке у меня документ с университета, на сердце чуть отлегло.       — Не переживай.       От того, как она скоро перешла на дружеский тон, я вздрогнул. И вот уже никакого жеманничества и напускного кокетства, только холодная гримаса.       — А вот тут заверните… — та повернула вправо, даже без моих указаний, и я почувствовал что-то сродни страху.       — Слежу за тобой, — хохочет Макс, набирая скорость, — не знала, как еще познакомиться. Такие мозговитые парни на вес золота.       «Парень» — резануло слух, и я нервно ответил ей:       — Вы с потока? Моя студентка?       — Раскусили, — шепчет та, посматривая на зеркало заднего вида.       Как-никак я самый молодой преподаватель на всем факультете, так что мне часто доставались улыбки и легкий флирт без продолжения. Но чтобы вот так?       Когда она вновь нависает надо мной под предлогом поиска какой-то вещи в бардачке, я вжался к спинке кресла. И все же… длинная рука уже совсем недвусмысленно огладила меня между ног, ухватившись за член.       Из динамиков заревела знакомая песня, и я уставился в окно, не зная, как реагировать. Она скоро теряет ко мне интерес, и резко тормозит, под самым подъездом:       — Приехали, — смятая пачка сигарет так и остается меж пальцев. — Увидимся, Антон Сергеевич.       Я чуть не забываю свои вещи, но Макс услужливо вручает мне портфель, помахав напоследок.       В подъезде, с трудом опираясь о перила, стоит тетя Варя с первого этажа — бухает, не просыхая, вот уже которую неделю. Но местные алкаши, как водится, приветливее многих трезвенников.       — Ой, Антоша! Ну ты как? Студенты?       — Вы же знаете, у кого праздники да каникулы, а у кого работы непочатый край. Да и живем же как-то, — отвечаю улыбкой, заходя в лифт. — А вы куда? Легко оделись, там холодно!       — Я за хлебушком только, Антош! — Конечно, она выперлась по другой причине.       Пока вожусь с ключами, понимаю, что забыл развесить белье. Ох, дрянь. В коридоре полыхнуло теплом, и я довольно застыл у дверей, наслаждаясь. Все-таки умелый человек Геннадий!       Приготовив нехитрый ужин, состоящий из жаренной картошки с сосисками, я уселся перед телевизором. Напротив маячил стеклянный стеллаж с пресловутой бутылкой коньяка, спрятанной на самой верхней полки, в уголочке, как постыдная грязная тайна. И будет ей! Стояла и постоит еще столько же, до Второго пришествия.       Про девчонку, что подкинула меня, я вскоре забыл. Москва все-таки, мало кого встретишь.       Снег валил до самого утра, засыпая дороги. Мне было к третьей, и, как всегда, встав пораньше, я довольно наблюдал за дворниками из окна, потягивая кофе.       Занятия шли своим чередом, и когда я дал студентам очередную задачку, мне задали вопрос. Пока отвечал, не сразу поднял голову, засев за журналом, и голос, разумеется, тоже не узнал.       — Теперь все понятно, Антон… Сергеевич.       Девушка скрыла улыбку за форзацем тетради, подмигнув; ошибки быть не могло.       Поток был огромным, однако несколько заинтересованных взглядов в ее сторону я все же отметил.       Прозвенел звонок. Группа засобиралась на выход. Макс сидела ближе к кафедре, и не удосужилась подняться, заговорив со мной на повышенных тонах:       — Как вас зовут? — осведомился я, но ее не смутила грубость.       — Меня еще нет в списках, — щебечет та, нервно покачивая ногой, затянутой в армейские берцы.       — На выход. У меня тут последняя пара, — ретировавшись к выходу, я принялся искать ключ от кабинета. — А… и пройдемте с вами в деканат.       — Погоди ты, Антон, — блондинка в два шага оказывается рядом, и я не могу мысленно не выдохнуть от того, что она не касается меня. — Встретимся сегодня в «Пассаже» в семь вечера? Знаешь, как добраться?       Только и могу покивать в ответ, словно набрал в рот воды.       — Заехать за тобой?       Решительно качаю головой, и она улыбается мне, как тогда, в машине, мягко и легко. Ребячески.       — Договорились.       И отчего я даю свое согласие?       Остальное время, до самого вечера, проходит, как в тумане. Опять пары, звонок, пары, снова звонок.       Возвращаюсь домой слишком поздно, понимая, что если не потороплюсь, то не успею вовремя.       Костя залетает ко мне перед самым выходом, зовет на игру:       — А когда?       — Завтра около пяти. Будешь дома уже? — он мнет кепку с дурацким рисунком, видит, что спешу, и так и не переступает порог.       — Думаю, что да.       — Идешь куда? Нарядился, — белозубо скалится парень.       Действительно. Какого хрена я напялил костюм? Какого хрена я вообще еду в этот «Пассаж»?       Внутри гулко отдавало: «Должен. Ты пообещал».       Время неумолимо текло, и часы сообщали мне, что еще немного, и я весьма неэлегантно опоздаю.       — Встречаюсь со студентами. Обсудить проект.       Второпях вру, и сам понимаю, как бы звучала правда. Куда хуже, пожалуй.       — Понял. До завтра тогда.       — До завтра, Кость.       Пока метро медленно плелось до «Китай-города», я уже успел тысячу раз пожалеть, что согласился на встречу.       Цветов не взял еще.       Паскудно. Рваный голос Шклярского, доносящийся из плеера, зазвучал особенно тоскливо.       Случайно свернул не там, проходя мимо. Но искать долго не пришлось.       Огромное старое здание, с панорамными окнами, сияло от серебристых огоньков гирлянд, не хуже елки на Красной площади. Старая песцовая шапка прилипла к резко вспотевшим ладоням.       Растерялся даже от обилия золота: цепки в палец толщиной тяжело обвивающие запястья и шеи, оттягивающие мочки ужей, словом, всюду, где можно прицепить побрякушку — она обязательно была. У входа расположилась пушистая сосна, украшенная большими красными шарами, о которую я практически стукнулся, и продвинувшись глубже в зал, все-таки оплошал, сбив вешалку.       Ко мне быстро подскочил гардеробщик, выхватив верхнюю одежду, и помогая подняться.       — Добрый вечер. Не ушиблись?       — Добрый, все нормально, — сконфуженно улыбнулся, всучив в загорелые руки еще перчатки и шапку.       За спиной уже нарисовался официант, одетый в накрахмаленную сорочку, повязанную белой бабочкой.       — Бронировали столик? Хотите…       Дальнейшее пропустил мимо ушей, так как увидел Макс за столиком, накрытым на двоих. Только два бокала и бутылка с шампанским, томящемся в ведерке со льдом.       Даже если я бы и захотел, то версия про занятия никак не клеилась: помпезный ресторан в самом центре Москвы, и девушка, не изменяющая своему стилю, наряженная в вечернее платье, что какие уж тут подсчеты и задачки… Слишком. Всего на ней было слишком много и мало одновременно.       Макс изящно приподнялась, приобняв меня. Я запечатлел на ее щеке быстрый поцелуй, обдав морозным дыханием. К счастью, обмен любезностями скоро закончился.       — Хорошо выглядишь, — начала блондинка, пододвинувшись. — О, Антон, не знаю, пьешь шампанское? Можем заказать тебе другое: виски, джин, что будешь?       — Да, отчего же его не пить… Шампанское так шампанское.       Рядом с нами сидел солидный дядька восточной внешности с парочкой других, помоложе. Крупный смуглый парень с пышной шевелюрой и девушка с короткой стрижкой в брючном костюме. Последняя очаровательно улыбнулась мне, наши взгляды на миг пересеклись. Внутри что-то отозвалось, закололо.       Я нервничал.       Пока мы болтали обо всяких глупостях, я смог хорошенько рассмотреть свою спутницу. Весьма милое личико в окружение платиновых локонов, правда, теперь при ярком свете я заметил в носу, одно на левой брови, и сразу несколько колечек на правом ухе.       Душно. Снимаю запонки и закатываю рукава. Второй бокал только, а?       Макс больше не предпринимает попыток залезть мне в штаны, впрочем, и ей оно и не нужно. Я просто не могу оторвать от нее глаз, говорю без умолку, выкладываю все подчистую, вообще все: про переезд, молодые годы в универе, бывшую пассию, проблемы на работе… Даже про соседа вспомнил.       Та вставляет ничего не значащие фразы, про себя ни слова, даже не представилась (мое-то полное имя знала), и я вдруг понимаю, что меня это не колышет. Ну вот нисколечко. Украдкой заглядываю в меню, шокировано сканируя глазами цены. Ага. Внесу в книгу расходов. Коммуналку в этом месяце не платим.       — Сосед… Константин, кажется, правильно? — опирается на локти, и чуть не ложится на стол, зацепляя бутылку из-под водки. Водки?       Поправляет выпавший из прически локон, прямая, как струна. Любой посетитель может разглядеть все изгибы ее тела в переливающемся шифоне, буквально все. И вновь на лице непроницаемая маска.       — Костя… Костик, — пьяно буркнул я, чувствуя на себе чужие взгляды. Я потер глаза от усталости, вспомнив о несбывшейся мечте про степень. И сиюминутно делясь этим с Макс.       Деликатно улыбается, подпирая кулачком подбородок, вся внимания.       Вдруг я смолк.       Ощущение, что кто-то смотрел в спину никуда не пропадало. Компания, сидевшая поблизости давно ушла, а на их место никто не метил.       — О чем мы? Да, парень хороший просто, родители добрые, приятные люди, — добавил я, набрав полную рюмку холодной беленькой. — А что Костя?       — Просто говорил о нем много, — вытягивая сигареты, отзывается Макс. Она трезвая, как стеклышко, и все цедила пресловутый бокал с шампанским, а когда предложил подлить — отказала.       Глупо рассмеялся, подумав о том, как выглядит, мол, пытаюсь споить даму. Я подкурил ей, понуро откинулся на стуле и развернулся к окну, разглядывая прохожих. Около «Пассажа» был припаркован старенький БМВ. За рулем сидела та самая дама с ресторана, переговариваясь с коллегами. Мне показалось, что она прямо на меня через стекло смотрит, а мужик грубовато отдернул ее, крикнув что-то. Вот на кой черт я им нужен?       Перепил.       — Этими бы руками ему голову оторвал, сука… Паскуда.       — Борис Иванович Глушков? — Киваю, и Макс начинает нервно постукивать острыми ноготками по столу. — Знаю его, вместе с отцом работал когда-то, еще в Питере.       — Лично знакомы?       — Ну можно и так сказать. Нехорошие слухи вокруг него тогда в потоке ходили, как папа рассказывал, — мы чокнулись, и я решительно отставил рюмку в сторону.       — А конкретно? К девчонкам молодым приставал, что ль?       Ага, ну парадокс, решили? Сам себя закапывал? Мне, конечно, еще шестой десяток не шел… Недавно вон даже сигареты не продали, паспорт велели показать, а я из дому выскочил в ближайший киоск, чуть не в халате. Правда, не очень мне верилось, что тетенька преклонных лет, сидящая в окошке, всерьез считала, что мне нет восемнадцати.       Та замялась, отрицательно потрусив головой, и шепотом ответила:       — Что деньги он со студентов дерет.       — Быть такого не может, — отрезал я, обхватывая себя руками.       — Говорю, как слышала. Глушков тогда был во главе диссертационного совета, ну а дальше все и так ясно.       — А твой отец…       — Он умер пару лет назад, — закончила блондинка, поигрывая пузырьками в бокале.       Я понял, что заговорился, и стал собираться домой. Макс настаивала на том, чтобы отвести меня, но я твердо (либо почти твердо) отказал ей. Ее кабриолет был припаркован чуть поодаль, и я проводил ее прямиком до авто. Мы еще постояли, покурили, и я в который раз поразился, как легко одевалась молодежь, а, оно модно, видите ли. Я тоже таскал джинсы из-за границы и легкие кроссовки зимой, но не в такой же минус? Пару раз после выходов без шапки, я болел ангиной, и, скажу честно, тяга к моде поостыла. А Макс спокойно стоит в одной байкерской куртке, накинутой поверх короткого платья.       — Садись, Антон Сергеевич, а?       — Нет. Мне еще в магазин зайти нужно.       — Ты пьяный, — все настаивала девушка, однако я в очередной раз отказался. — Запиши мой контакт, вдруг понадоблюсь. Или ты мне? — сально улыбается, уцепившись за край шарфа и подтягивая к себе.       — Давай, говори. А как мобильник вытянуть прикажешь?       — Не стыдись, не нужно. — И голос еще отстраненный такой, пока диктует номер. Я по привычке сразу набрал, и ощутил, как завибрировал ее телефон в тесном кармане.       — Ага, есть. Макс… а полное имя какое?       — Максим, — и жмет руку на прощание. Хватка хорошая, мужская.       Вслед не смотрю, шустро ныряю в подземку. Плюхнулся на свободное место, какое-то время всматриваюсь в маленький мерцающий экранчик. Убираю в чехол. Так и не заношу в книжку. Зачем?       Только покидая вагон понимаю, что потрепанный БМВ так и не тронулся с парковки, что у «Пассаж». Может, ждали кого-то с работы? За этими странными мыслями, я пересекаю раздвижные двери «Рамстора» и беру тележку для покупок.       Я зевнул, прикрывшись ладонью — привык в это время уже ложиться. Завтра не нужно с утра подскакивать, так что я мог позволить немного побродить. Посетителей в ночное время почти совсем не было, и расхаживать по полупустому супермаркету оказалось приятно, туповато, уже заторможено глядеть на заваленные всяким разным полки. Лишний раз пошарахавшись около сырного отдела, и посетовать на цены, скольжу мимо мясного, рыбного… Алкогольный.       Взгляд останавливается на высокой фигуре, придирчиво изучающей стеллажи с вином. Я бы просто двинулся дальше, однако замешкал, поправив бумажник, что норовил выскочить из штанов. Во внутреннем кармане пальто так и торчала пустая пачка сигарет, которую мне всунула Макс, и я переложил ее в другое место. И чего не выкинул?       Подхожу к кассам, где нет не единого человека в очереди, а обслуживает бодренькая девчонка, новенькая, кажется. Голос у нее до того писклявый и противный, что лучше бы она молча все делала.       — Наличные?       — Да, девушка, и дайте пачку сигарет еще…       Забираю полные пакеты, и направляюсь на выход. До дома идти всего ничего, но я не любил ходить этой дорогой; в районе гаражей было не освещено, а болтаться в кромешной темноте, среди гопотни, которая облюбовала эти места, не очень хотелось.       Все по стандарту: фонарные столбы бледнели на фоне ночного неба, вдалеке послышалось мерзкое галдение и смешки. Под ногами громко хрустит снег, и я ускоряюсь, желая поскорее оказаться в теплой квартирке. Сугробы тут особенно не чистили, и «быстро» не получилось.       Миновав неосвещенную опушку, я сворачиваю на аллею, ведущую домой. По правую руку раскинулось громадное футбольное поле, где и играл Костя. Раньше мы и вместе играли, а сейчас… сейчас не особо время есть.       Вокруг ни души. Тихо воет ветер.       Что-то цепляет мой взгляд. Тень, скользнувшая за спину. Черная тварь пожирает мои собственные следы, хватает за ноги, ползет по пятам, шаг в шаг.        Нож за пазухой согревает карман, и я тихонько перехватываю пальцами лезвие.       Я не любил эту дорогу еще по одной причине. Шел однажды с занятий, еще на первых курсах института тогда учился, как сейчас помню. Лето, жара, часов пять-шесть вечера. Увязался за мной мужик, вел до самого дома, держался, правда, на расстоянии, а вошел в подъезд — домофон еще не работал — схватил меня за руку, я отреагировал, заорал, на крики сбежались соседи, тот тип, конечно, спешно свинтил, и больше я никогда его не видел. А осадок остался.       Холодный, липкий ужас.       Как сейчас.       Мир вздохнул, расступаясь. Будто ударили по мне со спины аэродромные прожекторы, высекая длинную тонкую тень. Тень клубилась и обретала объем, тень тянула в себя. Тень отрывалась от снега, вставала, пружинила, будто столб тяжелого дыма. Тень — встала передо мной.       Зима — скудная на краски. Представить вдруг, что природа заберет все, оставляя только черное и белое — не сложно. Каждый наблюдает подобное явление ранней весной: бесцветное небо, голые деревья, асфальт и серое месиво из воды и грязи.       Я хорошо запомнил, как серебрил землю месяц, еще видел янтарно-золотистые отблески фонарей, буро-коричневые гаражи и бледно-зеленую краску на каменной кладке дома. А тут, будто по щелчку, цвета исчезли. Вокруг странный вакуум, будто глядишь на все сквозь гигантский мыльный пузырь. Небо — чернильное пятно, без звезд и луны. Нет и облаков, только бесконечная полоса серой пыли.       