Сон

Он самый страшный кошмар для него. В каждом сне появлялся он — Некоглай.  Сны были долгими настолько долгими, что казалось он проводил там все свое время, даже умудряясь как-то уставать, когда просыпался.  Во снах Коля брал его за руку, отводил в какое-то до боли знакомое место, но как бы Рома не старался — узнать не удавалось.  После такого, утром Рома не мог нормально кушать, вспоминая события ночи, мог только давится едой.  Что-то из прошлого, там еще и в помине не было Некоглая, хотя они тогда и пересекались на стримах Вадима, еще такими молодыми были. Мокривскому было не смешно ни капли с придурковатого поведения парня, ведь он вел себя так с малознакомыми людьми, причем не вливаясь в компанию, а просто выставляя себя в не очень хорошем свете, унижая самого себя.  Сны сопровождались тихим шелестом листьев, но все равно казалось, что нет никаких звуков, что есть лишь тишина. Иногда Лебедев подавал голос, но произносил лишь имя Мокривского, шепотом говоря прямо над ухом, чтобы слышал только он. Куда бы не вел его Коля во снах — всегда было темно, и темно не потому что там была ночь, а потому что небо затянуло смогом и солнце было вовсе не видать.  Он боязливо брал за руку Колю, сжимал крепко, боясь не того, что тот его убьет, а того, что если он не возьмет  его за руку, то убьет кто-то другой. Чувствовал безопасность только рядом с ним, на удивление. Во сне были неважны Колины и Ромины чувства или повадки и то, что Рома никогда бы так не сделал и в общем не встретился с тем, кто угрожал ему, они все равно там другие, не как наяву. Мокривский любил такие сны, хоть было и боязливо иногда, но чаще было спокойнее, чувствовал умиротворение, убегал подальше от реальности, что мучала его; душила изо всех сил, не давая проскользнуть мимо её мощных лап.  Вся жизнь у него протекала там — во сне.  Бывало не отличал реальность от сновидений. Так однажды он написал Некоглаю, благо тот не успел прочитать, и очнувшись полностью, Рома поспешил удалить сообщение, которое не несло в себе никакого смысла.  Еще до сих пор не может забыть, как Лебедев его во сне душил, а ему это нравилось, до ручки доводил и потом на зло отпускал горло, на что получал недовольный взгляд.  Еще помнит, что цветастый его изнасиловал: в пятиэтажку зашли оба, Коля дверь в квартиру открыл и там уже всё началось. Тот его за руку хватает, вбивает в стену. Одну руку приложил к груди его, дабы не сбежал, второй дверной замок закрывал. Там из окон свет пробивался, но Коля зашторил все окна, хотя всё-таки маленькие лучики просачивались сквозь плотную ткань штор. На раскладной диван его опрокинул, и Коля сначала ждет, высматривая чего-то, будто в лице Мокрицы было что-то не так. Потом, когда сменил свое выражение лица, то приблизился к лицу старшего, нависая над ним, опираясь на диван руками. Сначала целовал аккуратно, нежно, с такой легкостью, как матери обычно целуют. А ведь Рома все ощущал, каждой клеточкой чувствовал, как к нему чужие губы прикасаются, как каждый поцелуй расплывается плавно по коже, а мурашки бегут со спешкой.  Но потом было больно. Он не помнил конкретные ощущения в тот момент, но чувствовал адскую боль. Рома после этого думал, что когда спал, то какую-то часть его тела свело и эта боль проецировала в сон. Он плакал там, да и когда проснулся, то глаза были влажными, даже успел застать стекающую слезинку по своей щеке. Никогда такого прежде не было. Несколько еще таких снов с Некоглаем, и в какой-то момент это всё прекратилось. Ничего больше не снилось с ним, да и даже добрых снов не было.  Он с облегчением выдохнул, хотя это было лишь начало его кошмаров.