Друзья
6 апреля 2024 г. в 12:54
Звонок оглушает двоих, разных как огонь и вода школьников на долю секунды и они были вынуждены усесться на место, за их любимую четвёртую парту первого ряда, под строгий взгляд преподавательницы.
Начался очередной нудный урок. Скарамучча знает, что лучше бы ему слушать, ведь конец года и устрашающее ОГЭ не за горами, но дело в том, что он даже не может вспомнить какой сейчас предмет. Интереса ноль, мотивации тоже, а заставлять себя он как-то не привык. У него, вроде, пока нет троек по какому-либо предмету, значит всё хорошо. О будущем, об оценках, о своём недоразвитом разуме он подумает позднее, ночью, в своей комнате, задыхаясь от жуткой тревоги и страха неизвестности, а сейчас хочется расслабиться, забыть обо всём.
И Альбедо ему в этом ой как помогает, при чём неосознанно. Забавно выходит, что друг просто сидит под боком, усердно вникает в монотонную речь учительницы, иногда делая пометки в тетради, но уже дарует Скарамучче вселенное спокойствие, умиротворение и монашескую мудрость одним своим существованием.
Чужой профиль он давно изучил вдоль и поперек. Сосчитал каждый волосок пушка на лице, разглядел каждую светлую ресницу и каждую слегка тёмную крапинку около глазного зрачка.
Он обожал Альбедо. Обожал каждую умело подобранную под ситуацию шутку. Обожал острый ум друга, когда тот по доброте душевной помогал на очередной контрольной. Обожал не прекращающиеся поучения, которые выражают заботу и беспокойство. Обожал их прогулки, когда друг внимательно вслушивался в каждое сказанное Скарамуччей слово. Обожал щедрые разъяснения новой темы по ненавистной физике. Обожал их единственную ночевку, когда родители друга уехали по делам на один день и одну ночь.
Скарамучча задумчиво тянется за свободной ладонью Альбедо, начиная вырисовывать самым кончиком пальца невидимые круги и какие-то непонятные линии. Светловолосый даже почти не реагирует, будучи слишком сосредоточенным на диктовке учительницы. Или он просто слишком привык… Скарамучча зачастую ни с того ни с сего, порой, обнимал или хоть как-то касался парня. Как-то он вскользь упомянул, что жутко тактильный человек, и с тех пор Альбедо перестал вслух говорить вопрос «Ты чего?».
Скар никогда не давал отчета своим действиям, а раз уж Альбедо молчит, значит тому, вероятно, без разницы.
— Почему не пишешь? — шёпотом спрашивает одноклассник без особого интереса, будто уже заранее знает ответ.
— Не хочу, — так же шёпотом сказанный железобетонный аргумент полетел в умную головушку рядом.
— Как по-детски, — бурчит Альбедо, поставив агрессивно точку и откинув ручку в сторону, встряхивая ладонью, запястье которой успело заболеть от слишком быстрых движений во время письма.
— Тогда ты педофил.
— Заметь, обычно это не я к тебе пристаю, а наоборот. Это совращение несовершеннолетних, — как самая настоящая зануда едва ли не прочитал закон друг, чем заставил Скарамуччу мельком закатить глаза.
— Но я тоже несовершеннолетний, — выгибает бровь, а под партой с абсолютно каменным лицом ведет рукой по чужой ляжке, чуть сжимая. Альбедо дергается, тут же надувая щёки в попытках сдержать истерическое хихиканье, и принимается спихивать ладонь с конечности. Ах да, Скарамучча совсем и забыл, что друг находит почти любые прикосновения к любой части тела, кроме рук и лица, щекотными.
— Вот видишь, совращение! — шипит тот, оторвав прицепившуюся, как пиявка, руку шутника и грозно заглянув в невозмутимые глаза.
— А я не виноват, что ты дружеское прикосновение к ноге сразу считаешь за совращение несовершеннолетних тем же несовершеннолетним, — собирается дразниться, но резко вскидывает руки, мол сдается, когда видит, что на него уже шутливо замахнулся немного сконфуженный Альбедо. — Я имею право хранить молчание, офицер, всё сказанное будет использовано против меня в суде, — жуткий «огонь по своим» заставил друга даже озадаченно нахмуриться.
— Это что за аутоагрессия?
