Пролог. Акеми
Green Apelsin — Зверь
+++
Аичиро погибает первым. Акеми долго смотрит на его могильную плиту и глотает слезы. На Аикаве-сенсее нет лица, она проклинает Суну, не пришедшую на помощь, несмотря на все заверения, рвет и мечет, но сделать уже ничего не может. Аичиро спас Ли, но погиб сам, Кай и Акеми едва справились со своими противниками, выручив Кибу и Шикамару. Чоджи жив, жив и Неджи, Наруто, а Аичиро нет, и Акеми хочется выть. Она еще даже с гибелью матери не успела смириться, не переболела ею и не пережила, а уже вынуждена двигаться дальше. Кого ненавидеть она не знает даже — Орочимару, Суну или Звук? Или покойного Сандайме, который не смог никого спасти? Ни отец, ни бабушка не могут ответить ей на эти вопросы. Они сами переживают, мечутся, стараясь помочь им с Яхико, но все тщетно. Судьба, до сих пор улыбавшаяся Акеми, вдруг демонстрирует страшный кровавый оскал, и решает дурную девочку проучить. Раз она встала на путь шиноби, то надо показать ей все то, что ждет ее впереди. Амен-сан погибает на миссии, а следом — Мэйко-сан. Сердце бабушки не выдерживает такого количество потерь, и Акеми с Яхико остаются одни. У них все еще есть клан, но Исаму-сан не уверен в себе, Коноху нужно восстанавливать, потому что погибших слишком много, и Тсунаде-сама, ставшая Годайме Хокаге, и так разрывается на части. Акеми видит это, понимает, видит она как тяжело и Аикаве-сенсею, переживающей, что не сумела защитить одного из своих детей. Все рушится и разваливается, и что делать Акеми не знает. Ее некому направить, некому защитить, поэтому неудивительно, что для Шимуры Данзо она становится легкой жертвой. Акеми сама идет к нему, решительно вкладывает свою еще детскую ладонь в его, сухую и покрытую глубокими морщинами. Ей дают удивительно легкий выбор — или она, или Яхико, или кто-то из ее кузенов. Отстоять всех троих Исаму-сан не сумеет, а у Тсунаде-сама не будет оснований отказать Данзо-сама в его просьбе. Акеми смотрит на младшего брата и уставшего дядю, вспоминает улыбки кузенов и соглашается с тем, что лучше она, чем кто-то еще. Ее еще зовут Акеми-химе в клане, но она все меньше и меньше чувствует себя собой. Она повторяет ниндо отца про себя, держится за него, потому что больше ей не за что. Данзо-сама еще оказывается удивительно снисходителен к ней, не изолируя ее, как остальных, от Икимоно, и долгое время она не понимает, почему он этого не делает. Он занимается ею лично, потом ставит ей в пару черноволосого бледного мальчишку, который, кажется, лишен всяких чувств. Он напоминает ей куклу, которую Данзо-сама дергает за ниточки — Акеми вспоминает темно-бирюзовые глаза и ловкие руки, и до крови расцарапывает себе обломанными ногтями кожу повыше колена, чтобы перестать думать. Сай первым замечает на ее теле царапины, но ничего не говорит. Он первым замечает, когда ей нечем дышать, когда она кричит в подушку от отчаяния. Он же первым и видит ее с багровыми разводами на внутренней стороне бедер. Ей просто не повезло. Так бывает. Хорошо, что жива. Главное, что она справилась с миссией. Все хорошо. Поболит и пройдет, как и всегда. Акеми почти ненавидит Сая, но ничего не говорит, когда он зачем-то залетает к ней в душ после очередной миссии. Он смотрит своими пустыми черными глазами на нее, скользит по синякам и укусам, которые остались у нее на теле и почти залезает к ней под воду, чтобы повернуть кран. Акеми поливает себя почти кипятком, трет до остервенения кожу до тех пор, пока Сай не ловит ее за запястья и не заворачивает в полотенце. Акеми тошно, она хочет домой: к родителям, к бабушке, к брату, к дяде, к кузенам, к наставнице и сокомандникам. Акеми хочет обратно свою жизнь, и когда ей хочется снова кричать, то она впивается зубами не в свою ладонь, а в ладонь Сая. Он подставляет свою, как только понимает, что она хочет сделать. Она даже не помнит когда начинает плакать. — Мне принести тебе его голову или что-то еще? — спрашивает Сай позже, когда Акеми перестает рыдать и стучать зубами. Он тянется, чтобы убрать с ее лица волосы, но медлит, прикасаясь к ней только после того, как получает кивок головы. — Зачем мне вообще что-то от него? Все хорошо, — глухо говорит Акеми, облизывая