Власть и Вера, храбрая, как лев

— Фидес, — шепчет Оливер, касаясь толстой косы на крепком плече, и осекается. — Не упоминай её имя! — Лео резко оборачивается, пронзая его возмущенным взглядом изумрудных глаз. — И не трогай меня своими грязными лапами! — Почему? Ты же моя сестра, — он насмешливо улыбается и гладит покрасневшую щёку, кончиками пальцев задевая шрам на правой стороне лба. Говорят, Лео вырезала его сама. По ощущениям даже кожа, как у матери, и запах, уютный и родной. Несмотря на разницу в три года (Оливер младше), их глаза на одном уровне. — Ты так похожа на неё. На Фидес, нашу маму, — он нарочито медленно ещё раз произносит её имя и статус. — Потому что ты идиот! — мускулистая девушка толкает его, и худощавый Оливер чуть не падает затылком в землю, но ему удаётся удержаться на ногах. Уже привык. — И она нам не мама! Она чудовище! Она кучу детей отправила на смерть! — М-м, второе покушение на лидера сопротивления. Снова хочешь посидеть в карцере? Мы тогда очень хорошо поговорили. Несмотря на её неприязнь, они могут часами обсуждать общие воспоминания, переходя на философские темы — религия, смысл жизни, правильное устроение общества. На последнее у них слишком разные взгляды, от этого и конфликт. Оливеру так нравится её дразнить и наблюдать за тем, как лицо из бледного становится красным, как наливаются гневом ярко-зеленые глаза. В такие моменты она особенно прекрасна. — Да пошёл ты! — она уходит, шелестя длинными юбками. Она очень принципиальна, как и мать. Никогда не наденет штанов, не срежет даже сантиметра волос. — В древности мужчины не носили штаны. Мода меняется. Если так переживаешь, надень розовые штаны с цветочками. Или сердечками. Они точно женские. — «Мерзок перед Господом каждый, делающий это!»— упрямо кричит она. Оливер очарованно вздыхает. Она безнадёжна. Безнадёжно прекрасна. Почему она каждый раз вздрагивает от его прикосновений и в целом избегает прикосновений парней? Ей настолько не нравится или?.. Он часто просит её поспать рядом, так гораздо спокойнее. Да, спать с человеком, который пытался тебя убить. Парадокс. Она ворчит, но соглашается. Значит, по-прежнему любит своего младшего брата, Он вновь оказывается в тёплом и беззаботном детстве после дневного ада, чувствует себя ребёнком, которому не надо ничего решать. Впрочем, мысли возникают очень взрослые. Он украдкой любуется очертаниями тяжёлых грудей. Ему более, чем достаточно, тайного любования и невинных прикосновений. Всё меняет одна ночь. Рядовая ситуация: он успокаивает Лео после ночного кошмара. В какой момент они оказались в объятьях друг друга без одежды? Искра, безумие, полное растворение друг в друге. Они забыли обо всём. Оливер — о своих правилах, она — о вере. Хватило мозгов избежать оплодотворения, спасибо и на этом. — Фидес, — выдыхает он на пике удовольствия, цепляясь за её густые волосы, мокрые от пота. — Извращенец! Он мог сказать, что совсем не это имел в виду, что мама для него — вечный идеал, и её имя стало для него нарицательным, но вместо этого он как обычно язвит: — Но ты же сейчас со мной. «Совокупляющийся с блудницею становится одно тело с нею». Она меняется в лице, быстро накидывает одежду и убегает прежде, чем Оливер догадывается извиниться. Остаток ночи он не спит, думая об утреннем примирении. Как это ни тяжко, придётся ждать утра. Она слишком горячая, ей нужно остыть. Его мучают и другие вопросы. Как быть с их отношениями дальше? Что делать с тем, что он нарушил свои же правила? Он определённо хочет услышать её мнение. Хотя бы попытаться. На рассвете Лео приходит сама. Она бледна и спокойна и в траурном платье ещё больше похожа на мать. — Прости, я дурак, — сразу говорит Оливер, наплевав на глупую гордость. Не каждый может услышать такое от лидера сопротивления. — Или