Задыхаюсь. Хапаю воздух ртом, но вот оно — на языке сплошное ничто. Смаргиваю слезы, и ступаю вперед. Кап-кап. Задираю голову — начинает колотить дождь. Капли, что приземляются на кожу, ледяные. Делаю еще шаг. Впереди маячит черное пятно пятиэтажки. Но его загораживает выросший из ниоткуда валун. Хочу обойти, но натыкаюсь на балку, величиной в половину футбольного поля.       Руки не слушаются, каменеют от холода, и острие выпадает из пальцев.       Меня хватают за локоть, как тогда. Реальность рассекается на несколько частей.       Мир вновь пробивает дрожь.       — Вы обронили.       Вдох-выдох.       Жадно тяну кислород, и разрываюсь надсадным кашлем.       Открываю глаза.       — Ваш кошелёчек? — настойчиво повторяет неприятный голос.       Говоривший стоит против света, и всего на секунду, на чертову секунду, я думаю, что этот тот выродок, что напал на меня тогда.       Он быстро разжимает пальцы, и мне кажется, что там, где они впились в кожу — расцветает синяк. Мимолетно отмечаю: руки красивые, пальцы длинные, видно, что тяжелой роботы не знают. Опускаю взгляд ниже, и вижу свой бумажник.       — Мой, — голос хрипит, и уже тверже повторяю, — да, мой.       Незнакомец… или нет? Да вроде я и видел его на дню. В метро пересекались, может?       Дорого одет, под шубой скрывалась худоба. Лица почти не разглядеть, вместо глаз темные провалы глазниц. Прекращаю разглядывать его, растерянно уставившись на кошелек. Кредитки, деньги — вроде все на месте.       — Спасибо вам, — наконец, выдавил я, отступив в сторону, разделив расстояние между нами.       — Да не за что. Хотел лично вернуть владельцу, — говорит тихо-тихо, спокойно. — Жалко.       — Что «жалко»? — тупо переспросил я. И почувствовал, как морозит. Зуб на зуб не попадал.       — Жалко… чуть не разминулись. Сразу отдал бы, да вы шустрый, почти бегом из магазина выскочили.       — Ясно-ясно. Спасибо тогда… еще раз.       — Всего доброго, — прощается мужчина, и добавляет напоследок, кивнув в сторону складного ножика, что валялся в ногах, — будьте осторожнее.       Вижу, что на волосах застыли капельки дождя, и шарахаюсь. Кое-как подбираю пакеты, и разворачиваюсь к дому.       Уже подойдя к поезду, решил оглянуться. Незнакомец еще стоит какое-то время на месте, курит, и только потом уходит.       Не дождавшись лифта, иду пешком. Швырнув покупки на стол, бреду по темноте в спальню, даже не разуваясь. Мокрое пальто летит куда-то на диван, по той же траектории отправляются другие тряпки. Засыпаю не сразу, мечусь в бреду.       Вдруг вскакиваю с постели. Время — не понять, вроде не ночь, но еще не утро. Навскидку, часа четыре. Спина влажная от пота. А комната погружена в серое. В ужасе нашариваю трюмо, зажигая торшер.       Мягкий желтый свет.       Желтый…       Сползаю на пол, вцепившись в волосы, натянув пряди до боли, приводя себя в чувства. Понимаю, что нет, больше не засну, и плетусь в уборную, набирая полную ванну кипятка. Медленно согреваюсь. И в полутьме иду на кухню, зажигая газ. Пара чашек чая — и в голове легче, кошмары отступают.       Пар не было, только одна консультация, и та после обеда. Включаю заунывную утреннюю передачу по типу: «Просыпаемся с кем-то знаменитым» или нечто вроде… Забираюсь под пуховое одеяло, и присыпаю под монотонное бормотание, доносящееся из телека.       Пока собираюсь в университет, понимаю, что простыл. И хреново пиздец. Руки-ноги вообще не держат, как будто марафон пробежал вчера. Вдобавок заложило горло и нос, и я вызвал такси к дому. Не помню, как добрался, как провел консультацию, как вернулся обратно.       Я чуть задержался, выхаркивая в туалете собственные легкие, а на выходе столкнулся с пасынком трижды клятого Глушкова. Вечно красная рожа с подслеповатыми щелочками-глазками, прикрытыми очками в тонкой оправе и реденькая козлиная бородка. Вроде не родные, а удивительно похожи. Имя только вот вылетело из головы…       — А-а! Антон Сергеевич, вот вы где?       — Здравствуй. Что-то нужно?       — Да вот папенька спрашивал, где потерялись, на чай с тортиком зовет. Или чем покрепче, — и истошно ржет, почесывая подбородок. Ага, денежки свои хочет получить.       Наша секретарь знакома была с ним близко. Очень близко. Так, вот, напившись (нажравшись читай), как раз на недавнем новогоднем корпоративе, сказала, что вот этот козел промышляет нехорошими делами, чуть ли не бандитскими. Ну в начале 90-х, кто вообще промышлял добром? Да все равно не красило: ни папашу, ни чужого сыночка.       — Понял. Зайду как-нибудь.       Я понадеялся было, что он не станет хватать меня за руку на прощание, но все напрасно, только и почувствовал, как затрясся кусок плоти, горячей, влажноватой, и как током пришибло от отвращения. А дядька еще любил поцеловаться на французский манер. Спасибо, что не в десна.       До обидного, конечно, не в этот раз!       Ведь болячка имеет свойство передаваться…       Дернул его руку, зажатую в своей собственной, и приобнял, грубо потрепав по плечу:       — Удачи, Леха. — Даже имя вспомнил.       Чтоб вам всем перевернуться.       Задумался, и когда выехал на знакомую улицу, понял, что уже вечереет. Завидев подростков, что стягиваются к футбольному полю, поспешил туда. Пониже натянул шапку, и сел на лавку, где уже начали собираться зрители. Немного, но достаточно для того, чтобы был азарт играть.       Костю я узнал не сразу, а когда заметил его темную шевелюру среди прочих, то объявили перерыв. Он разговаривал с пацанами из своей команды, но вскоре приветственно помахал мне рукою, и подбежал к трибуне.       — Антон! — по-ребячески шмыгнув носом, парень подсел ко мне, — а я думал ты не придешь.       — Чего? Я же обещал.       — Ну… я слышал, что ты вчера поздно пришел. Мало ли. Даже поздороваться не зашел.       — Я это, Кость, приболел. Ты не дыши моими микробами, не лезь особо.       — Да ну. Ты же знаешь, у меня иммунитет какой? Эй, Никит, — громко окликнул он, сделав жест рукой, — дай пить!       Мне всучили пластиковый стаканчик с горячей водой и пакетиком чая.       — Держи, грейся. Может, домой пойдешь?       — Да нет, я тепло оделся. Досмотрю уже.       Поглядывая на красную футболку под номером «7», я приложился к кипятку, нечаянно обжигая язык.       Костя играл не очень честно. Но был самым быстрым и шустрым. Да и выглядел на фоне остального молодняка постарше, широкоплечий, пружинистый, рослый.       После игры мы направились домой. Сосед пообещал занести каких-то лекарств, и я, не запирая двери, уселся на кухне, затянувшись никотином.       — Все, что есть, — грустно сообщил Костя, высыпав из маленького пакетика пластинку аспирина, пару леденцов от кашля и не початую упаковку парацетамола.       — Ага, буду лечиться. Благодарю, — кивнул я, откашлявшись в кулак. — Ты иди, правда, еще заразишься.       Было откровенно плохо, и Костя видел это.       — Брось, не волнуйся. Блин, — вдруг начал он, — а я хотел помощи у тебя попросить. Потом как-нибудь.       Я окликнул его у дверей:       — А нужно-то что?       — Да там задачка одна, — скромно ответил парень, — после, как время и желание будет.       — Так я ж не физик, Кость… А по какому предмету?       — Да так, оно не от преподов, я сам кое-что составил, хотел, чтоб ты взглянул. Я зайду еще тогда?       — Конечно, заходи, — кивнул я, приняв таблетку. В холодильнике нашлась малина и полусгнивший лимон, так что программа лечения на сегодня была составлена.       Обессилено увалившись на диван, я включил плеер. Музыка скоро убаюкала, и я ненадолго отключился. На этот раз свет не выключал, мало ли, какая еще херня привидится? О вчерашнем старался не думать, получалось плохо, само собой. А как вспоминал, то всего трусить начинало, а на лбу проступал пот. Может, все из-за болезни? Как в детстве от температуры… разморит, да и чудиться всякое.       Успокаивать себя не получалось. Неужели я сошел с ума? В том, что все произошедшее было реальным или хотя бы отчасти реальным — я не сомневался, но только объяснений никаких я так и не нашел.       Полазил в компьютере, на почту зашел, получил несколько писем от студентов. Короче все, как обычно. Наскоро перекусив, и набрав в термос целительной микстуры, я вернулся в постель, а там и не заметил, как опять заснул.       Разбудил меня шум. Вокруг темнота, только телик светился. Хотя я точно помнил, что свет был включен. Отбросил заплеванный платок, и поплелся к выключателю, громко шаркая тапочками.       — Макс?       Я заметил у окна изящный силуэт, и зажег свет, напряженно всматриваясь в нежданного гостя.       — Эй? Привет, — Это действительно оказалась та блондинка.       — Привет.       — Как нашла?       — Так ты сам встретил, забыл? — нехорошо улыбнулась Макс, и мне стало не по себе. В нутре заскрёбся тягучий страх.       — Не помню, если честно. Зачем пришла?       — Проведать. На звонки и смс не отвечаешь…       Она говорит в полголоса, загибая пальцы один за другим, и меня прошибает холодным потом.       — Я болею, — показательно кашлянув, я прислонился к дверному косяку, складывая руки на груди. Так хоть немного теплее.       — Ты уже говорил, — кивает та, подкрадываясь ко мне, словно кошка.       — Извини, вообще телефон в руки не брал. Да, гляди, и батарейка сдохла, — Макс одаривает меня странным взглядом, и я тихо продолжаю, — ты хотела что-то?       — Может быть.       У нее что-то происходило с лицом. Отвисала нижняя челюсть, зубы шевелились, искривлялись. Блеснули длинные, уже нечеловеческие клыки.       Заорав, я бросился назад, путаясь в поясе халата, что развязался и лез под ноги. Уже хватаюсь за ручку, проворачивая ключ, и зачем-то останавливаюсь. Нет, я чувствую, что должен. Макс уже больше нет на прежнем месте, она замерла напротив зеркала, что в коридоре, и внимательно следит за мной.       Лицо, как лицо. Привычная миловидная мордашка. А вот глаза чужие… будто влепили наново.       — Испугался?       Медленно киваю, все еще не спуская с нее глаз. Та хлопает ресницами, и протягивает ко мне руки, подзывая ближе. Сознание противится, но ноги все равно ведут к ней. Останавливаюсь перед ней, как деревянная кукла.       — Иди ко мне.       Оказываюсь в крепких объятиях, окутанный шлейфом чужих духов. Тонкий цветочный аромат. Он пахнет… летом и детством. Расслабляюсь, позволяя обвиться вокруг себя, словно змее.       Рывок.       И жуткая, пронизывающая боль в шее.       Крик.       Падаю с кровати, оглохнув от собственных воплей. В спальне сплошная темнота, но я четко вижу чью-то фигуру в углу комнаты.       — Сука, уходи!       Вооружившись пультом от телевизора, за неимением другого, я встаю с колен, размахивая импровизированным оружием.       Глаза слепит от резко загоревшейся лампочки.       — Костя?       Парень напуганный, хочет подойти ближе, но боится. Или наоборот?       — Антон, это же я. Ты ч-чего… ну? — берет меня за руку, мягко сжимая. — Успокойся.       Я выпускаю из пальцев пульт, и делаю глубокий вдох, правда, комок внутри не дает этого толком сделать. В горле жутко першит.       — Извини, Кость… извини, не узнал.       — Фруктов тебе взял, занести хотел. Пришел — ты спишь вроде. Ну дай думаю, проверю, как ты… Все точно нормально?       — Да, лихорадит просто. Температура высокая, — я вытянул градусник, что ушел за отметку «38».       — Давай, я останусь с тобой, — решительно заявил Костя, он казался бледнее обычного, а глаза запали, как от недосыпа; дрогнувшим голос тот негромко добавляет, — у тебя тут кровь.       — А?       — Кровь.       Отодвигаю ворот халата, и вижу красное. На светлой ткани проступают большие, уродливые пятна.       Плетусь к ванной. Упрямые махровые ниточки прилипают к шее, и я с трудом добираюсь до царапины, вытянув спирт. Пыльное отражение не показывает ничего другого — рваный укус. Выкручиваю кран, позволяя воде очистить кожу.       Громкий стук. Понимаю, что так и торчу в туалете, повиснув на фаянсовом краешке раковины.       — Антон! — тарабанят куда сильнее. — Ты как?       Глаза слезятся, и зрение плывет, так что аптечка трескается, и падает, рассыпав содержимое на плитку. Судорожно ищу бинт. Искомое находится, правда, рулон с марлей совсем крохотный, и я не уверен, что хватит даже банально перевязать рану.       Бесшумно подбираюсь к двери (а те хиленькие, древние, поставленные еще при Сталине, да так ни разу и не меняные), и прокручиваю засов еще на один оборот.       — Антон? — чуть слышно уже, стоит в упор, вижу мелькающую тень в полоске желтого света. — Я зайду.       — Иди домой, Кость. Пожалуйста.       — Впусти меня. — И не просит, требует. Злится. Слышу знакомые апатичные нотки в голосе.       — Давай завтра поговорим. Я очень устал… — Сознание настойчиво билось внутри черепушки, язык заплетался, не подчинялся.       — Завтра, все завтра, — бестолково повторил я, придерживая замок.       Напряженно вглядываюсь в дверной просвет, весь обращаюсь в слух. Слышу, как звякают многочисленные цепочки и браслеты. И не выхожу, пока не раздается гулкий хлопок из тамбура. По обыкновению, скрипнули несмазанные петли.       Впереди были выходные, и я блаженно щелкнул мышкой по открывшемуся окошку мейла — никакой работы. Я отерся от пота, скинув испачканные вещи, замечая на внутренней стороне руки, за тонкой сеточкой вен, несколько подтеков.       Мертвая хватка.       Надо же.       Несколько раз проверяю, закрыты ли все двери и окна, и укладываюсь в постель, подложив под подушку кухонный нож. Где-то у меня валялся газовый пистолет… Тревоги угасают, когда веки крепко смыкаются, и отключаюсь в один момент.       Просыпаюсь я от звука сотового, что настойчиво разразился мерзкой трелью. Далеко… не могу найти… не хочу.       — Бля-я-дь!!!       Дзынь-дзынь.       Мобильный ловко скрывался за дипломатом, стоящем в коридоре, под толщей другого ненужного хлама.       — Да?!       — Ой, Антон Сергеевич, — пискнул тоненький женский голос, — не вовремя?       — А, Диана Юрьевна… — заряд на затасканной Нокии извещал, что осталось меньше десяти процентов, нервно сигнализируя крохотным синим огоньком на экране.       — Разбудила?       — Да, — буркнул я, усевшись на кресло. — Приболел.       — Хотела поздравить, — радостно выдохнула женщина на том конце провода.       — А с чем, извиняюсь? — отведя телефон в сторону, я прокашлялся, и вновь приложил мобильник к уху, прижав его плечом. — Связь барахлит, Диана Юрьевна.       — Да-да. Ну как с чем, Антон Сергеевич, — ехидно продолжает секретарь изменившимся голос. — Что защитились.       — Защитился? Очень смешно.       — Ну что вы скромничаете? Все уже знают на факультете. И, нет, не вздумайте обвинять меня, что я это я все рассекретила!       Из динамика раздались чужие голоса, и я сглотнул мгновенно выступившую слюну, еще раз уточнив, не была ли это дурная шутка. Так как, я очень… очень плохо себя чувствую.       — Перестаньте. Дайте порадоваться за вас. Отметим на неделе? Как раз Валерий Иванович выйдет из отпуска… — Хороший мужик, преклонных уже лет, с ним вместе кандидатскую писали. Сказала, и на душе аж полегчало.       — Только оклематься нужно, — наконец, отозвался я.       — Конечно-конечно! Поправляйтесь!       Негнущимися пальцами набираю номер Бориса Ивановича, долго держу, до последнего. Ответа так и не дождался.       Нет.       Все равно не поверю. Ни за что.       Пока собственными глазами не увижу Глушкова.       Принял жаропонижающее, и быстро собравшись, отправился в университет. Дырки, что алели посреди шеи — никуда не делись, так что я налепил еще один пластырь, поверх старого, и поплотнее завязал шарф.       — Что за херня, Антон? — в зеркале, разумеется, отражался я сам. Бараний взгляд светлых, чуть на выкате, глаз, как бы отвечавших: «Антон, ты ебанулся? Уже и сам с собой говоришь?».       Слетевшая с катушек Макс, вцепившаяся в глотку, очень даже реальная, эта реальность прямо сейчас ныла в районе ключиц, и исходила кровью.       «Орден Черного креста»?       «Звезда смерти»?       Не успел я вступить в должность преподавателя, еще обучение проходил, как по универу прокатилась нехорошая новость — задержали второкурсницу с факультета «Информационных систем и технологий». Оказалась действительным членом секты, до смерти замучили какого-то мальчугана, еще школьника. И видел ее даже однажды. Девчонка, как девчонка. Странноватая немного. Но кто из нас не был таким?       