искусанные губы и вставая на дрожащие ноги. На Сая она смотрит уставшими глазами. — Не говори никому. — Я не могу, — просто отвечает он. Акеми хмурится и ловит его за язык, когда тот высовывает его, показывая темную печать. Она не знает, что это, но догадывается, что это дело рук Данзо-сама. Да, в таком случае Сай действительно не может ничего сделать. Они оба — марионетки, но свою ценность Акеми осознает только после этого случая. С ее тела еще не сходят синяки, между ног еще все ноет, когда ее к себе вызывает Данзо-сама. Она ждет выволочки или вопросов, но он смотрит на нее долго и пристально, потом подзывает к себе и берет за запястье, чуть сжимая его. Акеми понимает, что большим он давит ей на пульс, проверяя его. — Мэйко родила твою мать не от мужа, а от меня, — у Данзо-сама спокойный голос, когда он сообщает ей эту деталь. Акеми моргает, представляет в голове свое родословное древо, но имя этого человека на нем не смотрится. — Скажи мне, что ты хочешь, — то ли просит, то ли велит Данзо-сама. Акеми неожиданно четко осознает, что это любовь. Странная, извращенная, но любовь. Да, они заключили сделку, он забрал ее к себе, но не лишил семьи. Он тренировал ее сам, но не запрещал тренироваться с остальными. Он сделал ее Анбу, но не мешал строить какие-то еще связи. Он все еще чудовище, но кто сказал, что даже такой как он не может иметь что-то святое? — Сними с Сая печать, — после небольшой паузы отвечает Акеми, забывая про уважительное обращение. — Ту, которая у него на языке. Я этого хочу. Данзо молча кивает и отпускает ее. Через несколько дней Сай приносит ей ладонь со следом укуса на ней. Акеми брезгливо морщится, рассматривая ее, и просит выбросить. Поболит и пройдет. Уже прошло. Никто ни о чем не узнает, никто никому ничего не скажет. Акеми ведет себя как ни в чем не бывало, но становится злее и отчаяннее. Данзо-сама зря открыл ей свой секрет, потому что теперь она им пользуется. Ей нравится ходить по острию ножа, нравится видеть беспомощность своего деда: он любит ее, она его кровь, поэтому ей он позволяет больше, чем остальным, спускает кое-что с рук то тут, то там. Не много, но достаточно, чтобы у Акеми была свобода действия. Данзо-сама не останавливает ее, когда у нее завязываются отношения с Хьюгой Неджи. Он вообще ничего не говорит, просто наблюдает со стороны и действует лишь тогда, когда на Коноху нападает Пейн. Сай на миссии, а Акеми — с Данзо, ровно до того момента, когда она решает, что с нее хватит. Она знает все лазейки, знает своего деда, поэтому ей удается улизнуть и найти в деревне Кая и Аикаву-сенсей. Ей даже кажется, что она находит саму себя, потому что после этого ни она, ни Сай к Данзо не возвращаются. В Анбу тоже, и на месте татуировки на ее предплечье он рисует новую. Потом еще одну — на ключицах, чтобы спрятать шрам. Акеми видит на войне отца, сражается с ним и слушает все его сожаления. Ей поделиться нечем, она только плачет, отражая все удары и потом разговаривает с ним тихо и долго, пока он закрыт в коробе, и ждет, когда кто-то развеет проклятую технику. Акеми не откровенничает, жалея его, и жалеет потом себя, когда видит безжизненное тело Неджи. Неджи не был теплым, но был надежным. Неджи не был добрым, но был своим. Неджи мог понять ее хотя бы отчасти. Акеми даже могла поверить, что у них что-то сложится, но не позволила себе этого сделать. Это ненадолго, так и хотелось сказать ей Ханаби-чан, когда та ей тепло улыбалась. Это не константа, так и хотелось ей сказать Исаму-сан, когда тот отмечал, что они с Неджи хорошо смотрятся вместе. Это все твоя вина, так и хотелось ей сказать прикованному к кровати Данзо, когда он велит ей навестить ее. — Нам надо расстаться, — говорит Неджи ей незадолго до войны, и она безропотно соглашается. Им нужно расстаться, а предложения продолжить после войны от него не поступает, а сама она не просит. Акеми делает вид, что все хорошо, потом понимает, что ей действительно не больно. Зато неожиданно больно становится — чувство, будто снова бьется в груди сердце, — когда она видит издалека троицу Песка, Акеми отворачивается. Канкуро она узнает легко, но смотреть на него не хочет, зачем ей это? Зачем ей притворяться, что все хорошо и безмятежно улыбаться? Зачем делать вид, что она нигде не сломана, что в Анбу ей было весело и хорошо? Зачем ходить на могилу к Аичиро, которого не уберегла? Зачем потом спать с Учихой Саске? Акеми совершает на два логичных поступка три нелогичных, и ее сводит это с ума. Сай говорит, что она себя наказывает. Акеми смеется, что он наказывает себя сам. Сай пытается жить нормальной жизнью и женится. Брак не складывается. Он тоже притворяется, тоже делает вид, что все хорошо, и выдыхает, когда их с Акеми отправляют на миссию подальше от Конохи.Пролог. Накику