— Капец, новое словечко выучил… Эх, молодежь, а вот в наше время таких сленгов не было, — прохрипел старческим голосом Скарамучча, цитируя всяких бабок на лавочках у подъезда.
— Но я старше тебя… — на несколько месяцев, правда, но старше.
— А я выше! — не задумываясь ни на миг, кидает ещё одну фразу, которая задумывалась как точная победа над другом в словесной перепалке.
— У нас одинаковый рост, Скар, — вздыхает светловолосый, словно уставшая от ребенка мамочка.
Скарамучча недовольно хмурится, якобы обиженно что-то бубня себе под нос, отвернувшись. Но в мыслях борется с желанием наброситься на Альбедо с объятиями, потому что находит сидящего рядом парня слишком очаровательным с тёплой улыбкой на губах и с блестящим веселым огоньком в глазах.
Скарамучча любит Альбедо. Любит не как друга, а как нечто большее. Любит в романтическом плане, зная, что эти чувства крайне нежелательные, но даже так из раза в раз позволяет себе слабость наслаждаться ими, подобно самому сильному наркотику. Он любит каждую черту друга, абсолютно любую. Любит Альбедо за то, что тот существует. Любит чужой, порой, слишком добрый характер, любит редкую строгость к несносному шутнику, любит развязные монологи Альбедо, когда дело касается интересующей его темы. Любит…просто любит. Любит всем сердцем, задыхаясь от учащенного пульса, горящих ушей, прячущихся за тёмно-фиолетовыми волосами, и всех тех эмоций, которые светловолосый вызывает совершенно непроизвольно.
Но вместе с множеством приятных чувств Скарамуччу преследует жуткая тоска. Он определенно точно знает, что у него нет ни единого шанса на взаимность. И это не потому что у него самооценка ниже плинтуса, причин и неоспоримых фактов с вероятностью отказа было слишком много. Они перевешивали его неуверенность в себе.
Во-первых, он знает отношение Альбедо к однополой любви. Как-то раз Скарамучча проболтался, что является бисексуалом, — хотя не уверен в этом, ведь девочек он находил только эстетически красивыми, но не больше, — а друг внезапно завел шарманку, мол относится нейтрально к «выбору» темноволосого. Одноклассник ещё добавил, что к людям нетрадиционной ориентации никогда не будет лезть, не будет осуждать, но и не поддерживает данную политику, придерживаясь принципа «Я не трогаю их — они не трогают меня». Всё из-за того, что Альбедо религиозен, христианин, а в их законах, как Скарамучча понял, важно родить ребенка, чтобы продолжать род или что-то такое. Тогда шутник решил высказать свое мнение и с некой озадаченностью сказал, что однополые тоже могут иметь детей, но только при помощи суррогатного материнства или каким-то образом вырастить ребенка в пробирке. А Бедо спокойно пояснил, что это не то же самое и главное, чтобы ребенок был прямо свой телом и душой, кровушкой родной.
Иногда хотелось жалко скулить, подобно брошенной собаке. Иногда хотелось…взаимности. Скарамучча нечасто мечтал о том, как Альбедо мог бы чувствовать жуткое волнение от каждой встречи с другом, как трепетало бы чужое сердце от любого прикосновения, как он бы задерживал дыхание от предвкушения очередного проведенного времени вместе. Почему мечтал он редко? Потому что прекрасно понимал, что шансов у них нет, и не хотел тешить себя какими-то чудесами воображения, которые, возможно, пробудили бы в нём искорку надежды, что непременно разбилась бы на щепки, принеся ещё больше боли.
Они живут в каком-то маленьком малоизвестном городишке России. Страны «свободы слова», где людей, кто любят свой пол, презирают и принимают за больных. Шатаются от них, как от огня, словно это не человеческая любовь, а чума, передающаяся по воздуху. Грозят детям пальцем держаться от таких подальше, с самого детства твердят, что это неправильно и против природы. Придерживаются своих консервативных взглядов, будто до сих пор находятся в каменном веке, где у людей, как у животных, было единственное предназначение — выживать и зачать потомство.