Все эти размышления не вязались с прочим. То, что случилось пару дней назад, когда пешком шел до дома… когда… мир остановился. По крайней мере тот мир, что я знал. Безразмерное серое пятно вместо реальности. Без звуков, без голосов. Мертвое и холодное ничто.       Нет.       Никакая известная мне наркота не может вызывать такие трипы. А больное сознание не создаст кромешного ужаса, в который я погрузился. Как долго я пробыл в том другом месте?       Сумасшествие приходит по-другому, тихонько, подкравшись, пожирая сначала ночи, затем и дни; окончательно забирая сон. Затем всю жизнь.       Подхватываю тяжелую связку ключей, и надавливаю на кнопку лифта. Замечаю, что руки мелко дрожат.       — Здрасьте, — бросает соседка, и я жестом показываю ей, что опаздываю, и прытко вылетаю на улицу. Поежившись от снега, наваливающего за воротник, я сворачиваю к подземке, натягивая шапку.       На периферии зрения мелькает знакомая машина. Улица оживленная, выходные как-никак, не перекусят же глотку на людях? А поджилки все равно затряслись от страха.       Тварь.       Газовый пистолет — даже не проверял, работал ли — мягко оттягивал пальто. Он был скрыт кожаной кобурой, а поверх длинные полы верхней одежды, так что не разглядеть посторонним глазом. Впрочем, чтобы вытащить его, много времени не понадобится. Достаточно, чтобы не прибили.       — Не убегай.       Макс стоит напротив, в нелепом «подстреленном» дутике, вытертых клешах, стыдливо прикрывающих беленькие адидасы и венчает все это безобразие красно-синяя кепочка с надписью «USA». Почти серьезная сейчас. Невысокая, некрупная, а сила в ней дурная.       Сказать-то сказала, а рот, кажется, не открывала вовсе. Сжимаю ладонью кобуру. Ментов привлекать не хотелось, конечно… Прохожие оглядывались на нас, молча прожигающих друг друга взглядами, застрявших посреди дороги.       Отодвигаюсь ближе к парапетам, но ее не подпускаю.       — Если я скажу, что так нужно было, ты меня простишь?       — Ха. «Нужно»? Кому нужно, Максим? Это вообще твое настоящее имя?       Выдавливает улыбку, тупит взгляд:       — На самом деле, нет. Скажем так… начальству. Ты нужен им, Антон Сергеевич, — без обиняков закончила она. Покусывает полные губы, теребит сережку в брови. Неужели проболталась?       — А, так вас много? Что-то вроде «Детей Сатаны»? — в карих глазах ни капли понимания. — Или еще какой дряни?       — Антон, это не секта. Честно. Ты хочешь узнать или нет?       Нет-нет, я нихера не хочу узнавать.       — Зависит от того, что, — дерзко выдыхаю я, закуривая, — скажи, кто именно подослал тебя?       — Все не совсем так, как кажется. Блин… поехали со мной, а? В тачке и поговорим.       Выпускаю кольцо дыма, а блондинка даже не корчится, пялится на меня, покручивая перстни на пальцах.       — Говори, и поскорее, я спешу.       — Что, хочешь адресок Глушкова узнать? Так я сама надиктую, давай, запомнишь так? Или дать ручку?       Вздергиваю брови, мол, продолжай, подыгрывать не буду.       — Что же… забыла поздравить молодого профессора. Цветы и конфеты после, — недовольно цедит она. — Я в курсе, Антон. Только не советую разыскивать Бориса Ивановича, не расспрашивать о нем. Я… не могу больше сказать. Просто поверь.       — Чертова дрянь, — зашипел я, кинувшись к ней, — ты проделала во мне несколько новых отверстий, а теперь просишь поверить тебе? Начни с себя, хоть я и не вижу смысла слышать очередное вранье. Ну? Кто ты?       — Иная, — отодвигая от себя кулаки, отвечает девушка. — И ты такой же, как я.       Сует мне маленький листик, и больше не говорит ни слова, разворачивается к кабриолету.       А адрес хорошо знаком. На улице Тверской не так давно построили самый высокий небоскреб во всей Москве, даже по новостям трубили.       Скуриваю пачку. И холода в руках уже почти не чувствую. Понимаю, что ноги сами несут вперед.       Перед глазами вырос самый обыкновенный дом. Ну как обыкновенный… Первая линия — роскошные даже по столичным меркам магазины, все сияет, блестит. А выше — этажи жилых квартир. Я скосился в бок, там-то и располагался огромный бизнес-центр «Shark», но корпус в адресе указан другой, ошибки быть не могло.       В маленькой дежурке на первом этаже, куда выходили два лифта и пожарная лестница, гнездилась парочка здоровенных болванчиков с бейджем, сообщающим, что передо мной охрана. Хотя больше они, справедливости ради, походили на головорезов.       — Добрый день! Пропуск?       — Пропуск? Э-э-э, — бессмысленно пошарил по карманам, и вытянул пресловутый листок с адресом. — Вот.       — А, так вам к шефу, чего молчали? Прямо и налево.       Вхожу в лифт, и судорожно оглядываюсь в поисках нужного этажа. Ладони потеют.       — Придержите! — окликнул мужской голос.       Я прихватил тяжелую дверь, пропуская человека внутрь.       — Спасибо, — резковато поблагодарил тот, и обернулся, раздраженно поглядывая, — ну, вам на какой?       — Не знаю, — честно признался я.       — А-а-а, — на лице расцветает неприятная улыбка. Шерстяной шарф прилип к мокрому затылку, вызывая невыносимый зуд. — Понимаю.       Жмет кнопку на приборной панели. Выходит на следующем, и напоследок зло шепчет:       — Передайте, пожалуйста, Ар… Завулону, что меня в городе не будет. Пусть, наконец, найдет еще кого-нибудь, кроме меня, — и обернувшись, уточняет, — а вам на последний.       Молча киваю, вжимаясь в металлическую поверхность кабины.       Жуткий тип.       Лифт извещает, что прибыл на место. Делаю шаг вперед, и взору предстает довольно аскетичный, ничем не примечательный офис. Заглядываю дальше: прямо по коридору расположилась маленькая столовая, такой себе мини-кафетерий. А за столиками никого.       И ряды одинаковых, абсолютно идентичных дверей по обеим сторонам от меня.       Нервно сглатываю, и берусь за одну из ручек, дергая на себе.       — … значит, дело улажено? У Дневного Дозора нет к нам претензий?       Сталкиваемся нос-к-носу, хорошо еще лбами не ударились. В мозгу что-то заворочалось, болезненно дернувшись.       — Ой. Осторожно.       Из кабинета вышло двое: смуглый мужчина средних лет и молодая женщина, она-то и заехала мне дверным косяком по носу.       Красивое лицо. Короткая стрижка. Строгий костюм.       — Не хорошо вышло, Темный. Что-глазками-то стреляешь?       — Ольга, ну все, пошли уже.       Узнаю. Просто не могу не узнать. Хоть и видел однажды.       — Мы знакомы? — хрипло начал я, так и не давая вышедшим проходу.       Я опять почувствовал слабую дрожь, на этот раз всем телом.       Боже, а зачем я вообще сюда приперся?       А. Точно.       Коряво нацарапанный адресок на желтом кубарике.       — Знакомы, — грустно соглашается… Ольга. — В ресторане пересекались.       — Эх, Ольга, что наделала? — мужчина осторожно подхватывает ее под руки, утягивая за собой. — Опять хочешь заставить парнишку засомневаться?       — Упустили.       — Дурной тон — переманивать сотрудников в моем же кабинете. А ведь это тянет на воздействие, ну, скажет, уровня…       Мужчина уже вошел в лифт, и не обернувшись, строго, но спокойно сказал, так что услышали все, в том числе и я:       — Завулон.       Ни капли желчи или горячности, отчего же тогда колени подогнулись?       Теперь же передо мной встал тот, кто зовется «Завулоном». В черном костюме, светло-серой рубашке и начищенных до зеркального блеска штиблетах с бандитскими квадратными носами.       — Ты.       Высокий силуэт отдаляется, заходя вглубь помещения.       — Денис, угости нашего гостя.       Хлопает дверь, и я оказываюсь внутри просторной, тускло-освещенной комнаты.       — Что будете? — тут же спрашивает другой, загораживая начальника. Тот гордо прошествовал к компьютеру, и даже не присев, принялся тарабанить по клавиатуре. Глаза даже ни разу не поднял, полностью сосредоточившись на мониторе.       В камине потрескивали угли, и на миг мне показалось, что красноватые языки пламени, лижущие поленья, расступились и оттуда показалась самая настоящая человеческая ладонь.       Само собой, когда я моргнул — морок исчез.       — Ничего, — проблеял я.       — Воду?       Терпение заканчивалось, и я шарахнулся от незнакомца, когда он приблизился, протянув стакан с прозрачной жидкостью.       Худой, с темными длинными волосами и взгляд… очень отталкивающий, липкий, тяжелый. Из-под сорочки блеснула тонкая золотая цепочка с крестиком. И я уцепился за это, пытаясь не отъехать окончательно.       Что, тоже какое-то чудовище?       Завулон появился незаметно, бесшумно.       — Ответы. Мне сказали, что здесь я найду ответы, — пригладив волосы, начал я, старательно маскируя страх за миной безразличия. — Или стоит сразу вызвать милицию?       Я схватился за телефон, мимолетно проверяя кобуру.       — Антон, не нужно милиции. Разве нельзя все уладить вдвоем?       — Где Макс? — отрезал я, не поддавшись на спокойствие в чужом голосе. Внутри зашевелился ужас, сплётшийся в большой, цепкий клубок, скручивающий кишки узлом. Под колючим воротом вдруг заныла рана.       Стакан, плотно зажатый меж пальцами, вдруг лопается, и разлетается на крохотные острые куски. Вода заляпывает стены, и попадает на чужие туфли.       Завулон больше не улыбается. А вот второй, Денис, глухо посмеивается, схватившись за живот.       Первый оказывается вдруг так близко, что я не успеваю дернуться. Хватает за руку, прямо над синяком, что он же и оставил, и тянет к столу. Неприятно проходится напоследок рукой. Черт! Такой худосочный, откуда эта невероятная, нечеловеческая сила?       Усаживает в мягкое кресло, покрытое кожей. Наваливается сверху. Бледные кисти вновь опускаются на плечо, удерживая.       — Разве так не лучше? — задерживается еще ненадолго, уже странновато касаясь меня. Потом отпускает, становится у окна, заложив руки за спину. Щелкает зажигалка.       Видно, ему самому это неприятно.       «Лучше»? А с чего бы это?       Не сразу понимаю, что эмоции отступили. Словно их вытянули, оставив после незнакомую пустоту. И боль в разодранном горле почти перестала беспокоить.       Завулон вернулся к столу. Но садиться не стал, лишь облокотился о столешницу, и замер, глядя на меня.       — Вы больны, — глубоко затянулся. — Но это не обычная простуда. Ее нельзя вылечить пилюлями и микстурами. И сами ведь поняли?       От того, как он говорил, властно и тихо, шум роящихся мыслей тоже поуменьшился. Словно вдохнул воздуха, но не того, что в городе, а в деревне, вечером, когда прохладно…       — Вас «высушил» Сумрак. Той ночью, когда мы столкнулись на футбольном поле, вы смогли войти на Первый уровень, затем скользнул на Второй, еще пара секунд — и Сумрак бы пожрал вас — если бы я не вытащил. Я точно не знаю, что именно спровоцировало… Нечто темное… Страх? Я прав?       Страх… Да. Страх я тоже запомнил.       — Вы обладали некими способностями к магии и до того, как вошли в Сумрак. Силы эти малы, Иной может прожить обыкновенной человеческой жизнью, даже не догадываясь о своих способностях…       Я слушаю, подмечаю все до последнего слова. Если не понимаю, то не страшусь, и спрашиваю напрямую. Завулон терпеливо отвечает, чуть раздражается даже, но тон его все еще не изменился.       — А вы — Темный?       — Да.       Только произносит, а я будто и сам уже знаю, что скажет, подспудно.       От размышлений отрывает стук в дверь.       Быстрой, пружинистой походкой в кабинет входит Макс. Она передает какие-то документы Завулону, и то, как они держатся близко, без слов, наводит на некие мысли.       Украдкой та улыбается мне, и все так же резко, как пришла, уходит.       — Нет, не слишком молода, — подмигивает маг, давая мне подкурить.       Я поперхнулся сигаретным дымом.       — А…       — Ведь мне адресовали, правда? Признаю, неприятно.       Заерзав в кресле, я с грустью посмотрел в окно. Хотелось домой.       Я прокашлялся в кулак, прежде чем спросить:       — А как ее настоящее имя? Это ведь не гостайна?       Завулона вопрос по-настоящему развеселил.       — Нет-нет. Сдалось оно, конечно… — звучало иначе; сдалась тебе она. — Зовут Саша, но предпочитает Алекс. Ах, точно. Я прошу прощения за ее выходку. Она пока не очень хорошо контролирует звериные повадки. Обязательно накажем сотрудника… как-нибудь.       Его тешит эмоция, промелькнувший на моем лице, и он без улыбки добавляет:       — Осиновый кол применять не будем, Антон Сергеевич… И настоятельно советую не разыскивать Глушкова. Вам не нужны лишние проблемы, как и всем остальным. Просто… выкиньте его из головы, — Завулон замечает недоверчивый взгляд, и нехотя продолжает, подозвав меня к компьютеру. — Некий Алексей Васильевич нашел его мертвым сегодня утром, около 6 утра. Они напились, повздорили, ну как это обычно у людей бывает. Глушков возвращался домой, когда его насмерть сбила машина.       На экран смотреть не хотелось, я отвел взгляд.       Созерцание оторванных голов просто не могло нравится. Я просто не мог признаться в том, что странным образом испытал некое удовлетворение от этих новостей.       — Напились? Да он не пил… а если и пил — по пальцам пересчитать можно, сколько раз.       — Правда? Очень может быть. Только вот закавыка, — поднимает свои серые печальные глаза на меня. — Его прокляли.       Теперь еще и это.       Сдержав смешок, я еще раз взглянул на фотографии, и вернулся к наблюдению за оживленной улицей, и снующими туда-сюда людьми.       — Вы, Антон… Антон Сергеевич, — глухо закончил Завулон с холодным безразличием в голосе.       — А со степенью?       — А что с ней? Церемония в понедельник.       — Но…       — Антон, ну мы с вами взрослые люди, все понимаем. Вы честно приложили значительные усилия работая над докторской, а крайне забюрократизированная процедура её защиты провалилась, и в этом вашей вины нет, плюс сомнительное удовольствие купания в болоте российской «научной» среды. Автор же данной схемы скоропостижно скончался. Нет никакого труда в том, чтобы вы получили обещанное звание.       — То есть, вы как-то на это повлияли?       — Лично я? — удивился Завулон. — Само собой, нет. Просто… кроме Глушкова, в комиссии оказались и другие, что называется, «в доле». К ним наведалось Министерство, собственно, дальше все и так ясно.       Но руку-то кто-то должен был приложить?       Впрочем, как сказал сам Завулон — дальше я и так все понял.       — Можно уйти?       — Разумеется. Погодите минутку, я кое-что доделаю, и подброшу до дома.       — Нет, я не об этом. То есть… уйти насовсем? Я ведь не должен, ну, понимаете?       Завулон медленно кивнул:       — Обязать я вас не могу.       Он не добавил «к сожалению», но из его тона я и так это понял.       Видимо, было время обеденного перерыва, так что почти все столы в кафетерии оказались заняты. Кое-кто заинтересованно поглядывал на меня, но в целом, их больше интересовало чувство собственного насыщения. Я засучил руки в карманы, и ждал, тяжело привалившись к двери.       — Сам шеф подвезет, что за праздник… а то вечно возить Завулона приходится. О, нет, шеф, я не жалуюсь, — ехидно заметил уже знакомый мне Темный. Он небрежно треплет меня по плечу, напевая дурацкую песенку под нос.       — Нет, прекрати.       — Я ж ничего не делал!       — Уровнем слабоват только, у тебя нет лишних сил, — отрезал Завулон, появившись уже полностью одетым, и несколько пар глаз незамедлительно уставилось на нас. — Достойно, конечно… Для Светлого, — закончил он, пройдя уже приличное расстояние, не рассчитывая, видимо, чтобы тот услышал.       Я плелся в хвосте, и не заметил, как ко мне опять прицепился Денис. У меня, если уж по-честному, сил не было не то, чтобы сопротивляться, но и перекидываться шпильками с собеседником, так что я пропускал все сказанное мимо ушей.       — А водить умеете?       — Не умею. И учиться не хочу.       — Отчего так?       Мы как раз вышли из лифта, и двинулись в сторону парковки. Завулон отгонял машину, и заметив, как он выезжает, Денис спешно ретировался.       Я сел на пассажирское, рядом с водителем.       — За всей суматохой, даже пообедать не успел. А вы проголодались?       Живот одобрительно пробурчал в ответ. Я свернулся калачиком, подогнув под себя ноги и просто кивнул.       — Знаю один отличный ресторанчик в районе. Вот, что хочешь говори о грузинах — но готовят они отлично. Антон, ну, хоть слово скажите?       — Ничего против не имею.       — Отлично. Туда и направимся, — загорелся зеленый, Завулон давит на газ, и мы срываемся вперед.       Я как раз докуривал, когда мы подъехали к месту под названием «Ахали». Встретил нас владелец со своей женой, а кроме них двоих никого.       — Артур! Здравствуй, дорогой мой! Тебе как всегда? — Завулон довольно кивнул, усаживаясь за столик, с видом на заснеженный внутренний двор. — А твоему спутнику?       — Тоже самое, — присев на маленький скрипучий диванчик, отозвался тот.       О, и выбрали за меня.       В который раз.       Я сравнил бы Темного с огромной, сытой рептилией, не желающей шевельнутся даже, когда добыча сама залезла ей в пасть.       Завулон вопросительно вздергивает брови.       Сука. К такому не привыкнешь.        — Что пьем?       — Ничего не буду.       — А за знакомство?       — Нет, еще не хватало начать днем пить.       — Дело хозяйское.       Скоро нам подали несколько блюд (не уверен, что знал, как это все называлось) и графин молодого красного вина.       Хозяин пожелал нам приятного аппетита, и вернулся за стойку, натирать бокалы.       — Он такой… как мы?       Завулон покачал головой.       — Нет, а ты не чувствуешь? У них аура другая, — отпив вина, ответив он.       — Кашпировский какой-то, — не выдержал я, прыснув в кулак.       — Если бы все было так, как в его альтернативной психопатии… Темным было бы гораздо проще. Давай на «ты», Антон?       На «ты», так на «ты», правда, не по себе, он же старше на десяток-два…       Сзади прозвенел колокольчик над дверью. Я сидел спиной к выходу, и не видел вошедших, а вот Завулон вытянулся, бокал отставил в сторону.       — Возьми меня за руку, Антон, — приказал он, и как обухом окатило, — помнишь, что я сделал в кабинете? Забрал твои эмоции. Сейчас то же самое, только наоборот. Возьми меня за руку.       — Черт, я не знаю, как, — вспылил вдруг я, злобно зыркнув на него.       Но команду выполнил. Слышу все приближающиеся шаги, но уже на задворках сознания, потому что ощутил ее. Силу. Даже не так. Я ее увидел.       Паутинка разноцветных линий, словно венозная сетка, они переплетаются, скользят друг по другу, и увеличиваются в размерах. Возбуждение волной проходится по мне, почти сексуальное. Требующее разрядки.       — Ночной дозор. Вы находитесь на месте работы наших сотрудников.       — А ксиву показать, Сем?       Над столом нависал невысокий кряжистый мужичок в какой-то драной нейлоновой куртке.       — Давай по уставу, Завулон.       Любопытный тандем. Дядька гораздо лучше вписывался в антураж «ресторана», нежели Темный с его кричаще-дорогими брендовыми часами, костюмом и прочим… Да даже запонки — и те витиеватые, необычные, разумеется, тоже дорогие — не хватало только ценник прилепить, причем сразу в баксах.       А я… я даже пуговицу на пиджаке забыл расстегнуть.       — Светлый, мы приятно проводили время, пока ты сюда не явился. И если по уставу… что за операцию вы проводите средь бела дня, в таком людном месте?       — А этого знать не положено. За смертных волнуешься? Не стоит. В рапорте напишут, что разведка.       И все держит меня за руку, повел плечами — скрутил так указательный палец, что я чуть не взвыл.       Да твою мать.       Не фигурально.       — Что ж за такая операция, где ты участия не принимаешь? — на лице застывает улыбка. — А-а-а, понял. Гесер лично просил побеспокоить? Уже второй раз за день, ну что за манера? Поесть хоть можно?       — Ешь на здоровье. Не подавись.       — Расценю, как угрозу? — играючи, спрашивает Завулон.       — Обед — святое дело, какое уж, — поправляет козырек засаленной кепочки, и смиряет меня нечитаемым взглядом. — Надеюсь, не увидимся.       — Давай-давай, Сем, иди разведывай дальше.       Разжал хватку, в один глоток осушая бокал, и подливая мне, на самом донышке.       — И что это было?       — Наши враги. Только буквально не воспринимай.       — А как тебе хочется, чтобы воспринимал?       — Опьянел от силы, — понятливо улыбнулся Завулон, — оно и понятно. А какой зашел ко мне в кабинет? Глаза стеклянные от злости, мокрый, что мышь, трусило всего.       А на вопрос не ответил.       — Так мы тут случайно? И приласкать тоже захотел случайно? — не унимался я, хотя и было неприятное чувство, что пытаюсь пробежаться по острому лезвию.       — Не случайно, конечно. Ведь мне захотелось старого друга проведать, и да, поешь, наконец.       Резко встает из-за стола, направляясь в сторону бара.       Врет не врет — понимай, как хочешь.       Сотовый в очередной раз раздраженно напоминает о том, что пора бы его зарядить, и я замечаю пропущенный от Дианы Юрьевны.       Перезвоню позже.       — Не скучал?       Покачал головой, допивая.       — Едем?       Большую часть оставшегося пути мы проделали молча. Завулон нарушил молчание уже ближе к дому.       — У меня получилось?       Я не вдавался в детали, а он все равно понял, только медлил отчего-то с ответом.       — Нет. Да и не могло. Я ведь Высший.       Хмыкнул, поинтересовавшись далее, хотя интерес тот, по большей части был спортивным:       — А я?       — Неизвестно. Но потенциально — четвертый-третий.       — Потенциально — это как? В процентах? — припоминая слова Завулона на эту тему, вскользь сказанные в кабинете. — Рядовой, то есть?       — Антош, потенциально — это потенциально. Я правда не знаю. И отчего же рядовой? Многие не могут прыгнуть дальше пятого-шестого.       Мы как раз подъехали к дому.       — Отдыхай. Ты все еще опустошен. Тебе нужен более… масштабный выброс энергии, — он вдруг смолк, и я понял, что не хочу знать, о каком выбросе идет речь. — А когда ты выберешь… Что ж. Я узнаю.       Он пожал руку на прощание, и я с сожалением отметил, что больше не почувствовал приятной дрожи в сознании.       Я уже принялся набирать код от домофона, как Завулон окликнул меня из машины:       — Ну и чтобы не доводил себя мыслью про культистов… Ты все время пересекался с другими Иными. Вот взять, к примеру, твоего дружка… — он намеренно тянул кота за известное место, и мне показалось, что на его лице скользнула тень улыбки. — Костю… вампирчика. Кстати, а вот и он, — я проследил за взглядом Завулона, и заметил темную макушку соседа в окне.       А вот теперь я испытал самую настоящую, ничем не замутненную ярость. Я больше не слышал Темного, бросившись в подъезд, и увидев, что лифт будет ехать с последнего этажа, вбежал вверх по лестнице.       Постучался (звонок все равно не работал, сколько себя помню), хорошо, что не вышиб двери. Мне казалось, что я действительно был способен на это.       Пока маячил в ожидании, подумал, что Саушкины — может, на вид и приятные люди (теперь меня настигло сомнение) — но до одури странные. Как не приду, жрать никогда нет. То не пьют, то не едят, то аллергия, то еще что-то… Молодой пацан вечно гасающий в тонюсенькой толстовке да кожанке — и не разу не слегший от температуры.       Открыл сам Костя.       Взгляд у него был совсем другой, незнакомый, и я не дал ему ничего сказать.       Затолкал его обратно, хватая за грудки и впечатывая к стене. Шаткая полочка в коридоре натужно скрипнула, и вниз что-то полетело.       — Какого хрена, Кость?!       Молча позволяет трясти себя за плечи, а сам сплошные мышцы, как камень, ну как я не замечал?       — Ну давай.       И я бью. Один раз-другой. Ненависть затапливает меня изнутри, подогревая удары.       Не сказал, не доверился. А должен был. И насрать на этот дурацкий Маскарад. Я бы понял, все бы понял.       Парнишка знает, о, он знает… потому-то и разрешает молотить себя по морде. А ведь мог бы… Я еще ощущал боль от Темной, хорошенько так приложившей меня, прежде чем выгрызть кусок плоти. Он такая же нечисть.       Едва слышно, но оттого не менее противно скрипнула дверь.       — Убирайтесь! — рявкнул Костя так, как я никогда не слышал.       То пришла поглазеть любопытная соседка, а тут как раз драка. Может, бабка и помочь хотела, не особо ее знал, в ответ ойкнули и тамбур вновь погрузился в темноту. Я замахнулся еще раз, но так и замер, задержав руку, сжатую в кулак.       Злость медленно улетучивался.       Поразился догадке, и отпрянув к противоположной стене, устало спросил:       — Ты питался?       «Сожрал» скверные эмоции — а я и не заметил?       С комода свалилось старое фото в темной рамке, разбившись на множество осколков. Осторожно склонившись, я вытянул снимок, отряхнув от стекла. Хочу извинится, но слова застревают в глотке.       — Да. Но ни каплей больше, чем мне положено. Я ведь Темный.       Видно, правду сказал. Расшевелить злость внутри, словно осиное гнездо, и вырвется опять на свободу, застилая сознание.       Как сомнамбула покидаю чужую квартиру, вваливаюсь в тамбур — а там Полина.       — Мы знали, что это когда-нибудь случится, — сказала она печально. В руках авоська с одной единственный бутылкой из толстого стекла. А внутри никак не томатный сок.       Маленькая и бледная.       Мог ли я обмануться еще сильнее?       Спускаюсь этажом ниже, завозившись с замком. А Костя идет следом. Не слышу, но теперь чувствую. Застывает на пороге, упершись руками в дверной косяк.       — Забираешь приглашение?       Внутрь не заходит, словно там, перед комнатой, непроходимая бетонная стена.       — Нет.       А он опять поменял образ. Если подумать, то легкая небритость ему даже шла. Все та же сережка-гвоздик в ухе, металлические побрякушки и короткая, почти армейская стрижка. Только взгляд незнакомый, взрослый. Я подумал, что мнимая мягкость и пацанский гонор — слабенькое прикрытие.       Злобная гримаса, застывшая на его лице, накидывает еще пару-тройку лет сверху, словно мы ровесники. Он вообще постареет?       — Что? Нравлюсь? — в глазах черти, а спрашивает всерьез.       — Нравишься, а как же еще? Не помню, сколько знакомы, — честно признался я, все еще стоя «по другую сторону баррикад». — Мне твоя семья ничего дурного не сделала.       — Не гони, — шепотом добавляет Костя.       А я не гнал, нет, совсем нет. Я шире раскрыл дверь, приглашая его войти.       — Уверен?       — Уверен.       Может, настало время коньяка? Тот подозрительно поглядывал на меня через пыльное стекло. Задвинул бутылку так далеко, что с первого раза не достал, а тот будто отчаянно жался к задней стенке буфета, не давая себя снять.       Армянский коньяк три звезды.       Я решительно открутил крышечку, и пошел за снифтерами (совершенно ненужная мне посудина все же пригодилась), выудив их из не менее грязного места под кроватью. Там находилось паучье логово, целое поколение членистоногих (ведь не убирал я там… очень долго), наверное, но и последние из них сдохли, прицепившись к другим коробкам с хламом, маленькими ссохшимися мумиями.       Разлил нам на палец, выставив на журнальный столик перед диваном.       — У меня срач, — бесстыдно заметил я, наблюдая за комочками пыли, перекатывающими по ковру.       Выпил. Сам. И вопросительно взглянул на притихшего вдруг Костю.       — Чего не пьешь?       — Лучше не стоит, иначе будет что-то такое…       Я был точно не готов к случившемуся, чуть не расплескав содержимое целой бутылки. Костя плеснул на себя из бокала, и я смотрел, как пенится его кожа, покрываясь уродливыми розовыми волдырями.       — Блядь, — схватив кухонное полотенце, я бегом подбежал к вампиру, вытирая мокрое пятно.       — Выпить можно, конечно, но крайне нежелательно, — грустно улыбнулся Костя, и я заметил, что место ожога постепенно светлеет. И шрама не осталось.       Пришлось стратегически наполнить бокал еще раз, и опустошить его самостоятельно.       — Ты пей, Антон, — он полулежал-полусидел на диване, в тоненьких спортивных штанах и майке-алкоголичке, а я вспомнил, что все еще рассекаю по квартире при полном параде.       — Ща. Я переодеться.       Когда вернулся, Костя даже позу не сменил, ни на йоту не подвинулся. Я привык к его разговорчивости, и напряженное молчание, что повисло между нами, все затягивалось.       — А что тебе налить? — я играючи обнажил запястья, подсунув их чуть ли не ему под нос. — Кровушки?       — Зачем ты так? — сквозь зубы прошипел Костя, и на душе стало совсем паршиво.       Коньяк я решительно отставил, и уселся рядом с вампиром.       — Наверное, я пойду.       Я дернул его за локоть, останавливая:       — Ты ж сам хотел оставаться. Сиди. Хочешь — могу на диване постелить.       — А сам-то ты понимаешь для чего?       Молчу в ответ.       Дурак.       И нечего списывать на усталость.       Догоняю уже в дверях. У Кости темные глаза, наполненные вселенской тоской, и видно, что идти он никуда не хочет.       — Ты хочешь или нет?       — А ты реально предлагаешь? Еще развоплотят. Напал на Иного, как иначе? — вроде бы рассуждал со смехом в голосе, но я увидел, заметил, наконец.       Глаза, полыхнувшие алым. Жажду.       Он хочет отшутиться, однако обрывает разговор на полуслове; я дергаю его за холку, и крепко прижимаю к себе. Его холодный нос утыкается куда-то между шеей и плечом.       — Могу и передумать, — рыкнул я, что силы стискивая зубы и закрывая глаза.       Суешь голову в пасть льва — и чего ждешь? Он и укусил.       В горло ввинтились острые зубы, разрывая кожу. Я тут же позабыл о Сумраке, Темных и Светлых… забыл про университет… Изуродованного Глушкова…       Сердце бешено колотится в груди, пока вампир тянет кровь.       Что-то меняется.       Костя дергает меня за пояс, наваливается всем телом, проходится языком поверх раны, и опять дырявит глотку. Внизу живота тяжелеет, нарастает сладкая истома.       Пальцы находят ворот застиранной майки, и собирают в кулак, натягивая.       Это не «прекрати», но это и не «продолжай».       Он ластится, да и ближе уже некуда, отирается от меня, и я, пожалуй, подыхаю. В тот раз… когда Макс напала на меня — я едва ли успел ощутить подобное.       Ужас и боль.       Тут все иначе. Я добровольно подставил вену.       Губы голодно шарят по моей шеи, ноги держать не хотят, колени предательски подкашиваются. И я медленно сползаю по стенке вниз, застревая с Костей в грязном тесном коридорчике. Сидим какое-то время, чуть не обнявшись.       — Тащи свою задачку, — неожиданно говорю я.       Проснулся рано, заснув мертвецким сном без сновидений.       Выходные начались со стирки, глажки, уборки, и закончились у плиты. Пока дымил на балконе, запоздало понял, что держу все еще палящий окурок, обжегший палец. А еще на кухне, пока жарил яичницу, уткнулся в книжку, и пропал. Ни хрена из прочитанного, само собой, не понял. Глянул в зеркало — ну точно дурачок со стеклянными глазами. Не хватало еще квартиру спалить.       Та схема… что Костя создал, меня заинтересовала, даже подправили кое-что вместе, и я попросил показать ее кому-то из преподавателей, так как моего знания не хватало на большее. Не знаю, была ли она закончена, но вызывала у меня трепетный восторг.       Впрочем, почти все вызывало трепетный восторг с тех пор, как… с тех пор, короче. А Костя, а что он? Довольный, такой же взбудораженный, как и я, так что вроде бы даже не стыдно перед пацаном.       Нет.       Хватит, Антон.       Я вернулся к черным от гари яйцам.       Догадался-таки перезвонить секретарю, та радостным голос (ни разу другого не слышал от нее) прощебетала, что уже выбрала «отличное местечко», где «все» смогут отдохнуть. Я потребовал от нее список гостей, ведь оплачивать не ей.       Валерий Иванович расплакался на вручении. Он тепло обнял меня, как сына, которого у него никогда не было, и бесконечно тешился совместной работой. За Глушкова никто и не вспомнил, что показалось мне крайне странным, но и оттого день не омрачился.       Во мне горел огонь триумфа, и ничто сегодня не погасит его. Дианочка — наша секретарь — поскорее распаковала тортик в деканате, и даже зажгла свечи:       — А что за странная цифра?       — 3 года. Ровно 3 года, как Вы с нами, Антон Сергеевич! — она в сердцах расцеловала меня, обдав сладким ароматом парфюма. — Золотой человек, ну? Посмотрите, да он еще и скромник.       Диана Юрьевна все не унималось, и оказалось, что перед церемонией она уже успела поддать. Как много — не берусь сказать.       