Evanescence — Going under
+++
— И ты смеешь возвращаться?! Ей прилетает пощёчина, и Кику отшатывается; смотрит не на старика в рясе, а на бывшую советницу Чиё за его спиной. Но та отводит взгляд, словно её это и не касается вовсе. Никто не спешит подставить ей, предательнице, отсутствующей целых полтора года, локоть. Кроме Куро. Её чуть не выворачивает наизнанку, прямо на его костюм, но кукловод держит крепко и словно не было этих лет разлуки. — Всё будет в порядке, слышишь, — убеждает Канкуро, тяня её назад за локоть, пока Гаара тихо и угрожающе что-то говорит старейшине, который поднял руку на его названную сестру. До её побега они общались не так сильно, как с Куро и Темари, но за это время многое изменилось, Йондайме сдох, и сиблинги сблизились, не забывая и о той, кто по каким-то причина пропала. Несмотря ни на что, Кику всегда старалась быть в курсе событий в родной деревне. Обычно почти-официально-утверждённый Казекаге не перечит совету, но она беременная, а ещё её считают очень ценным ресурсом в Суне — единственная выжившая из Ритсуми, единственная оставшаяся Шинпи. Которая родит им ребёнка от одного из самых талантливых шиноби страны Ветра, пусть и нукенина. Придётся сделать вид, что она никогда не была в списках разыскиваемых преступниц. У нищей Суны каждый ниндзя на счету. Она не планировала возвращаться. Собиралась остаться с Акацки, точнее, в том схроне, где её изредка навещал Сасори, а когда он не мог, приходил его шумный напарник, Дейдара. Кику до сих пор не знает зачем Скорпион спас её, когда она сбежала с Косен после того, как всю её семью вырезали. По собственной дурости чуть снова не умерла, но можно ли винить семилетнюю девочку, оставшуюся совсем одной в том, что она просто хотела убежать от жестокого мира? Она снова встретила Сасори во время экзамена на чунина в стране Огня, когда незаметно ушла из Леса Смерти по просьбе Чиё. Ей почти исполнилось пятнадцать, а ему уже было за тридцать. Она смогла убедить его, что может шпионить для Акацки. Ведь её геном действительно был полезным: что инка, что хенка. И она шпионила. Выполняла всё, что он требовал. Пряталась в схроне, когда для неё не было миссий. А через полгода они впервые переспали. Она никогда не питала иллюзий, что Сасори — нормальный. Он был психом, совсем как Гаара в детстве, маньяком-убийцей, пусть и с лицом молодого юноши. Но в постели Сасори оказался на удивление необузданным. Как она потом поняла — возможно из-за того, что почти закончил своё высшее творение. Почти был готов превратить себя в куклу, оторвавшись навсегда от любых страстей этого бренного мира. Возможно, секс с ней был единственным, который он себе вообще позволил. Когда по взгляду Дейдары Кику поняла, что для «данна» дороги обратно не будет, она от злости стянула с него штаны и опустилась на колени. Да она бы и этому жуткому Кисаме бы отсосала сейчас его рыбий хер, только чтобы сделать побольнее тому, кем была одержима с семи лет. Но больно ему не стало — нечему уже было болеть. Сасори посмотрел на своего чересчур довольного напарника и отправил, к неудовольствию Дейдары, Накику в Суну. Больше в её услугах не нуждались. Она даже не успела сказать ему, что беременна. Впрочем, наверное, к лучшему. Куро ведёт её по длинным пустым коридорам в её комнату. Тут даже не пыльно, видимо он или Гаара периодически прибирались, создавая иллюзию того, что она их не бросала. — Ну не дура ты, пигалица? — вздыхает кукловод, крепко прижимая к себе и усаживая на кровать. Кику отрешённо сверлит взглядом стену. Дура, конечно. Она ещё пару месяцев зачем-то ныкалась по