Eterna amantes — мучения навсегда.

Блэйд сидел на лежанке, представляющей из себя что—то между матрасом и ковриком для йоги, расфокусированно смотря на стену. Сама стена была абсолютно ни при чем, хотя по выражению его лица казалось, что она испортила жизнь ему и всем поколениям его предков. На самом деле Охотнику было просто по—человечески скучно. Он один дома, дел нет, а тот же телефон не представляет для него никакой ценности: это вообще, судя по тому, кто им пользовался, было достоянием общественности, а не личным гаджетом. Ладно, дело было не в этом, на это он особо и не жаловался. Дело в том, что, чем дольше он будет уходить в себя, отгораживаясь от реальности, тем больше вероятность того, что его настигнет приступ Мары, а рядом нет, да и не планирует появляться Кафка, которая могла бы его успокоить и помочь прийти в себя. Тишина, одиночество и полумрак мало того, что сами по себе нагоняли тоску, так ещё и заставляли погружаться не в лучшие мысли, он загонялся и заходил абсолютно не в ту степь в своем сознании, что, в случае Блэйда, и вело к очередному приступу. Занять себя было чем—то необходимо, но чем? Учитывая, что Охотник все ещё считал себя просто оружием, инструментом, ошибкой и вообще живым мертвецом, ему было ещё труднее сориентироваться, когда его не контролировали и не приказывали, абсолютно не оставляя времени на какой—то досуг, в тех ситуациях было здорово, если оставалось время хотя бы на сон... Ладно, вопрос "Чем же занимаются нормальные люди, когда им скучно?" отпадал сразу, потому что он точно не нормальный, да и едва ли человек, вопрос звучал скорее... "Чем же ему можно заняться, чтобы вести скуку?" Мысли о сражениях или попросту массовых убийствах на удивление совершенно не впечатляли, только сильнее заставляли циклиться на нежелательных темах. Хотя меч взять в руки все же захотелось, пусть и для совсем иной цели... А кто мешал ему это сделать? Абсолютно никто. В миллионный раз рассматривая и поглаживая пальцами чёрное лезвие с золотыми сколами, он прикрыл глаза, сосредоточившись на ощущениях. Проведя кончиками пальцев по острию, он моментально разрезал подушечки пальцев, лишь сильнее жмурясь, пока кровь начала стекать по мечу. Мазохизм был его маленькой тайной. Безусловно, за сотни лет жизни он умирал бесчисленное количество раз, а про какие—то серьезные раны можно были и вовсе умолчать, Блэйд мог просто привыкнуть к ощущению боли, но.. не смотря на терпимость и выносливость, которую он все же приобрел, в какой—то момент это стало приносить удовольствие. Умереть он не мог, с чем в глубине души уже давно смирился, а его стиль боя предполагал множество ранений в первую очередь.. себе же, что в этом плане не могло не радовать. По началу осознание собственного мазохизма почти пугало: отторжение, отвращение и ещё более глубокое закапывание собственного "я" были одними из этапов, но что он в конце концов мог сделать, если его единственным способ получения серотонина была резня себя или окружающих? Одним ранением больше, одним меньше, никто из окружающих не заметит такую мелочь, особенно если учитывать, с какой скоростью все зарастает. Не сказать, что его беспокоило мнение окружающих, но избежать неловких ситуаций хотелось, тем более, что данная тема смущала и его самого. Кровь остановилась около запястья, слегка пачкая края темного фрака. Сама ранка уже затянулась, оставляя после себя едва ли заметный след, все же это было слишком слабо, чтобы остался шрам. Тяжело выдыхая, Блэйд откладывает меч и начинает расстёгивать костюм, убеждаясь, что подобная мелочь не может заставить его успокоится. Оставшись топлес, не считая бинтов, он, слегка склонив голову, смотрит на свои брюки, прикидывая, есть ли смысл их оставлять, если через пару минут все будет залито кровью. После небольшого размышления, он все же раздевается до белья. Откладывая одежду в сторону, Охотник берётся за меч. Будет очень больно, но ему понравится. Одной рукой слегка прикрыв лицо, смотря на собственную фигуру сквозь пальцы, он проводит лезвием по своей груди, слегка дернувшись, когда плотный слой бинтов разошелся, обнажая глубокий порез, из которого почти моментально начинает вытекать кровь. Он, безусловно, мог снять бинты, чтобы лишний раз не возиться и не разводить грязь, но наоборот видел какую—то эстетику в том, чтобы самому