All of You is All of Me

      Любовь между королевой Садида и Королём элиатропов была искренней и глубокой, но она не исключала того, что они оба были неизбежно заняты. У них было мало совместных ночей, но они знали, что так будет, особенно после вторжения.       Амалии пришлось восстанавливать своё королевство с нуля, не имея никого, к кому можно было бы обратиться за советом. Её отец и брат присоединились к матери, и тем самым оставили исцеление королевства на ней. И это если не затрагивать напряжённые отношения со сбежавшей невесткой.       Для Юго всё было более дипломатично. Он пытался убедить правителей Мира Двенадцати позволить его народу, запертому в Эмбруме, жить среди всех остальных рас. Но он по-прежнему считался источником всех возникающих проблем, поэтому любые переговоры не давали результатов. За пределами королевства Садида и Юго, и его соотечественники оставались нежеланными гостями.       Реальность такова, что, к сожалению, нынешнее королевство Садида никак не могло принять тысячи новых людей. Отряд, обученный под руководством Норы, удалось оставить под предлогом охраны и помощи в восстановлении, но королевство никак не могло стать достаточно большим, чтобы вместить тысячи осиротевших детей. И Юго, и Амалия знали это, но от этого ситуация легче не становилась.       Из-за этого Юго постоянно находился в разъездах. Иногда королева завидовала тому, что Ева и Панпан могли жить вместе в отдалённом домике, каждый день проводить с детьми, а каждую ночь спать вместе. Но её собственное положение позволяло ей понять, что Юго просто пытался быть достойным королём и что ему точно так же не на кого опереться.       Конечно, они старались помогать друг другу во всём. Хотя бывали такие обстоятельства, когда между ними возникали недопонимания: всё же они были разных рас и занимали разные положения. Но Юго и Амалия действительно старались.       И всё же было трудно.       В королевской семье, кроме Амалии, не осталось никого. Всё, что она знала, было получено из уроков в детстве и от её нынешних советников, которым она всецело доверяла.       Ситуация Юго была похожей. У него был Адамай, к которому он мог обратиться, чтобы получить некоторые сведения об их народе, но тот знал лишь то, чему его научил Гругалорагран. Адамай был воином, а Юго должен был быть всем сразу: и королём, и воином, и героем, и наставником. У него был лишь брат-близнец да Чиби с Гругалом, которые были слишком малы, чтобы осознать своё положение в жизни. Местонахождение Норы и Эфрима было неизвестно.       Из-за своих графиков Юго и Амалия могли не видеться по несколько дней, а то и недель, но отношения между ними оставались тёплыми и искренними. В конце концов, они оба были взрослыми людьми.

***

      Это был один из редких вечеров, которые супруги проводили вместе. Амалия закончила свои встречи, бумажную работу и проверки раньше времени. Переговоры по размещению элиатропов, назначенные Юго в Бонта, были внезапно отменены. Это означало, что вечер был полностью в их распоряжении. У них был прекрасный ужин на балконе с видом на закат, где они оставались, пока луна не поднялась высоко и воздух не стал прохладным. Тогда они вернулись в свою тёплую комнату. И даже когда они завернулись в одеяла на своей общей кровати и согрелись, прижимаясь друг к другу, они понимали, что это ненадолго.       Амалия была последней из королевской семьи. Она знала, что её супруг чувствует себя виноватым из-за этого. Юго казалось, что именно его существование стало причиной гибели её семьи, и что он снова мешает счастью Амалии. Но садида всегда быстро затыкала ему рот и уверяла, что он не виноват. Ей было больно видеть, как Юго винит себя, и обидно, что другие перекладывают вину на него, потому что он был героем. Но здесь и сейчас, когда они лежали вместе, Амалия наслаждалась смехом своего супруга, прижимаясь к его груди. Они могли раствориться в объятиях друг друга и забыть обо всём, не считая любви друг к другу. Здесь они могли быть самими собой, без масок политиков, которые им приходилось носить каждый день.       