стране Ветра, по старым убежищам Сасори, пока её не нашёл Дейдара и настойчиво не сопроводил практически до ворот. Само собой, он заметил её уже не плоский живот, но обещал держать рот на замке, если она окажет ему ответную услугу. Кажется, Тсукури она нравилась куда больше, чем Кровавому Скорпиону. По крайней мере, его совершенно не смущало, что он трахает беременную якобы девушку своего напарника. Бывшую — кем бы она не приходилась кому. — Прости, Куро, — всё, что Кику может из себя выдавить. Ей ничего не хочется, хочется только лечь и уснуть навечно. Она теперь и как куноичи непонятно когда сможет восстановиться. А потом все тревоги забываются, когда поздно вечером двадцать второго ноября у неё рождается Кумо. Улыбчивый, спокойный, нежный малыш с золотисто-рыжими волосами и огромными серыми глазами. Он похож на Сасори больше, чем на неё: черты её лица никогда не были такими кукольными, но на Кумо нет печати меланхолии и отчуждения, и Кику клянётся, что никогда не появится, она его не оставит. У Кумо нет отца, но у него есть суровая, но справедливая тётя Темари, ехидный, но весёлый дядя Куро и, конечно, вежливо-холодный, но меняющийся в кругу семьи дядя Гаара, Казекаге. Чиё смотрит на ребёнка с опаской и бездонной грустью, предпочитая держаться на расстоянии. Но смотрит постоянно. Даже просит раз подержать на руках, запираясь в отдельной комнате, чтобы никто не увидел её слёз. А потом Гаару, нового Казекаге, похищают. Канкуро оказывается на операционном столе и только благодаря чуду: хенка и запрещённой практике с Чиё над Кишо Тенсей, Кику удаётся вытащить названного брата с того света, продержавшись до появления лекаря из Конохи, некой Харуно, ученицы Годайме. Гаару спасает Чиё, отдавая свою жизнь. Она же с невесть откуда взявшейся подмогой из Листа расправляется с Сасори. Отношения между деревнями не становятся лучше, но Гаара благодарит команду Хатаке Какаши и лично Наруто, обещая, что попытается немного снять напряжение между странами. Получается плохо. Кумо подрастает, и Кику, несмотря на всю любовь к сыну, решает вернуться в строй. Здесь есть кому за ним присмотреть, тот же Баки не против взять его под своё крыло, как в своё время троицу Сабаку. И Куро его тренирует, ведь Кумо совершенно всем пошёл в отца: он строгает марионетки, собирается обучаться искусству ядов и ирьёниндзюцу. Война прошла, Кику с сыном провели её в эвакуации на Косен, наслаждаясь морем и солнцем пока остальные глотали кровь на поле боя. Ей хватило, умирать за высшие цели она не хочет, а впереди ещё ждут бойни и смерть в любом случае. Альянс альянсом, но он такой же хрупкий, как был всегда: деревни объединились против общего врага, но скоро всё вернётся на круги своя. И ей придётся надеть маску иволги на поллица, спрятав нижнюю часть под накидкой. Когда Кику спустя год отсутствует на границе, то впервые за долгое время чувствует что-то похожее на липкий ужас, получая сообщение от Гаары. Темари на смотринах в Конохе, её собираются выдать за наследника клана Нара, который займёт в Конохе пост личного секретаря Хокаге. Хорошая партия, а ещё лучшая — Хьюга Ханаби, которую обещают, в свою очередь, Казекаге. Хьюга Хиаши наверняка был против, но теперь его голос не учитывается: толерантная Коноха решила, что следующим главой клана должен стать кто-то из побочной ветви. Странное решение, но ей нет дела до Конохи и их жителей. Ей есть дело до собственного сына, которого Тема-чан взяла с собой в Коноху. Зачем? Как ей пришла в голову такая мысль? Кику зверски расправляется с целью: подбирается впритык с помощью инка, и даже не сносит голову нагинатой, вместо этого посылая через хенка внутрь его системы коварный яд. Он сразу парализует тело, а потом органы шпиона из Ивы будут долго тлеть, причиняя ему невыносимые страдания. Накику делает это ради того, чтобы не сорваться на Темари. Куда смотрел Куро?! А сам Гаара? Она влетает в кабинет Казекаге раздражённой фурией, швыряя ему свиток с уже подготовленным докладом прямо в лицо. Не попадает, конечно; песок надёжно защищает Гаару, но тот даже не обижается. Вместо этого заваливает Кику на стол, не обращая внимание на то, что она вся потная и грязная, а дверь даже