разрезать их, наблюдая, как белая марля становится алой. Кровь стремительно стекает по мощной груди, пока Блэйд приглушённо стонет, прикрыв рот ладонью, от ощущения острой режущей боли, стремительно распространяющейся по всему его телу. От этих чувств он постепенно начинает возбуждаться. Порезы затягиваются мгновенно, но это не мешает делать их только глубже и резче, фактически на одну зажившую рану нанося сразу несколько новых. Светлое постельное белье давно стало ало—бордовым от свежей и свернувшейся крови, лицо Охотника было слегка покрасневшим, а дыхание сбившимся, со рта срывались хриплые стоны боли и удовольствия, трусы предательски давили в районе паха, а от всех этих ощущений его руки слегка дрожали, в определенные моменты едва не выпуская оружие из ладоней. На его глазах стояла пелена слез от боли и возбуждения, сложно было сказать, что было сильнее, учитывая, что он уже несколько раз пронзил себя почти насквозь. Больше не выдерживая этих ощущений, Блэйд рукой, которой до этого прикрывал рот, тянется к белью, слегка приспуская его, обнажая эрегированный член, по которому он мгновенно проводит ладонью, слегка сжимая, от чего сразу же издает несдержанный стон. От обилия чувств Охотник все же роняет меч, больше не в силах держать его, пока находится в таком состоянии. Сжимая в руке лезвие оружия, лежащего рядом, он грубо, но медленно, только сильнее мучая себя, начинает ласкать свой член, жмурясь от ощущения сексуального удовлетворения и боли одновременно. Предэякулят стекал по одной ладони, а по другой кровь от открытой раны, которой Блэйд специально не давал затянутся, статично сжимая острие меча. Движение постепенно становилось быстрее и агрессивнее, а комнату заполнили стоны и мычания в перемешку с пошлым хлюпаньем. Сам Охотник уже почти на пределе, не выдерживая такого калейдоскопа ощущений долгое время. И без того низкий голос сильнее хрипнет, абсолютно выдавая состояние его обладателя, брови сводятся над переносицей, а рот приоткрыт, позволяя тонкой ниточке слюны стекать с алых слегка раскрытых губ. Спина выгнута, а ноги расставлены чуть шире, что сопутствовало более удобной позе, самого его трясло от ощущения скорой разрядки, ради которой он так долго истязал себя. Одно резкое и грубое, почти агрессивное движение рукой – и Блэйд запрокидывает голову, выгибаясь дугой, со рта слетает протяжный стон, а живот пачкает сперма, моментально смешиваясь с кровью, которая осталась там от ран. Рука с мечом разжимается, наконец—то позволяя порезу затянутся, вторая же ладонь так же обессиленно опускается на пол, предоставляя Охотнику время на то, чтобы прийти в себя и насладиться послеоргазменной негой. Он ведь... человек, личность, а что может быть более человеческим, чем предаться самоудовлетворению, пока никто не видит? Поддаться искушению на сомнительные действия и воплотить свои потаённые желания в реальность? Верно, ничего: в той или иной степени все люди одинаковые, стягивая с себя маски и позволяя различными способами удовлетворить себя, сделать то, о чем остальным в глаза сказать было бы тяжело... Ах, не слишком ли много философии для одной лишь мастурбации с определенными фетишами? Вероятно, а может в этом всем и был какой—то смысл и определенный посыл... Внезапно тишину, до этого прерываемую лишь попытками Охотника восстановить дыхание, разрезает звук открывающейся двери, а после мягких шагов вглубь дома. Еак можно было не упомянуть об одной "детали"?.. "Деталью" в данном случае являлся Дань Хэн. А если точнее, то Дань Хэн, который живёт вместе с Блэйдом, образуя трагикомическую попытку отношений. Варьируя между любовью и ненавистью по пять раз на дню, они почему—то продолжали оставаться вместе, на смотря на все, что происходило между ними, а хотя скорее благодаря всем этим событиям. Можно довольно долго во всех красках и событиях описывать то, что они пережили вместе, но нынешняя ситуация не слишком располагала к платоническим разъяснениям, поскольку на данным момент член экипажа Астрального экспресса в своей человеческой форме с лёгким непониманием и недоумением смотрел на Охотника, который обнаженным лежал в углу весь в крови и сперме, вызывая вопросы даже у того, кто с бо‌льшей вероятностью понимал суть произошедшего. — Не смотри на меня так, будто впервые видишь это. Более бесстыдным оказался