Тихи, как мыши, были только члены комиссии. И жалости я не испытал к ним никакой.       Перед знаменательным вечером успел забежать к парикмахеру, впервые за несколько лет не к своему, что под домом, а совершенно в незнакомом месте, к незнакомому мастеру, и было до того наплевать, что я даже не смог ответить на: «А как стрижемся, уважаемый?».       Отражение в зеркале, к превеликому счастью, не заставляло придумывать оправдания, почему я ношу шапку в помещение. А столкнувшись в дверях с соседкой Варей, я с легкостью поведал ей, что с сегодняшнего дня, меня можно называть «доктором». Не знаю, поняла ли она все досконально, но ласково потрепала по плечу.       Ехал на метро, с улыбкой от уха до уха, распугивая народ.       Шли бы они…       Я по привычке потянулся в карман, вытащить сигареты, но вовремя осекся, щелкнув зажигалкой. Бывалые москвичи охерели, и добавить нечего. Стушевавшись, убрал курево, но улыбаться не перестал. И место даже рядом освободилось. Я ловко забросил на него сумку, и вытащил телефон.       Ну почему он не работал в подземке?       Может, выставить это вопрос на повестке дня Дозорам?       Представив физиономию Завулона при этом, я по-идиотски хихикнул.       На меня опять обернулись.       Я осторожно нащупал полупрозрачные дымки аур, и потянул на себе. Просто попробовать.       А оно взяло — да вышло.       Выскочил за станцию «до», и прошлепал пешком с несколько километров, наслаждаясь заснеженными парками, разноцветными лампочками, переливающимися вывесками кафешек…       — Антон Сергеевич! — громко окликнул кто-то, и я нетерпеливо крутнулся на месте, рассматривая далеко не молодую женщину, в смешной длинной шубе и пушистой шапке.       Старая грымза!       — То есть профессорэ, — прыснула та, пожав мне руку, — как вы?       Сперва не узнал, ну надо же. Возраст совсем не тот… и раздобрела она в области живота, конечно… Я решил ей не говорить того, только уверен, что не обиделась бы. Она вообще обид не знала! А я вот я на нее держал. Затаенную, глубокую… за то, что учиться заставляла.       — Отлично, верите? Хорошенький же вы путь проделали, Лариса Андреевна!       — А как я могла не приехать, Антошенька! Ой, ну вы замерзли, наверное, в одних туфлях вон в снегу… Пойдемте внутрь скорее, — она подогнала меня тычком в спину.       На широку ногу живет наша Диана, ничего не сказать! Мой кошелек точно не выдержит. Хотя расположение отеля-ресторана «Аквамарин» не сказать, что было слишком удачным, сотрудники называли локацию «крайним центром» и ценник заламывали космический за услуги. Пять звезд все-таки. Правда, последняя на вывеске как-то странно побледнела…       Мне доводилось бывать тут, и я зашел внутрь, как мне казалось, уверенной походкой. Смелости тут же значительно поубавилось, когда я пересек порог ресторана. Там были сотни… клянусь, сотни людей. Они предстали передо мной бледными, чуть выраженными тенями. Почти не различимыми.       Ощутив знакомое шевеление в мозгу, я сбросил наваждение, и громко поздоровался с гостями, доброй половины которых, я в жизни не видел.       Иные.       Светлые и Темные.       Оглушенный чужой силой, я не сразу понял, что меня стискивают в медвежьих объятьях, то, по-моему, был Митька — бывший одногруппник — он сильно похудел и подкачался. А рядом маячила молодая жена со спиногрызом.       — Не передать, как я за тебя рад! Ты же бредил всей этой научной херней, ой, ну ты же понял, так? И что, много сейчас… эти… доктора получают?       Супруга осадила его, извинившись:       — Он уже принял это самое, — призналась она, отправив мужа в сортир, приводить себя в порядок. — А вы меня не помните? В одном институте учились.       — Нет, простите.       — Да ничего. Там девчонок много красивых было, за каждой не уследишь. Первый курс окончила, когда вы с Митенькой выпускались, — она хотела сказать что-то еще, но за рукав ее принялся дергать ребенок.       Лариса Андреевна села неподалеку, и принялась расспрашивать обо всем сразу, и так тепло и неспешно лился этот разговор, будто и не было долгих лет, разделивших нас после школы.       — Я рада, что вы нашли покровителя.       — Что, извините?       Она кивнула в сторону сцены.       В микрофон негромко откашлялись, обрывая наше общение, и я без удивления узнал в говорившей Диану Юрьевну. Она была в скромном, закрытом платье глубокого винного цвета, выгодно подчеркнувшем ее длиннющие ноги.       Возможно, когда-то что-то могло бы случиться.       Сейчас же между нами… только лишь печальное «возможно», да и что прошлое воротить?       Хотя к ее взбалмошной натуре я до сих не привык.       — Так-так, дорогие гости! Прибыл главный гвоздь этого вечера — Антон Сергеевич — аплодисменты обязательно! — публика рукоплескала, пока секретарь не прервала их. — А к микрофону я хочу пригласить соучредителя фонда «Помощи Молодым Ученым» — Артура Анатольевича!       Я мог ожидать, кого угодно, да хоть самого дьявола — но только не Завулона.       Когда он вышел и заговорил, все так же уверено и без лишнего напряга, как умел, то зал моментально затих.       Сейчас Темный предстал перед публикой едва ли не благодетелем, и дело не только в том, что он сменил черное на серое (хотя, уверен, повлияло и это тоже), а в образе. А ведь в первую нашу встречу Завулон выглядел, ну, чистый бандит. Только с породистым лицом и красивыми речами.       Поискав глазами Алекс (кодовое имя «Макс»), я наткнулся лишь на незнакомцев.       — Антон, позвольте пожать вам руку, — мою ладонь тут же накрыла чужая. — Читал ваши работы — вы весьма одаренной молодой человек. Я думаю… нет, уверен, что вас ждет большое будущее.       Глава Ночного дозора лично.       — Спасибо! Слишком много внимания, на самом деле… не совсем привычен этому. Позволите полюбопытствовать, что тут делает…       Гесер вовремя остановил меня, пока я не ляпнул глупость:       — Мероприятие не малое, много Иных. Темные тут собрались по своей воле, прошу заметить. Так что Ночной дозор не мог остаться в накладке, как говорится. А что до меня… я тут из личной симпатии.       Взгляд цепкий, внимательный. Будто коршун.       За мягким словом скрывалось нечто еще.       — Как мне видится, вы перспективный сотрудник Дневного Дозора. Ну, а насколько… решать, очевидно, не мне. Могу только посетовать, что вас успел перехватить Завулон. Жаль, — искренне добавил мужчина, поглядывая то на меня, то на сцену.       — Перехватить?       — Ну-с, ведь он, Антон, и инициировал вас. Ловкий ход. Не слишком деликатный, если позволите сказать. Грубоватый, — теперь-то в голосе у него сталь.       Я не знал, что на это ответить. Сейчас разговор мне казался простым набором из тарабарщины.       — Веселись, мальчик, веселись… Давно Завулон ни с кем так не носился, — бормочет он уже себе под нос, все больше увлекаясь предложенной выпивкой.       Гости одобрительно захлопали в ладоши, когда Темный сошел со сцены.       — А, враг мой.       — Завулон.       И молчат, гипнотизируя друг друга не меньше, чем с минуту.       — Очень уж мне понравились здешние напитки, — отвернувшись, шепчет Светлый, и улетучивается прочь. — Кстати, я вам подарок подготовил. Вот это все — за мой счет.       Как же?       Мы виделись-то второй… ну пусть третий… раз в жизни.       Поблагодарить я уже не успел, а кричать через весь зал не хотелось.       Завулон некрасиво сгребает меня за плечи, уводя подальше от гостей.       — Что он тебе наплел?       — Ничего.       — Щедр, ох, как щедр! — шепчет Завулон, задержав взгляд в толпе. — И к чему это, интересно знать? Да ты не дрейфь. За его кошелек можешь не волноваться… со Светлыми ясно — они сама безвозмездная доброта, а что до благодарностей в мой адрес? Ну хоть бы для отвода глаза — похлопал бы с остальными, — и пихает мне в руки какую-то бумагу.       — Что это?       — Ну так ты читай, Антош, читай, — настаивает Темный, отпрянув от меня, и скрещивая руки на груди.       «Антону Сергеевичу Городецкому присуждается…», и моя зарплата. Только с лишними нулями.       — Это правда? — побледнел я, ослабшими пальцами ухватившись за документ. — И фонд настоящий?       — Само собой. Злая вышла бы шутка — не находишь? Даже для меня, — улыбнулся Завулон, оставаясь не слишком довольным ответом.       — А… вознаграждение обязывает меня к чему-то?       — Да. К тому, чтобы его потратить.       Темный продолжал раздражаться.       — Спасибо.       — Умный, конечно, спору нет, а говорить ты не мастак, а? Посмотри-ка мне в глаза, — Завулон коротко хмыкает, а потом хохочет. — Да тебя накачали феромонами. Интересное дело. Я предостерегаю тебя от вампира, а ты сам бежишь в его лапы.       — Предостерегаешь? Слово как-то подобрано неправильно…       Феромоны, значит?       Я почувствовал, как загорелись щеки.       — Цветешь, как девственница в брачную ночь, — приговаривает Завулон, а я даже и слушаю в пол уха, осоловело улыбаясь в толпу. Мне хотелось туда дальше, к шумным гостям.       И глотнуть еще чего-нибудь.       — Где ты видел радостную девственницу после брачной ночи? — невольно бросил я в ответ.       — Так я и не говорил, что радостную, — серьезно заговорил Темный, — ладно, проехали. Не совсем уместно. А так, послушай, Антош: агнец на заклании?       — Уже вижу картину.       Цокнув языком, оборачиваюсь и выхватываю знакомую темноволосую макушку среди сотни других:       — Костя!       Задираю руку повыше, окликнув его, и пробираюсь через толпу, почти к выходу.       Он — тот немногий, что оставил за порогом порядком надоевшую дихотомию (мужчины сплошь в смокингах, а дамы в платьях), придя в новомодных джинсах-варенках и джинсовой же рубашке на распашку.       — Ну как ты? — мягкая улыбка и руки в карманах.       — Прекрасно, право, дружище. Здорово, что пришел. У тебя ж занятия…       — Да нахрен универ, забудь о нем, — отмахнулся, подходит еще на шаг ближе. — Антон… прости. Я не хотел.       Нет.       Вообще лучше не говори.       — Да ничего… сосед. У нас же эти самые, ну, феромоны по обоюдному.       Мелодичная песня Левы Бортника, выстывающего легендарный куплет, не позволила продолжить.       — Так ты теперь Темный?       А какой, собственно? Костя, должно быть, сказал еще что-то, а я все нагло прослушал.       Вдруг потянуло за руку в сторону, голова протестующе разразилась болью.       — Танцуешь, Антош?       Темные очки, топ-сетка кислотного цвета, голый живот с пробитым пупком.       Ого.       Тоже Иная?       Она собственнически уложила ладони себе на пояс, и все волочила вперед. Совсем не против, ведь я еле на ногах стоял, какое уж тут языком ворочить, чтобы отказываться?       Запомнились рыжие волосы и россыпь веснушек.       На стол подали горячее, и я с тоской обнаружил, что девушка куда-то пропала. Я напробовался всего чего только можно, и поднялся, чувствуя, что немного и натурально лопну. Или произойдет процесс более природный.       Меня все же заставили сказать пару слов гостям, и я нехотя согласился, куда тут деться? Долго придумывать не пришлось, ведь меня прервал пронзительный визг: то надравшийся Митек полез целоваться с Дианой Юрьевной… Человек он добрый, исключительно положительный и веселый, но выпьет — караул. Я с радостью оставил микрофон позади, наугад полез через ошалевший народ, откуда доносились женские крики.       Митю пришлось лечить радикальным методом, сунув головой под ледяную воду.       Пока придерживал его за плечи с другими мужиками, подумал, что и самому бы не помешал бы холодный душ. Да проспаться.       — У вас рубашка в крови.       — Это вино, — не глядя на собеседника, мямлю я, и подзываю официанта с напитками. Совсем чуть-чуть еще.       — Не правда.       Взглянуть на говорившую я не успел, потому что меня заткнули самим неприличным образом, к моим губам прижались чужие. Безапелляционно, напористо, твердо. Так что протест утонул в зачатке (был ли?). Под пальцами — шелк золотистых волос. И множество заклепок, замков, пуговиц, колец…       В этот раз обошлось без появления новых дырок.       — Макс? То есть, не-Макс? — состроив гримасу оскорблённой невинности, добавил я.       Это очаровательное личико забыть очень трудно, конечно.       Ведет. Все-таки я напился. И прилично.       Падаю на мягкую софу, откинувшись на спинку.       — Перебрал, а?       — Да-а-а…       Прохладные пальцы на миг касаются моего плеча, и я вскакиваю, как ужаленный. И музыка опять набатом звучит в ушах, и в пальцах покалывает, и побаливает прокушенная шея.       Я матюгнулся, упершись лбом в колени и обхватив себя руками. Самую малость колбасило.       И томление внизу живота как будто спало.       — Пойду покурю.       Выскочил прямо так, без пальто.       И в трусах бы тоже побежал на мороз.       — Сука!       Дрянь… дрянь. Хоть так ее, хоть эдак. Нажрался и лобызался с невесть кем, ну позор натуральный, коллеги что скажут?       Не я один решил проветрить голову, и обнаружил в импровизированной курилке другого гостя.       Крохотное пламя огонька уже перед глазами, только и ждет, чтобы обжечь.       — Спасибо, — затянувшись, отозвался я.       Узловатые пальцы в перчатках, светлые глаза за тонкой оправой очков и черный деловой костюм.       — Вам уже это говорили, но лучше повториться, чем поддерживать дурной тон — мои поздравления. Я тоже программист, кстати. И тоже защитился не так давно.       — Правда? Где?       — В МФТИ.       — Слышал, институт классный, только конкуренция жесткая. Заваливали?       — На счет последнего — не согласен. Окончил бакалаврат еще в восемьдесят первом, думаю, а оно мне нужно вообще, дальше идти? Пол десятилетия выжидал, — расхохотался тот, затушив сигарету.       Я внимательнее взглянул на него.       Приколист?       И переспросить, вроде как, неудобно.       Свеженький такой, не мальчик, видно, но и тридцатку стыдно дать. Глаза, да, взрослые.       — Я ж в университете работаю, а как говорят в наших кругах — степень лучше иметь, чем нет.       — Самым молодым профессором вы, конечно, не стали, но все равно потолкаете дедов на законную пенсию, они ж сами никогда не уйдут. В своем большинстве ведь… даже компьютером пользоваться не умеют.       Я рассмеялся, захлебываясь дымом, и побрел обратно к ресторанчику:       — Идете? Не май месяц, однако.       Он кивает, и жестом просит подождать.       Внимательно всматриваюсь в лица окружающих, узнавая среди них преподавателей, бывших товарищей, других представителей науки — никто и косо не взглянул. Поднос с напитками опасно накренился, и официант, задевший меня бедром, чуть не опрокинул его:       — Не хотите?       Ну уж нет.       Драмы удалось избежать, и поднос остался на месте, как и его содержимое.       Вдруг мелькнул Завулон, радостно щерящий зубы. Он был полностью увлечен танцем, и я стал оглядываться в поисках своего собеседника.       — Танцуешь, Антош?       «Что?»       Меня насильно схватили, и принялись кружить до быстро пляшущих черных точек, замаячивших перед глазами.       Теперь-то никакой рыжей девицы, одетой в вырвиглазный неон, только лицо Темного и его грустный взгляд, направленный на меня.       Я скорчил гримасу, и легонько толкнул его в грудь, только бы не устроить сцену.       — Что опять? Кого нужно отвлечь на этот раз?       — Да никого.       Завулон опустил руки, но все еще стоял, почти вплотную прижавшись ко мне. Выглядел при этом честно-пречестно, быть может, не лгал. Разумеется, я все равно не поверил.       Тяжелый вдох, и маг заговаривает, признавшись:       — До меня дошли сведения, что по улицам разгуливает шухарт, довольно высокого уровня, и я захотел убедиться в этом лично. Что и подтвердилось, когда к нам подошел сотрудник Ночного дозора.       — Шухарт?       — Городецкий, надо оно тебе? — он дождался моего кивка, и нехотя продолжил, — Светлый Иной, что решил пообезьянничать, если так можно выразиться. Он своего рода отступник, не подчиняется руководству Дозоров, и решает творить все хорошее против всего плохого…       — И зачем он нужен Ночному дозору?       — А затем, Антош, что существует баланс сил, самый настоящий баланс. Между Светлыми и Темными. И его нельзя нарушать. А шухарты… сказал же… неуправляемы. И как правило, ничего «доброго» в их поступках нет, на самом деле. Потому-то их и нейтрализуют.       Но кое-что не прояснялось. Я вернулся мысленно в «Ахали», прокручивая в голове тот эпизод. И Завулон все понимал, не мог не понимать, ведь сам же рассказал, что может слышать, о чем кто помышлял, обращаясь любым, не дай бог, плохим словом к нему, всуе или же нет.       — Так к чему спектакль? — продвинувшись ближе к бару, я заказал обыкновенную воду с лимоном, и принялся медленно цедить ее, дожидаясь ответа.       — Просто ты, Антон Сергеевич, мне очень приятен. Во всех смыслах.       Я хмыкнул, отводя трубочку от губ.       — Алекс, похоже, также выслеживала какую-то тварь, не шухарта ли? В моих штанах, — осмелев, бросил я. — Некрасиво врешь.       — Как-то тон подобран неверно, не находишь? Не груби. Некрасиво, — повторил Завулон, без намека на улыбку. — Ты так и не дал свой ответ.       — На что же?       — Танец, — кисло прошептал Темный, больше не предлагая руки.       В конце концов, когда все это безумие прекратится?       Меня уже потряхивало от злости, если еще кто-то меня дернет, потянет, заденет…       — О, взаправду, что ли? Ведь внимания много не бывает? Словно не хватило и того, что я шатался по залу надравшийся вусмерть…       Хм. Двое мужиков, держащихся под ручку. Интереснее уже не будет. Зато будет о чем потрепаться за моей спиной, словно не было других сплетен.       Завулон оставил меня в гордом одиночестве, с полупустым стаканом (или наполовину полным, кому как улыбалось) только перед тем, как окончательно раствориться в толпе, еще кое-что сказал, таким тоном, что внутри всего перекорежило:       — Если я захочу, Антош, то со мной трезвенник на брудершафт пить будет.       А мне, собственно, ни пить, ни есть больше не хотелось, и я тупо ковырялся трубочкой в минералке, выпуская пузырьки газа. Рядом опустилась широкоплечая фигура в черном.       — Все думал, куда же вы запропастились?       — Извините, пока докурил, вы уже ушли внутрь. Очень уж много людей, — виновато ответил мужчина, всплеснув руками. — Не представился, каюсь, я — Назар.       — Назар… а дальше?       — Просто Назар, — улыбается, подпирая кулаком подбородок, и опираясь о лакированную стойку. — А вы Антон Городецкий.       — Это не новость, — тоже улыбаюсь, — мое имя известно в узких кругах, а после сегодняшнего вечера — оно станет еще чуточку известнее.       — Пожалуй.       Я вновь осторожно коснулся его ауры, ничего не почувствовав. Он — тоже Иной. Но я не мог понять, к какой стороне склоняется гость.       Ощущал ли Назар подобное? Легкую, едва заметную дрожь, толчок в голове, словно бы кто-то копошился среди мыслей?       Ответа я не знал.       Расслабившись, я лениво обвел ресторан взглядом. Костю больше не увидел, решив, что тот ушел, не слишком довольный нашим последним разговором.       — … А?       — Вы выглядите замученным, не гоже тосковать на своем собственном празднике.       — Да? Напротив скорее, я совсем не утомился. И уж точно не от нашего разговора, — ляпнул, и уже тише поинтересовался, — не грублю?       — Нисколько, — в голосе прорезалась ирония.       Глаза… водоворот красных искр на дне черных тоннелей зрачков. Что-то там было такое. Я просто продолжал смотреть, не особенно заботясь о том, чтобы продолжать беседу. И это уж точно было невежливо, по-другому и не скажешь.       — Жаль, но боюсь, я утерял смысл, — пояснил я, оторвав, наконец, взгляд. Невольно смотрю ниже: нога на ногу, вельвет мрачно переливается в свете софитов, виднеется полоска замшевых туфель.       — Я тоже. И к чему разговор?       Опешив, не сразу распознаю веселые нотки, скрывающиеся за не слишком лестным словом.       — Давайте молчать, — смеюсь я, принимая правила странной игры.       Колено соприкасается с его. И я жадно гипнотизирую точку, в которой они прижимаются друг к другу.       Митя кружит в танце с дочкой, подняв ее на руках, и подмигивает мне. Кажется, он не держит зла за недавний инцидент. Девочка у него смешная, вреднючая до ужаса, но отца слушается, хоть и через раз.       Никто так и не помянул Бориса Иваныча… покойного. Не могу сказать, что имел что-то против. Скорее даже был этому рад. Ничего внутри не екнуло, и я повел носом, выцепив из ореола множества запахов только лишь один; сильный, тяжелый, пока я не мог разгадать его.       Черт.       Назар вежливо напоминает о своем присутствии, и я решительно кладу ладонь на его бедро, скользнув вверх.       Да плевать на остальных, пускай наслаждаются зрелищем.       Иной молча поднимается, и уходит из зала, убедившись, что я иду за ним. Когда он нажимает на кнопку лифта, нахмурившись, чувствую внутри черепной коробки отвратительное шевеление.       — Антон?       Не успеваю уйти. Темные-темные провалы зрачков. И манящий шепот в ушах. Следую за Назаром по шагам, осознавая, что даже не помню, какого цвета у него глаза.       Мы поднялись в номер. И я принялся изучать здешние убранство.       Все вокруг было белое, голубое, черное. Паркет из светлого, выбеленного дерева, стены обтянуты голубыми обоями с белыми полосами, мебель нарочито состаренная, но тоже из дерева и черно-белого шелка. Большой диван у стены — кожаный, тоже черный. Хрустальная люстра под потолком. На окнах — прозрачная тюль и шторы из бледно-голубой ткани.       Одна дверь вела в маленькую спальню. Уютную, с двуспальной кроватью. Постельное белье — шелковое, кипенно-белое. На туалетном столике — небольшая модель корабля, со штурвалом, парусами и прочим — единственное, что как-то выбивалось из интерьера. За другой дверью оказался огромный санузел.       Иной словно бы пропал из поля зрения, но я все еще ощущал его за спиной.       — Перестань крутиться, — велел голос, — встань у стены.       Я безропотно подчиняюсь, выполняя указание.       Странный запах, что преследовал меня в ресторане, тонким шлейфом расходился по номеру. Бергамот, мускус, зелень. Он отчего-то успокаивал, и я задрал голову, молча ожидая приказа.       Назар неторопливо приближается ко мне, обнимает, будто старый любовник, и страстно целует. Мои руки доверчиво ложатся на его плечи, я подставляюсь под нежные прикосновения, прикрывая веки.       — Стой на месте.       Вдруг все прекращается, чужие губы больше не ласкают меня, и я слепо тянусь к пальцам, что еще мгновением назад приятно оглаживали под одеждой.       Рывок. И челюсть издает отвратительный хрустящий звук вместе с впечатывающимся в нее кулаком. Я застонал, прижимая горящую ладонь к щеке. От всего сразу.       Короткая заминка сменяется новым ударом в висок, затем еще одним по носу. В глазах чернеет, и я падаю на колени, зажимая кровоточащую рану.       На чужом лице ни капли удовольствия, губы плотно сжаты, глаза стеклянные. Когда колено настигает подбородка, то раздается оглушительный чавкающий звук, и я клюнул лбом о пол, смачно сталкиваясь о дерево и получая нехорошую ссадину.       Кое-как поднявшись, как пес, на четвереньках, я поднимаю взгляд на Иного.       «Он… Что он сделал?»        Я подползаю ближе, с трудом вставая на ноги.       — Злишься, Антон? Да, ты злишься, — нежным, почти ласковым голосом шепчет Назар, склоняясь. — Но еще не время, потерпи.       Не дает выпрямиться, грубо дергает за волосы, собирая их в кулак, и лупит со всей силы, так, словно острые костяшки оцарапывают саму кость. Задорно хрустнул хрящ в носу, и рванула потоком кровь.       Я размазал все по лицу, правый глаз стремительно затекал, и я откинулся назад, разглядывая гладко отполированную поверхность пола. Вот крохотные бисеринки пыли взмывают вверх, потревоженные чужими шагами. Золотые и серебряные пятнышки.       Костяшки на загорелых руках покраснели от ударов.       Что-то отчетливо щелкает. Как выключатель.       В голове тупо маячит чужая воля.              — Нос и так переломанный, поделом, а? — прохрипел я, сплюнув. — Ну ты и сука…       — Раздевайся.       — Т-т-ты!.. Я убью тебя!       — Попробуй, — усмехнулся тот, и протянул мне пачку сигарет, — покури, успокойся.       — Кури сам. Последний раз в жизни как-никак. — Мне удалось подняться, хоть и не с первого раза.       — Нихрена ты не понимаешь, Городецкий, — тихо выдыхает Назар, все же подкуривая, и взгляд при этом у него делается совсем печальным. — Раздевайся.       Не успел он договорить, как я треснул его по морде, со всей дури, что я смог вложить. Руки были слабоватыми, но бил я всегда точно, еще со школы.       А очки снял. Предусмотрительно.       Голова Иного дернулась, как у пресловутого китайского болванчика. Но сигарету так и остался держать, за самый кончик, позер хренов; затянулся и выдохнул мне в лицо дым, повторяя неизменное:       — Раздевайся.       Я ударил еще раз.       — Антон, или ты сделаешь это сам… или я опять покопаюсь тут, — устало говорит Назар, прижимая несколько пальцев к своему виску.       — З-зачем? Тебе приказали? Кто?       На лице его проступила такая горечь, словно я был прав.       От следующего удара он уворачивается с легкостью.       — Ладно, я первый.       И принялся расстегивать пуговицы-бусины на рубашке, стянул пиджак и взялся за ремень.       А он красивый. И тело отличное, крепкое, мускулистое, не заматеревшее от возраста, высокая шея, твердая линия груди и узенький стан, как у мальчишки. Желание исчезло, будто его никогда и не было.       Опять что-то заворочалось в извилинах.       — Нет, не бить.       Подчиняюсь, но ненависть никуда не исчезает, так что я молча буравлю его взглядом. Подходит сам, и берется за тонкую полоску галстука. Движения мягкие и осторожные.       Оглаживает бока, проходится по гусиной коже, вызванной ощутимым холодком от его прикосновения, и теснит к кровати.       — Зачем? — Снова тот же вопрос, снова без ответа.       Опускается рядом, тянется за поцелуем, и я резко сталкиваюсь лбом с его, разбивая до крови. Он кажется не слишком удивленным, не злится. И правильно, злится должен только я.       Кровь тонкой струйкой сочится по виску, ползет по скулам. Его губы куда настойчивее, чем раньше, прижимаются к моим. Заставляет отвечать.       Секс я не очень любил, и вопрос этот был интересен скорее только с эстетической точки зрения. Сейчас и вовсе перехотелось. Так что, никакой реакции не последовало.       Быстрыми движениями Назар избавляется от оставшейся одежды, и я бросаю вниз только один оценивающий взгляд. Если со мной обходятся как с проституткой, нравится и не должно.       — Где же твои жаркие уста? — булькнул от смеха я, подавившись кровью.       Разбитая губа саднит, но я терплю, и углубляю поцелуй первым. Я пытаюсь прихватить зубами язык, но терплю неудачу, и получаю кулаком в громко чавкнувший от такого обращения нос.       Пока я крыл его всевозможными матами, то очутился на животе, в любимой позе раком. Праздник какой-то. Ну нужно же повеселить приунывшее сознание, хоть и во время изнасилования.       Было больно. Больно вообще было всюду. Мышцы подрагивали после ударов, ноги разъезжались, мелкие ранки и порезы не успевали подсохнуть, и снова хлынула кровь.       Что представлял собой переломанный в нескольких местах нос, я старался не думать.       Красное на белом… Или белое на красном?       Не моветон, выкусите, дизайнеры чертовы. А то все подавайте по фэншую, небесно-голубое, светло-серое… Нахера? Если цвета сочетались еще до вашего появления.       — Боль ты все-таки любишь, Антон, — ядовитый шепот на ухо, и тело сокрушает очередной толчок. Пальцы терзают не заживший укус на шее.       — Уебок… имей совесть хотя бы помолчать.       Действительно замолкает. И ловит кайф, наверное, оставив меня в покое. Плохому тоже приходит конец, что не может не радовать.       Щелкает зажигалка. И все заволакивает табачным дымом.       Смотрю на него вполоборота, тот курит, тварь, и пепел стряхивает прямо на постель. Поясницу опаляет горячим.       Мой локоть упирается ему под дых, резко рванув вперед. Понимаю, что окончательно он так и не промыл мне мозги, хоть действия заторможены. Зато злобы, как таковой и нет, сколько к ней не взывай. Приглушенный стон раздается откуда-то слева, и я довольно растягиваю окровавленный губы в улыбке.       — Кончил, исчезни. Или меня отпусти, — прохрипел я, прикрывшись куском простыни.       — Я бы, может, и хотел, — все так же печально отвечает Назар, но тон его скоро переменяется, — но не кончил.       Хотя от боли и потряхивает (рожу так квасили, навскидку, еще в универе, на первых курсах, когда за девчонку дрались) все же кидаюсь на него, хватаясь за горло.       Тот вроде бы и не противится, только накрывает руки своими, и пристально-пристально смотрит на меня.       Глаза карие. Почти черные.       На этот раз запомню.       Вот оно! Он вытягивает эмоции?       — Так ты из Дневного Дозора? — Чуть ослабляю напор, дав ему сказать.       — Нет.       — Врешь, ты Темный.       — К Дозору я отношение имею посредственное, — он заходится кашлем, и отталкивает меня. — Поверишь?       — А что остается?       Я прижался к спинке кровати, подоткнув под спину громоздкую, жутко неудобную подушку. Хоть на что-то она должна была сгодиться?       — В душ, — коротко отрапортовал Назар, бодренько вскочив с матраца.       Да чтоб ты сдох!       — Гнида, утопись там…       Не знаю, услышала ли это его стремительно удаляющаяся белая задница, не случайно приковавшая к себе взгляд.       Точно поскорей бы захлебнулся.       Я с интересом взглянул на закрытую дверь. Без ключа, конечно. А потом на окно. Хм… Высокое, стеклянное, не слишком прочное на вид. Да еще и без решеток.       Накинув отельный халат, я прошлепал босыми ногами к уборной и громко сказал:       — Водяной чертов, давай вылезай! Или отдай ключ — и плескайся дальше.       Балкона нет, но не очень высоко. Падение будет не то, чтобы мягким, но и не смертельным. Хуже, чем в Сумраке уж точно не окажется.       — Зайди.       А что я? Вошел. Не заперто ведь.       Развалился в джакузи, только что не хрюкая от удовольствия, хотя под глазом набирал синяк. Ну и бабла влито в этот кусок фаянса… До того, только в кино такое видел. На себя в отражение я старался не смотреть, сплошное месиво, ну хоть не ноет, не тянет, словно бахнули укольчик лидокаина прямо в челюсть.       — Хули ты хочешь? Где ключи?       — Да он в комнате лежит.       — Еще скажи в дверях…       — Ну не в дверях, на столе. Разуй глаза, — Потягивается, раскрывает колени, и приваливается к белому бортику, сверкая бронзовым загаром.       Разворачиваюсь на выход.       — Да ладно, Антон. А как же отомстить за поруганную честь?       — Хватит уже извиваться, паче кошка… да я к тебе не прикоснусь даже под дулом автомата. Даже смотреть тошно. Хочешь, чтобы тоже рожу разукрасил?       — Ты же ненавидишь меня, — намерено, перекатывая на языке гласные, отвечает тот. — Похож больше на потасканную девицу, чем на ученого человека.       — Погоди-погоди…       Подхватив со стеклянной полочки очки, я водрузил их на самый кончик носа.       — Поговорим тогда про язык ассемблера, а именно про его базовую конструкцию мнемонику. А тебе какой язык программирования кажется сподручнее?       — Все еще шлюха.       Совершенно заслужено в него полетело содержимое плетенной корзинки с разной дрянью: одноразовыми щетками, косметикой, другими баночками… А в довершении я кинул и саму корзинку.       Так легко было сжать жестковатые пряди волос, и мокнуть его башкой в горячую воду. Теперь-то он весь задергался.       Пошире раскрывай рот. Глотай.       Он все-таки вырвался, стреляя своими темными глазищами. Рванул за руку, потянул на себя, и уложил ладонь аккурат меж бедер.       Очевидную заинтересованность можно не упоминать.       А внизу живота сладко потянуло.       Ну сука. Садомазохист.       Как в той дурацкой песне.       — Никуда ты не пойдешь.       — Не пойду.       Выкорчевать всю ненависть до капли невозможно, но пустоту хотелось заполнить хоть чем.       — Ударишь?       Я кивнул, и ударил.       Разбитые розовые губы прикоснулись к полам халата, без труда нащупывая плоть. Он развязывает пояс и сжимает пальцы на бедрах.       До кровати мы уже не доходим.       