ты женишься на мне, или мы расстаёмся. Решай, — коротко говорит она. — Я раскаялась и для себя уже всё решила. Жить во грехе я не буду. Про это измерение проблемы он забыл. Жениться… А это идея! Это может решить многие проблемы. — По Библии жена должна слушаться мужа, — напоминает он. — Да, если это не противоречит заповедям Господа. — Ты готова пойти на это? Всегда следовать за мной? — Да, — она смиренно склоняет голову. Оливер улыбается. Хорошая девочка. — Я женюсь на тебе, но заниматься любовью мы больше не будем. Ему понравилось, но он не хочет нарушать свои же правила и лицемерить перед другими. — Как это не будем? — она удивлённо вскидывает каштановые ресницы. — Зачем тогда брак? — Чтобы не жить во грехе, — отвечает он её словами. — Это ведь важно для тебя. — Нет, я не смогу в браке без секса, — она опускает взгляд. — Мы или женимся и занимаемся любовью, или расстаёмся. «Ты сильная, ты сможешь», — скажи он это, она наверняка примет вызов. Хотя бы из упрямства. Слова застывают на кончике языка. Пазл из наблюдений за ней складывается в единую картину. Она давно жаждала близости. Это многое объясняет. — Хорошо, будем заниматься любовью в законном браке, — он идёт на риск ради ещё одного рычага давления на неё. Он встаёт на колени и вслед за ней повторяет слова брачной клятвы: «Я, Оливер, перед лицом Господа Бога нашего, Бога Авраама, Исаака и Иакова, беру в законные жёны Леонарду и обещаю быть вместе в горе и радости, болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас». Она продолжает коленопреклонную молитву. Его сердце сжимается от сходства Лео с матерью. Она точно также молилась каждый вечер. «Фидес, Вера, — мысленно перебирает он варианты прекрасного имени и скрещивает с именем (при)обретённой жены: — Вера, храбрая, как лев». Брак скрепляется поцелуем и продолжением ночной любви, переходящей в утреннюю. Оливер любуется солнечными бликами на бледной коже, опоясанной каштановыми волосами, и наслаждается ощущением своей власти, подчеркнув её несколькими засосами на незаметных местах. «Надо было жениться гораздо раньше». Она оказывается очень хорошей женой, из противника превращается в верного соратника. Она по-прежнему не согласна со многими его решениями, но говорит об этом мягче, с глазу на глаз. — Что случилось с Лео? — удивляются остальные члены сопротивления. — Она убить тебя хотела, а тут вдруг вернулась в сопротивление и ходит за тобой хвостом. — Мы хорошо поговорили, — улыбается Оливер, а про себя добавляет: «Мне удалось её приручить». Они скрывают отношения. Репутация лидера сопротивления должна оставаться безупречной. Оливер ужесточает контроль. Любые проявления романтических чувств — только в спальне. Как же часто приходится бить себя по руке, тянущейся к её телу! — Готов уделить внимание любимой супруге? — вечером полураздетая Лео садится на его письменном столе. Вольность, за которую любой другой получит по лбу, но она чувствует себя хозяйкой, равноправной помощницей. Этого Оливер и добивается, втайне зная, что главный — он. Рациональным краем сознания Оливер отмечает, что куча бумаг перенесена на тумбочку. Небрежно, в духе Лео, но там ей хотя бы ничего не угрожает. Лео такая хорошая, даже наказать не за что. Интимная близость слишком важна для неё. После она становится покладистой и шелковой, как её волосы сразу после мытья. Сглаживается даже, казалось бы, невозможное — её излишняя эмоциональность. Намеренно лишать Лео физического утешения слишком опасно. Она гордая. Как бы не убила от обиды и унижения, да и мало ли, что ей в голову взбредёт. Оливеру секс менее важен, он может совсем без него, но это хороший способ снять стресс и получше узнать друг друга. — Ты похожа на запакованный подарок. Когда я тебя раздеваю и вот сейчас, — шепчет