Блэйд, который и подал голос, пока на лице Дань Хэна отразилась ещё более сомнительная смесь эмоций: отвращение, возбуждение, непонимание и даже волнение, если уж на то пошло. — И ты не хочешь... сходить в душ? Прибраться здесь? Прикрыться в конце концов? Терпению дракона можно было позавидовать, потому что процент пассивной агрессии в этих словах был довольно низок, хотя и в принципе выразиться хотелось грубее. — Во—первых, чего ты там не видел, а во—вторых, не хочу. — И почему же? Дань Хэн подходит ближе, а лицо его все же мрачнеет, потому что с большей вероятностью его бессовестно и вполне себе целенаправленно выводили из себя, что, очевидно, мало кому понравится. Почему он сделал такой вывод не разобравшись в ситуации? Потому что, опять же, не впервые все это происходит. Вот только который раз он вёлся, выплясывая под чужую дудку, потому что... Потому что хоть все это и раздражало, но он был не то чтобы против, что бесило в себе ещё сильнее. Во время каждого подобного эпизода, дракон готов был мрачнейшими проклятиями осыпать Кафку, которая приучила прямого, как рельсы, Блэйда манипулировать. — Потому что. — Скажи, ты специально меня с порога выводишь? — А что, если это так? — Ответь хотя бы зачем ты это делаешь? Ты просто... Дань Хэн потихоньку переходит из состояния лёгкого раздражения в полноценную злость. Вот почему с Блэйдом нельзя по—человечески? Почему ему постоянно нужно так все усложнять? На гораздо большие уступки с самого начала шел дракон, начиная с того, что преодолевал панический страх и ужасную паранойю... Но вот, когда они преодолели этот этап и могли говорить без страха на равных, хотя бы в некоторой степени адекватные с человеческой точки зрения диалоги не складывались. И все при том, что сам Дань Хэн спокойный, понимающий, вполне себе адекватный и способный к заботе, но Блэйд.. одним словом ужас. Поражает то, как его терпят Охотники, потому что он холоден, отстранён, замкнут и зажат, у него отвратительный характер, он регулярно страдает от приступов Мары и искажения воспоминаний, пусть в этом его винить сложно, но дело сейчас не в этом, потому что долго на мысли "он не виноват в этом" отношения строить сложно. Но при всем этом пассажиру Астрального экспресса сложно отказаться от партера, если его можно так назвать. Он привык думать своей головой и довольно рационален, но каждый раз, когда он думал, что это пора заканчивать, его что—то останавливало. Жалость, сочувствие, некая привязанность, возможно, даже извращённая любовь и узы прошлого. Но суть у этого одна: уйти он не может, поэтому с переменным успехом прорабатывает принятие. Хотя сейчас его терпение уже на исходе. В голове так и всплывает фраза, что если Блэйд скажет ещё пару раздражающих фраз, то Дань Хэн действительно убьет его. В их случае эта фраза работала буквально. — Когда ты злишься в этой форме, это выглядит скорее смешно, чем устрашающе. Хотя и без эмоциональной окраски ты выглядишь смешно в этом обличии. Все. — Послушай, — дракон одним быстрым движением оказывается на Блэйде, грубо прижимая того к полу, и стоит сказать, что от силы сжатия запястий у большинства обычных людей они уже были бы сломаны. Вот только Охотник обычный не был. По ощущениям, Дань Хэн перевоплотился в истинную форму буквально в полете, но было ли это намерено или нет сказать сложно, он действительно мог сменить облик и неосознанно, под действием эмоций и ситуации, возможно, это и было одной из причин, почему обычно на людях не старался всегда сохранять спокойствие, — Ты этого добивался, да?! — Можно и так сказать. После этих слов Дань Хэн так посмотрел на Блэйда, что последний действительно на пару секунд испугался, замечая, что выглядит он действительно агрессивнее, чем в прошлые разы, когда Охотник выводил его. Его даже посетила мысль о том, что он доигрался и теперь весело будет далеко не ему. В общем, он был прав. — Знаешь, если ты хочешь, чтобы я был погрубее, то ты можешь просто сказать, совсем не обязательно доводить меня до белого каления и в очередной раз заставлять усомняться в своем выборе, — дракон почти рычит ему эти слова как прямо в лицо, действительно довольно угрожающе скалясь, сжимая руки на чужих запястьях сильнее и сильнее, пока его злость только начинала закипать. Блэйд молчал. Во—первых, не знал, что сказать, а во—вторых, даже он