Похоть набрасывается на меня, словно свора голодных собак, как цунами, заволакивает сознание, тонут в нем и ненужные мысли.       Темный упрямо молчит, полвздоха клещами не вытянуть. Ему больно. Испарина проступает на лице прозрачными капельками пота, застывает в морщинах меж раскосых бровей.       Долгожданное окончание никак не наступает, и я падаю на него сверху, подталкивая колено повыше, чтобы было сподручнее. Я весь мокрый, покрытый кровью, неприятно подсыхающей, превратившейся в темную блестящую пленку, которую так любит отрывать в детстве.       О живот терлась разгоряченная плоть. В какой уже раз? Я не считал, высшие силы, не считал…       Когда-то оно закончится. Теперь-то я точно знал, что Назар был не простым Темным. Но и не упырем. С Костей…       Костя…       Костя… все ощущалось по-другому, то вспыхнула внутри нездоровая влюбленность, сразу во всю Вселенную, подняла голову смелость, развязался язык… Так кем же он был?       — Тебе больно?       — Больно, — тихо отвечает тот, прислонившись щекой к холодному кафелю. Губы его призывно приоткрыты, и вот, казалось, ну сейчас… «Сейчас» все не наступало. Должно быть так себя чувствовали нимфоманки.       Я не знал, который час, подспудно понимая, что глубокая ночь. Спать хотелось. Наверное. Сложно сказать, с членом навыпуск.       — Хочу… — начал я, вдруг замолчав. Что, черт возьми, собирался сказать?       Назар открывает глаза, и я вижу только непреклонную кривую его изломанных бровей.       Если пытки, то только такие. В какой-то момент показалось, ну все, сейчас умру, как Рокфеллер во время секса, однако же нет.       Обессиленная рука ухватила меня за загривок, подволакивая за волосы. Склоняя к самому лицу, заговорил:       — Попробуй забери их. Забери боль, — разбитый лоб прижался к моему, и я, сбившись, просто замер в нем, сосредотачиваясь. Вот, быстро колотится сердце, гонит кровь. Стучит пульс. Нащупываю невидимый узел из темных нитей. Берусь за один конец, и разом разматываю весь клубок, оцепенев от шарахнувших по мне эмоций.       Он целомудренно прижимается ко мне губами, и Мир взрывается. Или только мой маленький мирок.       Колени затекли, и я заливаюсь нервным, раскатистым смехом, что даже мне по ушам бьет. Ломит мышцы, как у старика, и я нахожу даже такую мелочь прелестной.       Наугад выбираю полотенце из толстой стопки, что в шкафчике, и попадается белое, банное, а, ну самое то… Прочие были: кремовое, бежевое, молочное, сливочное… Сколько существовало оттенков белого, столько там и было, по моему скромному мнению.       — И автомат никто не приставлял, — подает голос Иной, которого я, использую все силу выдержки, старался игнорировать. Сложно было, туша-то большая. Весь перемазанный в липком, все еще влажный после душа, даже накапало под ним, превращаясь в розоватую от крови лужицу.       — Только твои мерзкие пальцы, копающиеся в мозгу.       Поднялся, оборачиваясь в халат, и не поморщился ведь, гнида. Веселый, совсем не помятый красавчик, только табличку крепи: «К дальнейшему разврату готов!». Странное дело, себя я так и чувствовал использованным, покореженным, как старая, пожелтевшая газетная вырезка, в конце концов, старым и больным.       Он… что…       Мысль прервал настойчивый лучик света, пробившийся через стеклянную дверь.       Многие истории, как всем известно, начинаются со звонка, с трели будильника, неожиданной встречи и сходятся в тривиальности, как одна.       Так вот и сейчас, как гром среди ясного неба, зажужжал телефон, навязчиво вибрируя на столике, и потихоньку подползая к краешку.       — Можно тебя поздравить, Антош?       — Нельзя.       На том конце провода выразительно вздохнули:       — Подъезжай к нам в офис, там и поговорим.       А ключи действительно лежали на видном месте. Что прикажите делать — плакать или смеяться?       Быстро одевшись, благо хотя бы одежда была в нормальном состоянии, я покинул номер.       Ресторан внизу ожидаемо пустовал. Разбрелись все гости, кто на работу, кто отдыхать, кто дальше пить.       На ресепшен клевала носом молодая девчонка, к рубашке был наспех прицеплен бейдж, сообщающий, что она администратор. И когда я уже толкнул тяжелые двери, меня окликнули:       — Антон Сергеевич, всего вам доброго!       Воистину. Без добра никуда.       Скомкано поблагодарив, и поскорее скрывшись от чужих глаз, глядящих на разбитое лицо, я спустился в подземку. Чуть было не сел в противоположную сторону, спутал ветку, по привычке тащившись в университет.       В метро ехали только самые ранние пташки, и привычной толкотни, как не бывало. Я сел в конец вагона, натягивая повыше воротник пальто и накрываясь дипломатом. Не хватало ни сноровки, ни габаритов. Моей кисейной рожи, конечно, он скрыть не мог.       Ну как был — помятый вид, фонарь под глазом и черная номерная папочка — слесарь интеллигент со средним образованием.       И все-таки я поймал на себе косые взгляды, пусть даже и старался не глядеть по сторонам. Вышел на нужной станции, с каменным выражением лица, стоически держась в руках.       Пока шел замерз. Оно и понятно, в таком-то легком костюмчике и одном пальто. Не в тех краях ты родился, Городецкий. Дурак, ну и дурак. Хотя оскорбления по части внешнего вида закончились, клял я себя на чем свет стоял. И было за что.       Торопливо засеменив, я пересек дорогу, и оказался на Тверской. Автостоянка, мойка, бесконечные высотки… Вот и он.       С охраной даже не поздоровался, молча прошел к лифту. Те все равно вольготно разлеглись перед малюсеньким телевизором, уткнувшись в экран. По дороге, на удивление, ни с кем не столкнулся.       В кафетерии сидело парочку незнакомых мне сотрудников, ни обративших на меня никакого внимания. К лучшему. Нужную дверь нашел сразу же, взявшись за металлическую ручку из холодной стали, и решительно опуская ее вниз.       — Импульсивно, Артур. Очень на тебя не похоже.       В кабинете оказались двое: Завулон и второй, Темный, вроде бы даже виделись… А-а-а. Вспомнил. В лифте же пересекались.       Он тут же окинул меня неприятным, цепким взглядом. Я шагнул ближе, и протянул ему ладонь. Нехорошо вышло. Не постучался ведь.       Рукопожатие было коротким.       — Здравствуйте.       Хромоту тоже приметил, походка у меня вообще была заметная, как подшофе. Но дело тут не в выпитом.       Разбитую морду ничем не скроешь, и я вызывающе вскинул подбородок, заглядывая в серые глаза напротив. Колючий, холодный взгляд.       — Хорошо отдохнуть, — пожелал Завулон на прощание, и по мне, лучше бы обойтись совсем без пожеланий, чем с таким.       Иной ничего не ответил, и тихо прикрыл за собой дверь.       — Как велено, без поздравлений.       — Угу.       — Видно, мало тебе моих подарков.       Подарков предостаточно.       На уме одно, конечно, а на языке другое:       — Очень даже щедрых. Итак?       — Норовист ты, Антон Сергеевич, мне не поспеть за вами. — От его тона, как минимум, коркой льда должен был покрыться весь кабинет.        — Хочу с работой отдела тебя познакомить.       — Я понял.       — Ты чек не забудь обналичить, профессор.       — Не забуду.       Исчезнуть бы куда-то, очень далеко, а не стоять тут, как «на ковре», голым, униженным и жалким до ужаса. Именно таким я себя и чувствовал.       — Сейчас зайдем к Лемешевой. — Я знать не знал, кто это, но ответил кивком головы.       Мы прошли дальше по коридору, и я оказался за дверью, с пестрящей золотом табличкой, в маленьком, даже тесном кабинете, где расположилось несколько сотрудников. Три женщины, и один парень.       — Шеф?       Это как раз и была та самая Анна Тихоновна. Породистое немолодое лицо и жесткий взгляд. Начальница отдела.       Но Завулон обратился не к ней, а к молодой девушке, что работала за компьютером, и не сразу заметила нас.       — Помоги-ка Городецкому с программой, научи, чего не знает. Все покажи.       — Поняла.       Обернулась, наконец, красивая, очень красивая, я даже как-то оторопел на минутку. Еще и тактичная, не стала разглядывать синяки, вернулась к ноутбуку, неспешно выстукивая что-то на клавиатуре.       — Присаживайтесь рядом, — грубовато велела Иная, указывая на место рядом с собой.       — Аль?       Когда Завулон позвал, я явственно увидел, как она побледнела, и ее наманикюренные пальчики зависли над столом.       Красноречивый взгляд говорил сам за себе. Больше Темный ничего не сказал.       — Пару секунд… кофе будете?       — Буду.       — Передай заварник, Лен?       — Сахар вон там. — Мне указали на соседний пустой стол, там стояла вазочка со сладким и коробка со стиками-одноразками.       Пока я колдовал над чашкой, Алиса выудила из нижнего ящика тоненькую, замурзыканную папку с файлами, торжественно вручив ее мне. Там была короткая справка по другим отделам, сотрудникам, принципах работы… по большей части бюрократическая чепуха.       Я задал ей вопрос по документам, и она ответила не сразу, попросив повторить.       — Покажите на практике? — взглянув на компьютер, сказал я.       — Да, конечно. Смотрите, сейчас зайдем с моего профиля… — Она клацнула по кнопке «выход» и открыла программу заново, войдя в сеть. — Обыкновенное задание: патрулирование…       Скользнув взглядом по кабинету, я остановился на Лемешевой, та была серьезней некуда, и не то, что отлынивала от работы, а даже глаз не поднимала. Другая сотрудница, сидящая слева от нас, кликнула по окошку с пасьянсом. Тоже молодая и видная, как Алиса.       — Тут досье.       — Да.       — На каждого, что ли?       — На всех-всех, — активно закивала Алиса.       — А…       — Ваше? — догадалась Иная, переключая вкладку. — Сейчас откроем.       Я жадно прильнул к экрану, быстро пробегаюсь по страничке.       Сухо, кратко. А небольшой абзац — вся жизнь: кто родители, где родился, выучился, с кем имел близкие отношения…       «Долгое время живет и водит дружбу с соседями — семьей Темных — Геннадием Саушкиным, его женой и сыном».       «Инициирован лично Завулоном… посредством входа на нижние слои Сумрака…».       «Темный…».       И дата обновления сегодняшняя.       Про Назара тоже знают?       Знают, конечно, знают, ведь потому и…       — Кажется, пока все ясно, — отчитался я, подзывая Алису, та уже собиралась на перерыв, надевала пальто.       — Отлично.       — Можно с вами?       Лена посмотрела на меня и тепло улыбнулась:       — Идите, я в столовую забегу только.       Иная цокнула языком, но согласилась, и я поспешил открыть перед ней двери.       Мы спустились к дежурке, на этот раз охрана исправно выполняла свои функции — стояли столбами, не хихикали, и сопроводили нас только взглядами.       Алиса вышла наружу, и отправилась не в сторону ресторанов, что красиво расположились в один ряд, по обеим сторонам от жилого комплекса, а к переходу.       — Всегда там обедаю, — заметила девушка, дождавшись сигнала. — Тихое и милое место.       Несмотря на то, что кафе располагалось в людном месте, внутри действительно царило спокойствие, хотя и посетителей было немало, не мудрено, ведь уже перевалило за полудень.       Темная сделала заказ, и присела у дальней стены, выложенной красным кирпичом. Над головой нависали громадные полки, заваленные всевозможными книгами.       Выбрав «бизнес-ланч», я опустился на жесткую софу, покрытую лаковой тканью. Рядом я садится не стал, и сел на противоположную сторону от Алисы.       — Досталось же вам, — осторожно начала она диалог, перекидывая ногу за ногу. — Простите, сложно не заметить.       — Изуродованный нос дважды не сломать, — хохотнул я, и Иная скромно улыбнулась в ответ.       — Почему изуродованный? Узкий, с горбинкой — красит любого мужчину.       — И разглядели же под заплывшим глазом.       — Тут и разглядывать не нужно, Антон. Можно вас так называть?       — Конечно. — Принесли заказ, и девушка подхватила с блюдца чашечку кофе со сливками.       — Часто вы бываете на оперативных заданиях?       — Не слишком. Это не совсем в юрисдикции нашего отдела, но не без это, конечно.       Я взялся за вилку и нож, ненадолго замолкая, прислушиваясь к негромкой, ненавязчивой мелодии. Играл легкий джаз.       Лицо напротив было преисполнено спокойствия и будто бы светилось изнутри. Пушистые реснички, румянец на щеках и алые пухлые губки — просто загляденье — прицепиться не к чему, если не знать. Сверху наброшен покров привлекательности, «паранджа», как они ее называли, другими словами — никак недочетов в макияже или любой мелочи заметить было нельзя. Обманувшись, можно было принять ведьму за студентку старших курсов. Поначалу я тоже, конечно, повелся на чары.       — Шефа боитесь?       Та чуть вздрогнула, и с нее разом слетел весь этот флер симпатии:       — Как и полагается.       — Скажите правду, а?       — Что вы хотите знать? — нахмурившись, отозвалась Алиса, и я побоялся, что она все же отвечать не станет.       — В досье нет ничего о проклятии, насланного на Глушковых.       — Разве то проклятие? Так, наговор… таким счету нет, даже простой человек способен наложить его. Иной, да, другое дело, но ведь так и было? Вашей вины нет. Не намерено ведь.       «Не намерено»? Разве?       — Антон, не переживайте за пустяки. Вы еще тогда Инициацию не прошли даже, дался вам тот профессор. Поверьте, таких проклятий он получал большое множество… не вы, так кто-то другой…       — Но ведь наслал, — упрямо повторял я. — Может, и не смерти желал, но беды… и чтобы прекратил взятки брать…       — Видите, взяток он больше не возьмет.       Алиса отодвинула в сторону пустую тарелку, и склонившись, уже почти интимно продолжила:       — Ведь вы другое спросить хотели?       — Я проблем создавать не хочу.       — Спросите, за спрос не бьют, как говорится…       — Это на счет Завулона, — резко бросил я, взглянув ей прямо в глаза. Та кивнула, покусывая нижнюю губу. — Он сам инициировал меня, посредством негативной энергии…       — Все так.       — Почему же сразу не стало ясно, что я Темный?       Та замялась, прежде чем открыть рот:       — Такое часто случается. Многие Иные не могут выбрать стороны, более того многие вообще отрекаются от любых сил.       — Завулон упоминал об этом.       — Да, но вы сами шагнули в Сумрак, он лишь использовал страх, как инструмент, а дальше вы все сделали сами. Потому и возникла некая путаница, образно говоря.       — А с вами как было?       Алиса отвечать не хотела. И все же с Завулоном их, определенно, связывало нечто, помимо работы.       Я вспомнил слова Гесера, задав ей другой вопрос, на который она решилась ответить:       — Правда. Такого не было давно, по крайней мере, на моей памяти, — Алиса допила остывший кофе в несколько глотков. — Оставим эту тему?       — Разумеется.       Время перерыва подходило к концу, и мы направились к выходу.       — Надеюсь больше такого не повториться, — кивнув в сторону ссадин, тихо произнесла Алиса. — Ведь вы всегда под защитой шефа.       — А?       Тонкие пальцы потянулся к пальто, чуть-чуть касаясь.       — Амулет?       — Амулет.       Я вытянул из внутреннего кармана пустую пачку сигарет. Мне виделась только помятая, затасканная коробочка без целлофана.       Так вот, отчего я никак не мог его выбросить.       Второй раз за день я вспомнил одну поговорку.       Хотим сказать это, а получается совершенно другое — и добро бы какие-нибудь безобидные вещи, а то ведь с языка все время норовит сорваться какая-нибудь глупость, способная обернуться настоящей катастрофой.       Она не срывается. Возникает только в мыслях.       Завулон, конечно, услышал.       Перекинувшись еще парой слов с Алисой, я остался на парковке, покурить.       Только бы шеф не попался. Собрав свои манатки, я поплелся домой, никого не встретив на обратном пути.       И без записи удалось к консультанту попасть в банке. Ждать тоже не пришлось.       Добрался оттуда домой, вообще без проблем. Лифт, правда, как обычно, сломался, и пришлось чухать наверх пешком, и замерев около знакомой двери, я потянулся, чтобы постучаться. Все решилось само собой:       — Антон, да, здравствуйте, — негромко пролепетал сосед, выйдя в коридор.       Я отмахнулся, и хотел было уйти.       — Что с вами? — Геннадий осторожно коснулся руки, тут же отдергивая ее. — Кто это сделал?       — Да никто… извините, — прошептал я, отшатываясь назад.       — Вы только на Костю не обижайтесь, он хороший мальчик, никогда бы… ведь вы знаете?       — Знаю-знаю. Не переживайте.       В глазах напротив я увидел самый настоящий страх. За ребенка. И я все же подошел ближе, поправив лямку соскользнувшей вниз сумки.       — Простите его, — попросил вампир, сжав руки в кулаки.       — Перестаньте, я же… ни в чем не виню Костю. И вас тоже. Вы хорошие люди, — а голос-то, паскуда, дрогнул, как будто солгал. Он вампир старый, кинется если, то и прибьет сразу. Страх медленно заворочался внутри. — Скажите, чтобы ко мне заглянул вечером.       Уже взявшись за поручень, обернулся, добавив:       — Еще раз извините за беспокойство.       Быстро переоделся в домашнее, и уселся за старенькое кресло перед окном. Открыв рассылку, я погрузился в работу.       И все же пришел. Правда, дело уже к ночи было. Десятый час.       Костину привычку мяться в тамбуре я терпеть не мог, и все же понимал заминку. Как будто познакомились снова. И не было многих лет «до».       — Что опять встал? Проходи скорее.       — Блять, кто тебя так? Скажи, я с пацанами… или сам… убью. Не молчи!       — Не, убивать никого не надо, — потерев синяк на щеке, тихо отозвался я, щелкая зажигалкой. — Я и сам поколотить могу.       Усадил его за стол, поставил полный чайник, и бросил взгляд в коридор.       Что-то же хотел.       А! Кинувшись к дипломату, я выудил пачку купюр и передал в чужие руки.       — Вот, и отказ не принимается, — грубо выдохнул я, стиснув ладонь, удерживающую деньги. — Ты вроде на байк собирал.       — Собирал.       — Купишь, наконец.       — Ага.       — Дядя Антон…       «Дядя». Я истерично расхохотался, докурив сигарету.       — Самого уже так называют иногда, — весело продолжает Костя, разливая по чашкам кипяток.       И опять замолчали.       Ну блядь.       — Говори, Кость, говори только, не замолкай.       — А что сказать?       — Да хоть что… — парень злится, видно, ну хоть деньги взял, аккуратно сложив их в карман олимпийки. — Не враги ж.       — Не враги, — кивает.       Чай еще горячий, но я все равно хватаюсь за кружку, как за возможность отвлечься, да и чтобы самому не говорить ничего. Глоток обжигает язык.       — Злится не могу ни на тебя, ни на родителей, веришь, а? Даже бы хотел если! Что сделать, чтобы поверил? — резко замолкаю, вспомнив другую нашу встречу, закончившуюся не очень хорошо. — Поцеловать?       — Целуй.       Вроде с дуру ляпнул, не серьезно даже, а сказанного не вернешь, и после понимаю, что хочу. По-настоящему хочу. Никто сейчас ведь в ухо не нашептывал. Не принуждал.       Порывисто хватаюсь за чужие плечи, тянусь к губам. Сразу с языком. От него пахнет мятной жвачкой. Во рту холодит от ментолового вкуса, саднит разбитую губы, но все равно обалденно. Как будто опять шестнадцать лет.       Отвечает умело, но все равно слишком торопится.       Слабо пахнет металлом. То проступила кровь. Теперь, я вижу, как краснеют его глаза. И это никакая не иллюзия.       Притягивает за затылок ближе, дергает вперед скрипучий стул. Переворачивается кружка, и растекается чай, но уже так насрать, если честно.       Морда болит, а обезбол принять забыл, мелкие царапины пощипывает и покалывает, когда я разжимаю челюсти. Костя быстро слизывает кровь, глухо рычит, вскочив с места.       Когда сталкиваемся зубами, не помню уже, кто первым оторвался от второго.       Смеюсь.       На мне дырявый халат, прилично поеденный молью, и забавные мохнатые тапочки. А у Кости из кармана спортивок стыдливо выглядывает трубочка зеленых.       Упираюсь рукой ему в плечо, нет, не отталкивая, скорее не давай уйти в сторону. Тот тоже в ответ смеется, так заливисто, просто, словно все, как раньше.       Первой пары нет, и я позволяю себе немного поваляться, закурить прямо в постели, совсем по-ребячески. Сосед уже ушел, оставив после себя смятые простыни. Привычно тянусь за плеером, врубая музыку.       Только выйдя из дому, я вспомнил про Завулона.       Синяки никуда не делись, но отек сошел, заживало, как на собаке, никогда раньше все так скоро не затягивалось. Алекс кинула сообщение, предлагая заехать за мной, но я отказался, ответив, что и сам доберусь на метро. Все быстрее будет.       Прощаюсь со студентами, и повязав на шее шарф, направляюсь на выход.       Новенький, блестящий харлей стоит на стоянке, посреди ничем не примечательных автомобилей. А к его боку небрежно привалился Костя, что замечает сразу, машет рукой.       — Уже? — оставив приветствие, спрашиваю об очевидном, указав на байк.       — Ну да. Давно еще договорился с мужиком одним, чтобы придержал. Красавец, да?       — Красавец, не спорю.       Видел такие только у престарелых байкеров, часто катающихся летом в центре.       — Блин, Антон, спасибо огромное! — парень бросился ко мне с объятиями, и я крепок обнял его в ответ.       Мимо устало тащились студенты, поглядывающие на нас двоих. Будут вопросы — скажу, что племянник, да и вообще наплевать, что я там скажу… не спросят ведь все равно, только пялиться будут. И на здоровье, как говорится.       — Очень рад за тебя.       Нехотя отодвигаюсь, потирая заледеневшие без перчаток руки.       — Вот это круть! Пацаны обзавидуются! Офигенный подарок, — Костя отворачивается от облака табачного дыма, смущенно добавляя, — а я тебя забрать хотел…       — Да понял. Черт, а я в офис еду.       Про какой офис идет речь он, конечно, понял.       — Едем тогда. На, — протягивает шлем, и садится за руль. — Только держись крепко.       К удивлению, в пробках не торчали, шустро вильнув между рядов, где это позволялось.       — Приехали. Тебе куда?       — Мне? Да еще не знаю.       — Понял, ладно, пошел, — выдавил Костя на прощание, но все же ухватил меня за край рукава, придвинувшись куда ближе, чем следовало, — увидимся, да?       — Увидимся.       Парень юрко скользнув в приоткрытые двери, помчавшись к лифту.       Неподалеку сразу приметил машину Завулона, потому-то и замешкал. Темный шел в гараж, не заметив меня. Или создавая вид.       Окликнул, я в несколько шагов настиг Иного:       — Ну как? Донникова провела инструктаж?       — Да, провела.       — Небось не терпится на задание отправиться? Погоди с этим, будешь в аналитическом отделе еще сидеть…       — Не то, чтобы очень хочется. Интерес скорее простой, — отвечаю я, прислонившись к капоту, преграждая Завулону путь. Вроде и бровью не повел, не показал, что ощутил трехэтажный мат в свой адрес. — А ты куда?       — За город.       Врать я не особенно умел, но и совсем уж дураком не был. И разгадывать, что там скрывалось во взгляде не собирался.       На счет разбитой рожи и слова не сказал, а так как инвалидности по зрению Завулон не имел, то его привычный тон выглядел… ну, несколько неуместно. Промелькнула только мысль о Донниковой, но та молчала бы, если приказали.       Говорит дело какое-то есть. Не в Москве.       — Дениса не видно.       — Заболел.       — А. — Довел шефа до ручки, видно.       — Извини, потом поболтаем. Мне ехать надо, — резко бросает Темный, засучив руки в карманы. — Ты со мной или как?       Просто киваю, и передо мной открывается дверца:       — Тогда заходи.       Тупо уставившись в окно, и бесцельно разглядывая стремительно проносящиеся высотки, рестораны, парки, я упрямо старался ни о чем не думать. Привычный монументальный пейзаж остался позади, уступив место сосновому бору. Красиво. Вроде не выехали еще даже.       А когда промелькнул здоровенный знак на шоссе, на город опустились сумерки. Крупными хлопьями сыпался снег, ярко поблескивая в свете фонарных столбов. Я приспал, привалившись к запотевшему стеклу. С Завулоном не говорили почти, так перекинулись парой фраз.       Когда мы прибыли, я лениво огляделся: огороженная приватная территории, небольшой заснеженный дворик и двухэтажный дом, выложенный светлым кирпичом.       — Я ненадолго. Подожди в машине.       Завулон хлопнул дверцей, и направился к высоким, кованным воротам. Дом, как дом, не примечательный. Только район пустоватый, в округе ничего и не видать, кроме снега. Голый пустырь с одной стороны, да лес — с другой.       «Ненадолго» затягивалось. Я чертыхнулся, и вышел из машины. Помаячил немного, взад-вперед бродил, попытался заглянуть внутрь — но ничего не вышло, за забором скрывалась только непроглядная темнота и кучи неубранного снега.       Скурил сигарету.       А Завулона и след простыл.       Херня, конечно. Ткнувшись в ворота, я понял, что те не заперты, и двинулся вперед. Заметил пустующую будку. Напрягся. И все равно пошел дальше.       Как оказалось, псина дожидалась ужина. Зверюга вольготно расположилась на колючем садовом коврике. Здоровая, лохматая, такой, наверное, и не холодно.       — Эй? — нерешительно позвал я, замедлившись.       Псина нервно дернула хвостом, и уложила черную морду на скрещенные лапы.       — Ты же хорошая собачка, да? Продолжая игнорировать меня, животное прикрыло желтые глазища, пропуская меня внутрь.       В прихожей висело знакомое пальто. Не то, чтобы оно особенное какое-то было, просто дорогое: из темно-синей плотной ткани, на подкладке.       Становилось уже понятнее.       Я молча прошел в гостиную, на ходу расстегивая куртку. Обстановка была не сказать, что совсем уж роскошная, но покруче, чем кажется снаружи. Все новое, чистое, видно, что ремонт капитальный сделан, даже завидно стало, я обои до сих пор поклеить в спальне не мог, а ведь несколько лет уже стоят в углу прихожей, пылью покрываются.       — Пару дней даю. Уладь все дела… — из глубины комнаты доносился голос Завулона, тихий и спокойный, неизменный.       — Не дождался, — оборвал я, с садистским удовольствием наступая на светлый палас, и оставляя мокрый след.       Темный нависал над Назаром, откровенно клюющим носом. Он сидел на диване, а его кислая морда не выражала никаких эмоций. Надо же, и фингал успел сойти!       — Любопытство победило, как в той басне, знаете?       Завулон устало, как старик, опустился в кресло напротив.       Бросаю взгляд на документ, брошенный на журнальный столик. Одна единственная бумажка, любезно обернутая в файлик и вверенная Иному.       — Пойдем.       Пробегаюсь глазами по тексту уже повнимательнее, и выплюнул быстрое:       — Нет.       Темный по такому случаю решил поднять свой бренный зад. И состроил привычную гримасу.       — Оставь это дело Инквизиции. Поверь, они куда рассудительнее, чем мы с тобой, — вновь заговорил Завулон, окинув меня взглядом.       — Вот как… Артур.       Сунув руку во внутренний карман, я швырнул к его ногам пустую пачку сигарет. Тот наклоняется и подбирает, перехватывая двумя пальцами. Морок спадает. На ладони лежит медальон, затертый, старинный, на толстой медной цепочке.       — Подставил его, значит?       — Ну что ты, Антош… Подставил? У Назара должок был передо мной. Теперь отплатит.       Я не сразу замечаю, что подспудно отступил к дивану, загораживая Иного.       — Суда не будет.       — Сам-то хоть понимаешь, что несешь? Мне казалось, ты только и ждешь, чтобы он сдох. Или я неправильно понял? — он рассмеялся, схватившись за живот.       — Инквизиция ничего не узнает. И ты ничего не станешь делать.       — Ты кого убеждаешь — себя или меня? — Завулон больше не улыбался, и скинув шубу, обратно уселся в кресло. — Отвечай.       — Не надо, Антон. Помолчи, — глухо бросил Назар, ухватив меня за плечо.       — Заткнись.       Наконец, наши взгляды пересеклись. Злоба накатила с новой силой, застилая зрения. Вот же он, совсем рядом, так легко было влупить по этой холеной роже. Пусть даже разочек.       И эта тварь попросту смотрит на меня, не извинился, нихрена, в лице ведь даже не поменялся. И сквозь сжатые зубы не процедил измученное: «Спасибо». Совсем ничего.       Темным все-таки оказался, как сообщало именное письмо.       Как я только мог повестись?       — Вступаешь за какого-то инкуба? — подает голос Завулон. — Перестарался ты, Назар, я ведь говорил поосторожнее, он чарам противится не умеет, ты как первый раз! Попутал, парень, ведь перед тобой не какой-то нулевой. По привычке, что ли?       — Ага. На тебя похож. Вот и башню снесло, — тихо отозвался Иной, подходя к бару. — Налить? Я буду покрепче.       Я проводил его взглядом, и воззрился на Темного — уже не такого спокойного, как прежде.       — Плесни сразу яда, — прошипел я, ощутив, как внутрь заворочалась Сила. Ее потоки приятно обволакивали внутри.       — Эту ненависть бы в дело посерьезнее, — улыбается Завулон, поднимаясь. — Зря расплескиваешь в никуда.       Сдержаться я не смог, и занес кулак:       — Сука.       Тот легко уходит от удара, тяжело вздохнув.       — Смотри, что ты натворил, Назар. Течная зверюга.       Ему все же удается коснуться меня, и крепко схватить за руку, удерживая. Иной вернулся с несколькими бокалами и пузатым бутылем, наполненным мутной жидкостью.       Он все знает. Он сам отдал приказ. И как это был? Позвонил или встретился лично? Продиктовал каждое действие? Так и далее по списку: как сильно разбить морду? Сколько раз трахнуть? Куда пнуть?       Такие детали — на совести одного Назара?       — Мне жаль, — вручив мне выпивку, начинает тот.       — Не правда.       — Думай, как хочешь. Не знаю… — глаза его загораются алым, а на губах играет мечтательная полуулыбка, — может, мне понравилось. Не лукавь совсем уж, Городецкий. Тебе тоже.       Мышцы на лице самопроизвольно задёргались. А не так давно, я бы в таком часу возвратился домой, может, разгребал бы курсовые да контрольные… проклинал Бориса Иваныча, да заливал все беленькой. Может, пошел бы вечером на футбол, поболеть за Костю, посетовав, что тот в одной футболке.       Хрен его знает.       — Давай, бери-бери. — Мне сунули амулет обратно, и я присосался к бокалу, заглушая горечь внутри.       — Что же, господа… ну будем считать, что твой долг, Назар, уплачен? — по неприятно скользнувшему взгляду, я считал другой сигнал, конечно. Что-то вроде: «Спрошу с тебя в следующий раз». — Дрянь, кстати.       Серые глаза привычно глядят с грустью, тоской даже.       Это он про виски или про ситуацию, в целом? Уточнять не пришлось.       Мы допили, и я, предварительно поинтересовавшись, где уборная, поднялся с дивана.       Выкрутил кран, и всматривался в воду, быстро убегающую в слив. Намылил руки. А потом еще раз. А отмыться все равно не вышло.       Когда спустился вниз по лестнице, то попытался прислушаться к странной тишине, воцарившейся в гостиной. Ничего не услышав, вернулся к столу. Завулон копался в сотовом, пока Назар придирчиво изучал стенд с алкоголем. Я подошел к нему, и шепотом произнес:       — Он оставит тебя в покое?       — Ну Инквизиции точно не сдаст. На счет остального — не знаю, — правдиво ответил Темный, обернувшись.       Хмыкнув, я подумал, что за чек все-таки придется отработать. Не тот человек шеф Дневного Дозора, чтобы в долг у него брать, и не человек, к слову, вовсе.       В машину пришлось все же вернуться. Хотя хотелось психануть, и сьебаться отсюда хоть на ковре-вертолете. Перспектива остаться с инкубом наедине тоже не улыбалась. Впрочем, меня никто и не приглашал погостить на ночь.       Домой добрались скоро. Трасса была чистая.       Завулон даже не пытался заговорить со мной, чему я был несказанно рад. Водил он, кстати, чудесно. Хотя мне казалось, что на одном из поворотом меня все-таки вывернет куда-то под ноги. Затошнило, крутило желудок, зато про фонарь на пол морды позабыл, болит вроде как меньше уже. Ну, как в это самой притче, как ее… Если болит голова — стукни молотком по пальцу. Или то народная мудрость?       — Заедешь завтра в офис?       — Нет. У меня занятия.       — А после?       — Артур. Ни завтра, ни послезавтра… вообще никогда, — настойчиво отрезал я.       — Сжигаешь мосты?       Всю жизнь не мог понять этой фразы. И мать столько раз говорила: «Не надо этого, Антош. Не сжигай мосты», а потом лет десять ни от кого ее не слышал, забавная вещь.       Теперь, кажется, я понял.       Когда зашел в подъезд, даже обернулся в последний момент, как-никак прощаемся. Хотел сказать что-то, но слова застряли в глотке.       Темный тоже смотрел. Прощался.