Но он намного чаще представлял момент признания. С замиранием сердца и треском костей ночами подбирал каждое слово, которое подошло бы идеально точно, чтобы описать свою глубокие чувства к другу. Но все эти фантазии всегда кончались одним и тем же — отказом, бьющим куда сильнее, чем ремень после очередной двойки в дневнике первоклассника. Представлял с каким отвращением и разочарованием будет смотреть на него Альбедо, чтобы было хотя бы чуточку, но менее больнее, если Скарамучча всё же решится сказать правду. Захлебывался в слезах, глуша всхлипы в складках одеяла, дабы не тревожить мать, боялся умереть прямо на той же пыльной постели, потому что то, с какой болью у него сжималось сердце вместе с сосудами, казалось смертельным.
Несмотря на все вышеперечисленные аргументы из подборки «Топ десять причин почему мы не можем быть вместе», временами Скарамучче ужасно хотелось просто приблизиться чуть ближе, разрушить те границы дружбы, которые отделяют его от хотя бы чего-то отдаленно романтического. К примеру, те редкие ситуации, где они непроизвольно сближались физически, как в турецких сериалах, где главная героиня поскользнулась на ровном месте, упав в руки горячего мачо; Когда он оказался в такой непозволительной близости с таким красивым и притягательным лицом парня, прекрасно видя бегающие в легкой панике глаза, которые его вечно пленили, и не имея возможности "случайно" качнуть головой вперёд, чтобы на миг мазнуть своими губами по чужим.
Иногда Скарамучче хотелось не простых объятий, коим Альбедо позволял случаться так часто по неизвестной причине. Врать не будет, хотелось поцелуев — и даже плевать страстных, горячих или нежных, мягких, трепетных.
Да и Альбедо, в любом случае, после окончания девятого класса уедет куда-то в Москву, строить успешное будущее. Друг сам говорил ещё где-то два года назад, напоминая об этом периодически. Это разбивало сердце, заставляло ползти нещадные трещины по костям, и ломало сильнее, чем если бы его избивало тридцать боксеров. Но из раза в раз в затхлой кабинке школьного туалета он успокаивал наступающую паническую атаку словами, что их разлука наверняка избавит его от нежелательных чувств. Будет очень тоскливо, будет очень больно, будет очень сложно, но его отпустит, когда они разойдутся, как в море корабли, и оборвут все связи. Время ведь лечит.
А он останется в этом скудном городишке, по окончанию университета с ужасной программой обучения устроится куда-нибудь, а если нет, то умрет в какой-то подворотне.
Врать самому себе очень легко. На подкорке сознания он ясно осознает, что время ни черта не лечит. Очень точно понимает, что с уходом Альбедо из его никчемной жизни он обязательно будет продолжать искать светлую макушку в серой толпе. Будет продолжать искать в других людях то, что так обожал в друге, разочаровываясь каждый раз тому, что реальность отличается от искаженных от влюбленности воспоминаний о прошлом. Будет делать это, пока не надоест. Пока разум не примет очевидное, отчего его захватит жуткая тоска. Пока он не найдет в себе силы скинуться с крыши какого-нибудь здания хрущевок, ведь в его бессмысленной жизни пропал тот единственный свет, который держал его в этом мире до тех пор.
Знаете то самое чувство, когда вы вот просто по неведомой причине уверены в чём-то, хотя на это нет никаких оснований? У Скарамуччи оно присутствует и на протяжении довольно длительного времени. Он почему-то со стопроцентной уверенностью убежден, что их с Альбедо пути рано или поздно разойдутся. Будь то чужой переезд или самостоятельный уход Скарамуччи. Он хочет бросить первым, чтобы не было так больно, когда бросят его, но уже слишком привязался. Слишком влюбился… Настолько, что готов самолично вырвать собственное сердце и всучить его в руки Альбедо.
Альбедо стал его домом — местом, где всегда чувствуешь себя в безопасности, комфорте и умиротворении. И из-за того, что Скарамучча больше нигде не чувствовал себя так хорошо, как с Альбедо, то уверен, что расставание будет ой каким болезненным. Поэтому он молчит, чтобы оттянуть этот неминуемый момент, кроет чувства в себе и душит их. Думает, что если смелости хватит, то признается прямо в день отъезда Альбедо, там будет не так страшно, ведь контакты будет оборвать легко из-за того, что ты знаешь, что друг не прийдет под порог дома с вопросами почему он его заблокировал везде.