Амалия лежала, положив голову ему на грудь, и слушала, как бьется сердце Юго, пока он перебирал пальцами её волосы. Совсем скоро они уснули от тёплых прикосновения друг к другу.       Несмотря на то, что в объятиях друг друга они чувствовали себя в безопасности, на их душе были шрамы, которые никогда не затянутся. Амалии было горько, когда семья посещала её во сне. Ей было мерзко, когда она вспоминала, как она чуть не вышла замуж за злого человека, который хотел использовать её. Ей было страшно, когда в её снах друзьям угрожала смертельная опасность.       Была глубокая ночь, когда она почувствовала рядом с собой какое-то шевеление. В этом не было ничего необычного — Юго постоянно ворочался во сне. Он никогда не просыпался в той же позе, в которой ложился спать. Но порывистость его движений и учащенное дыхание не были обычным явлением. В обычных условиях Амалия была бы раздражена и рассержена тем, что её разбудили, но сейчас всё было иначе. По искривлённому лицу Юго и его нахмуренным бровям было видно, что он испытывает дискомфорт. Его крылья прижались к голове в «ушках» шапки, а руки сжались в кулаки до побеления костяшек.       — Юго, — прошептала Амалия, но он не услышал. — Юго, пожалуйста, проснись, — попросила она.       Ей хотелось протянуть руки, прикоснуться к нему и утешить. Но ещё во времена их путешествий она поняла, что пытаться разбудить элиатропа от кошмара могут лишь Панпан или Адамай. Только они могли физически справиться с рефлексами воина, которые иногда просыпались в Юго.       У садиды же были другие способы пробудить своего супруга. Амалия сделала ещё несколько словесных попыток разбудить Юго, и когда это не помогло, она осторожно прижала ладонь к стене спальни. С помощью свой силы она создала свисающую с потолка лозу, которая медленно спустилась к лицу Юго и проросла цветком прямо у него под носом. Последняя крупица магии — и цветок раскрылся, выпустив пыльцу.       Как и ожидалось, глаза Юго распахнулись, а его тело взметнулось вверх. Быстрым движением он ухватился за ближайшее одеяло и дёрнул его, стаскивая с кровати. Быстро и бессознательно он обернул его вокруг себя и спрыгнул с кровати. Он стоял, повернувшись к Амалии спиной, но она слышала его тяжелое дыхание. Через несколько мгновений Юго застонал и опустился на корточки. Он зарылся руками в волосы и ухватился за одеяло, как за спасательный круг.       Амалия переползла на его сторону кровати. Она заметила, что там, где лежал её супруг, простыни были пропитаны потом — завтра нужно будет их постирать.       — Юго? — спросила она мягко.       Нет, ещё нет. Она не могла достучаться до него.       Между ними повисло молчание, пока Юго не прервал его приглушённым «Прости». Амалия знала его как облупленного, поэтому дала ему время прийти в себя.       — Юго? Ты не мог бы подойти ко мне?       Он встал — значит, услышал. Юго неуверенно сел обратно на кровать, не горя желанием выпускать свой кокон из одеяла и смотреть ей в глаза. По тому, как тряслись его плечи, Амалия поняла, что он борется со слезами.       — Можешь посмотреть на меня? — попыталась она обратить на себя внимание. Он заколебался, но наконец повернулся. Смотрел он вовсе не на неё.       Его глаза светились голубым светом и бегали по сторонам: он ищет, сканирует. Юго искал всё, что может навредить.       Она всё ещё не могла до него достучаться.       — Мы в королевстве Садида. В моей… нашей спальне. В нашей постели. Тебе ничего не угрожает, — она говорила чётко и ясно, не сводя глаз с его лица.       Её собственное напряжение ушло, когда его глаза перестали светиться. Но вскоре Юго отстранился от неё и закрыл лицо руками. Его плечи затряслись еще сильнее: она отчетливо слышала, как он тихо плачет.       — Ничего, если я подвинусь поближе? — Он кивнул, и она подсела ближе. — Ты можешь показать мне своё лицо?       Юго заколебался, но всё же открылся ей. Из его карих глаз по покрасневшим щекам текли слезы. Мягко и медленно Амалия протянула руку и обхватила его голову. Он прильнул к ней, чувствуя её прохладные ладони на своем лице. Одновременно с этим они вместе легли на кровать, и Юго накрыл руку Амалии своей, глядя ей в глаза.       — Может, поделишься? Без одеяла прохладно, — попросила она. Юго несколько раз моргнул, прежде чем понял, что она имеет в виду. Он быстро развернул одеяло и укрыл им девушку. — Спасибо, — вздохнула она, закутываясь, чтобы согреться. — Хочешь поговорить об этом?       Юго скривился от этой мысли, но он знал, что от садиды не скрыться.       — Это… Это был Нокс… после того, как мы телепортировались на гору Зинит. Я был ошеломлен, впервые увидев Огреста, и… не заметил Нокса за спиной. Он истощил моё вакфу, но на этот раз он держал меня за голову и говорил, что это я виноват в том, что Огрест разгневался. Он сказал, что смерть Панпана — моя вина. И это… это даже не то, что меня напугало. Его руки были так близко к моей голове, Амалия! — Юго закрыл глаза и будто вынужденно рассмеялся. — Это так глупо! Это такая глупая причина для кошмара. Я видел, как умирали мои друзья. Я видел, как умирали невинные. Я столько раз чуть не умер сам, и мой кошмар — это то, что с меня чуть не сняли шапку? — Он вытер ладонью Амалии новые капли слез. — Я видел, как Нокс исчез. Он больше никогда физически не появится в моей жизни. Он не сможет… Он больше не сможет причинить мне боль. Я показал друзьям свой самый большой секрет. Так почему же я до сих пор так расстраиваюсь из-за этой шапки? — он выдавил смех сквозь рыдания.       Амалия продолжала гладить его лицо, убирая длинные волосы. Её следующие слова были строгими, но она старалась говорить их осторожно:       — Юго, мы оба знаем, что твой секрет очень важен для тебя. Не глупо расстраиваться, если кто-то попытается увидеть, что под твоей шапкой, не спросив разрешения. Я помню, что вначале, когда мы только познакомились, мне было любопытно узнать кто ты. Моё любопытство заставило меня попытаться снять твою шапку, и я прошу прощения за это. Во время наших путешествий я поняла, что твой секрет — это часть тебя, и было бы ужасно с моей стороны не уважать желания моих друзей. Я любила тебя за то, каким ты был тогда, и люблю тебя сейчас. Мой авантюрный, смелый, добросердечный, самоотверженный элиатроп.       Это заставило Юго разразиться задыхающимся смехом.       — Тебе действительно нужно было оставлять последнее слово?       — Конечно, ты, тофу-мозг! Тебе нужно перестать бросаться с головой в сражения. Ты возлагаешь на себя слишком много вины за проблемы, которые существовали задолго до твоего рождения. Даже твой брат считает, что ты пытаешься решить слишком много проблем самостоятельно, хотя он такой же дурной, как и ты. Самоанализ пошел бы ему на пользу, этому дракону.       Её король переваривал эти слова.       — Спасибо, Амалия, — улыбнулся он.       — Я рядом как раз для этого. Кроме того, помнишь, о чем мы говорили? — Амалия провела пальцем по внешнему краю шапки, спускаясь к завязкам, свисавшим рядом с его лицом. Она подтянула одну, чтобы шапка плотно прилегала к голове, а затем завязала ему бант под подбородком. — Как королева Садида, как твой друг и как твоя жена, я удостоилась знать секрет, скрытый под твоей шапкой. То же самое касается всех наших друзей. Нет лучшего чувства, чем знать, что ты нам так доверяешь. Мы никогда не будем обижаться на тебя, если тебе удобнее скрывать их. Ты ведь знаешь, что можешь носить эту шапку и в рабочее время?       — Почему-то мне кажется, что другие правители не воспримут меня слишком серьёзно, если я появлюсь в шапке с бантом под подбородком, а не в капюшоне.       — Ерунда! Они просто не разбираются в моде! К тому же, по-моему, она тебе очень идет.       Юго закатил глаза.       — Хоть кто-то считает, что это мило.       — Сейчас тебе лучше? — спросила Амалия, глядя в смягчившиеся глаза Юго. Они всё ещё выглядели уставшими, но блеск вернулся.       — Да. Спасибо, Амалия. Это очень много значит для меня. Правда. Но я не думаю, что сегодня снова лягу спать. Я не хочу тебе мешать.       — Останешься со мной, пока я не засну?       — Конечно, моя принцесса, — поддразнил Юго.       Амалия рассмеялась.       — Не забывай, что я теперь твоя королева. И как твоя королева, — садида приподнялась и нежно поцеловала Юго в переносицу, — я требую, чтобы утром ты постирал простыни.       — Принято, госпожа.