не закрыта на ключ. Впрочем, кто посмеет войти сюда без разрешения? Разве что Куро, который и так в курсе, что его брат и названная сестра периодически снимают стресс, трахаясь в разных уголках резиденции. Чаще всего, собственно, в кабинете. Куро и сам не прочь кого-нибудь оприходовать во дворце. Гаара не церемонится, задирая ей полы костюма и стягивая короткие шорты вместе с бельём. Входит резко и жёстко, хватая за длинные золотистые локоны, собранные заколкой и превращая причёску в чёрти что. У Кику закрадывается мысль, что про Кумо он пошутил, чтобы просто поскорее вернуть её в деревню. К сожалению, когда они оба, тяжело дышащие, сверлят друг друга пристальными взглядами, Накику понимает что нет, её четырёхлетний сын всё-таки в Конохе. — Вы закончили? — раздаётся по ту сторону двери голос Куро, и Кику поправляет одежду, мечтая в душ, а потом в Коноху, убивать Тему-чан. Ту, может, и боится большинство жителей Суны, не говоря уже о Конохе, но Накику и сама умеет быть страшной. Очень страшной, потому что она тоже скорпион: ядовитый, действующий исподтишка и безжалостный. — Да, — спокойно произносит Кику. — Ты был в курсе, что Кумо… — Нет, я только сам вернулся с миссии. — Куро прислоняется к косяку двери и смотрит насмешливо. — Но могу сопроводить тебя в Коноху. Будет весело. Очень. Ей ни разу не весело, особенно, когда пару месяцев спустя она подслушивает разговор Темари и Гаары, в котором её старшая названная сестра делится откровением, что умудрилась потерять Кумо на два дня. Потом какой-то клан рыжих призывателей ей его вернул, но Темари уже успела окрестить Нара Шикамару вдовцом до свадьбы. Эта участь наверняка стала бы реальной, прибудь Кику в Коноху на три дня раньше. Сейчас её слишком развезло от коктейлей в «Акасуне», чтобы портить мордашку невесты. Она ночует у Гаары, потому что ему запарно тащить её в её комнату, и он не хочет будить малыша. Утром они оба опаздывают, ещё хмельные под контрастным душем елозя руками по телам друг друга и по переключателю градусов. Когда на Кику обрушивается кипяток за секунду до оргазма, она визжит и выталкивает их из кабинки, обещая Гааре мучительную смерть, если он не закончит всё нормально. Их связь заканчивается за пару месяцев до переезда Хьюги в Суну. Кику не особо жалеет: ей есть с кем провести время, а Гаару она всегда будет любить как брата. Ханаби ей даже нравится: она решительная и не растекается соплями по полу, как её старшая сестра. Темы-чан очень не хватает, но присутствие новоиспечённой жены Казекаге скрашивает это отсутствие. И их сын тоже очарователен, Кумо носится с ребёнком, когда не в академии, требуя себе ещё братика или сестричку. Было бы с кем. Кику не интересует ничего, помимо связей без обязательств. Её любовь к мужчинам умерла вместе с Сасори. Куро рассказал об их столкновении на войне. Она рада знать, что Кровавый Скорпион решил добровольно сдаться, узнав о том, что его наследие останется живо. И что у него есть прекрасный сын, который вырос таким, каким Чиё и его родители хотели видеть его самого: счастливым и любимым. Не покинутым. — Эй, пигалица, — говорит как-то утром Канкуро, по привычке прижимаясь к ней бедром, когда они сидят на лавочке под солнцем и соревнуются кто успеет доесть мороженое до того, как оно растает. Им по двадцать семь, а такое чувство, что по семнадцать. — Мы давно с тобой не ходили на миссии вместе. — Потому что я в Анбу, — фыркает Кику. — А ты нет. — Гаара предлагает интересное задание, я могу ради него надеть маску. — Куро, кто ещё не знает Куроари, Сасори и Карасу? Не смеши меня, напяливая маску, умоляю. — У меня вообще-то не только они есть, — ухмыляется Куро, приобнимая её за плечи. С ним и правда хорошо на миссиях: Кику без проблем готова подставить спину, ведь Канкуро надёжный и доверяет она ему даже больше, чем Гааре. — Чёрт с тобой, — Кику заглатывает оставшееся мороженое и облизывает пальцы под пошлое замечание марионетчика про таланты девушек в глубоком отсосе. — Пошли. Надоело тухнуть, может хоть с кем-то познакомлюсь. Тут все рожи одни и те же, приелись. На рассвете следующего дня, перекидываясь ехидными шутками, они покидают Суну с припрятанными в рюкзаках масками.