он на ухо связанной Лео и дразняще касается её груди через шершавые волосы, одновременно кусая за мочку. Девушка сдавленно вздыхает, но надолго ли хватит её терпения? Он превращает её тело в произведение искусства, продумывая каждый изгиб верёвки, каждое украшение из цветов и лент. Потом остаётся лишь натягивать в правильных местах, наблюдая за тем, как она бьётся в судорогах удовольствия, и наслаждаться пьянящим ощущением своей власти. Отличная тактика, если у самого в этот день нет настроения на любовные утехи. Быть связанным самому тревожно. — Ты дрожишь, — Лео сжимает его плечо горячей рукой и обеспокоенно смотрит в глаза. — Тебе холодно? Или боишься? Мы можем прекратить. — Нет, продолжай. Надо же преодолевать страхи и учиться доверять любимой супруге, — усмехается он больше для самоуспокоения. — И чего же ты боишься? — улыбается она, склоняя голову набок, как мать, когда задавала каверзный вопрос. Тем временем её стёртые пальцы ласкают его напряжённые соски, перетирая их через водопад каштановых волос. Оливер до крови кусает губы. Ох, она неплохо успела изучить его. Если бы не связанные руки, он бы достойно ответил. — Что ты оставишь меня здесь в таком виде, — говорит он самое простое и очевидное. — Не волнуйся, такую красоту я никому не отдам, — она стягивает его член петлёй из волос. У Оливера темнеет в глазах. Страхи? Какие страхи? Он имя своё вот-вот забудет. Лео очень заботливая. Когда у него болит голова, молча меняет холодный компресс, наливает травяной чай и даже не заикается о сексе. В дни её месячных Оливер проявляет аналогичную заботу. Самое страшное, если месячные приходятся на охоту. Он места себе не находит, представляя, как её выслеживают и убивают демоны. При скорбно-радостном воссоединении сложнее всего удержаться от поцелуев. Как и в решающий день. — Прощай, — говорит она перед последней битвой с демонами и замирает, будто ожидая чего-то. — Прощай, — коротко отвечает он. После, истекая кровью от вонзившейся в его плоть лапы Байона, он жалеет, что не поцеловал напоследок жену. Самое дорогое, что у него есть. Или не есть, а было?.. Единственное, что у него было. Оставаться в сознании всё труднее. — Стой, Лео, ты куда? — вдруг слышит он возню возле входа в подземный туннель. — К Оливеру! Пустите! Он мой муж! — Да она помешалась, демоны по башке дали! Лукас не слушает чужих голосов, смотрит на Оливера серьёзно и строго: — Это правда? Он кивает из последних сил. — Пожалуйста… пустите… её… Лео… Фидес… Веру… Она падает перед ним на колени и улыбается сквозь слёзы. — Твои… волосы… Теперь они не доходят даже до плеч, торчат неровными клочьями в разные стороны. — В битве потеряла. Но это ерунда! Пусть будут жертвой Господу за твоё выздоровление. Ты ведь поправишься, правда? — Лео сжимает его руку. Оливер кивает, чтобы её успокоить. Пруд они освободили. Теперь можно и умирать.

***

— Думал, раны помогут отвертеться от меня? — Лео бессовестно садится на него сверху. Пока они в одежде, но скоро это исправят. Оливер пьёт её новый облик и никак не может напиться. Они месяц не виделись. За долгий путь до Убежища её кожа приобрела соблазнительный румяный оттенок, волосы немного отросли и отливают золотом. Лео стала похожа на спелый фрукт. — Что, дар речи потерял от счастья? — она расстёгивает пуговицы на его рубашке. — Ага, — говорит он и резко подминает её под себя, чтобы впиться губами в наливную грудь. — Эй, так нечестно! — Осторожно, я всё-таки ранен, — останавливает он неаккуратное прикосновение к боку. — Ох, прости. Может, тогда не будем? Вдруг тебе ещё рано? — Ну уж нет, я за этот месяц чуть с ума без тебя не сошёл! — Как скажете, любимый супруг, — она хитро опускает густые ресницы. Главное для него — она, а для неё — он. У них взаимная власть друг над другом.