понял, что сейчас стоит помолчать, да и не для разбирательств в отношениях он это затевал. Только вот абсолютно отсутствующее лицо и пустой, почти мертвый взгляд в данный момент только сильнее бесили Дань Хэна. Сквозь тишину, прерываемую только дыхание находившихся в комнате, послышался хруст, а после короткий вскрик. Дракон все же сломал Охотнику запястья, точнее фактически раздробил кости одним лишь сжатием. Почти моментально пошел процесс заживления, но кто говорил, что приятно, когда почти в щепки сломанная кость по крупицам собирается обратно? Никто. Блэйду, мягко говоря, приятно и не было, было больно и противно. Да, он был мазохистом, но у него определенно были и свои предпочтения в ощущениях и ранах, так вот, раздробленные кости явно не входили в список фаворитов. Он жмурится, до крови кусая губы, почти на неосознанном уровне пытаясь вырваться и оттолкнуть Дань Хэна, вот только вышеназванного это по итогу скорее заводило, причем во всех планах. — Разве не ты хотел, чтобы я вышел из себя? Так почему сейчас притих? — Все, прекрати... Это уже перешло черту. — Прекратить? Нет, я только начал. — Что? Ответа не последовало. Зато Блэйда резко подняли на колени, удерживая в этой позе длинным хвостом, сам же дракон стоял в полный рост, возвышаясь над ним, что было непривычно, учитывая их разницу в росте. На лице Охотника была видна некая растерянность, ему казалось, что он уже готов был извиниться и пообещать не делать так, хотя бы какое—то время, но как только он приоткрыл рот, его грубо и основательно заткнули. Членом. Блэйд крайне выразительно посмотрел на Дань Хэна, пытаясь отстраниться и начать кусаться, но для первого его слишком сильно удерживали, а для второго рот был открыт слишком широко, чтобы сомкнуть зубы. По итогу он просто невнятно промычал, всеми силами изображая негодование и полноценную злость, но дракона это заставило лишь усмехнуться, он положил руки на чужую шею, а после начал двигаться. Причем движения с самого начала были довольно резкими, грубыми и быстрыми, что заставляло Охотника давиться и почти задыхаться, не говоря уж о том, что по сути не он сосал, а им попросту мастурбировали, не оставляя другого выбора, кроме как терпеть. С потрескавшихся и окровавленных губ крайне непристойно стекала смесь слюны и предэякулята, капли жидкости капали с подбородка на широкую грудь, плавно стекая по точеному прессу и оканчивая свой путь возле позорно сильно стоящего члена. Комнату заполняли характерные хлюпанья, полустоны и сдавленное мычание, у Блэйда по очевидным причинам слезились глаза, а сами слезы периодически стекали по слегка пунцовым щекам. И без того вечно растрёпанные волосы пришли в ещё больший беспорядок, а на шее виднелись красные следы от вдавливания. Одним словом картина была крайне возбуждающая, развратная и унизительная. Унизительная конечно для Охотника, если бы его видели сейчас те, кого он холодно и абсолютно безжалостно убил, то просто бы в гробу перевернулись, захотев выбрать себе хотя бы иную погибель. Сам Блэйд не мог сказать, что именно чувствовал относительно происходящего... Все это одновременно вызывало гнев, отвращение, невероятное унижение, но с тем и некоторое извращённое удовольствие и возбуждение, хотя кинка на подобное он явно не имел. Явное принуждение и абсолютное безволие с беспомощностью... Почему—то это возбуждало, хотя это определенно ситуационное чувство, если бы ему сказали про подобное в любое другое время, голова с плеч этого человека слетела бы молниеносно. Но ничего внятного в голове Охотника сейчас происходить не могло, однако он напрягся, когда понял, что руки на его шее стали сжиматься сильнее. Попытавшись сфокусироваться и приоткрыть глаза, он смотри вверх, на мгновение встречаясь глазами с Дань Хэном, и в ту же секунду понимает, что бирюзовый свет в глазах дракона не предвещает ничего хорошего, хотя и без этого ситуация была так себе... А вот Дань Хэна этот зрительный контакт только больше завел, поэтому не смотря на абсолютно растерянное и почти испуганное лицо Блэйда, он свёл руки на шее Охотника, сжимая ее, перекрывая ему доступ к кислороду, но не смотря на это продолжая грубо брать его в рот. Блэйд, конечно, был далек от нормального человека в своей физиологии, вот только воздух ему, как и всем, был жизненно необходим, и если по—началу он подумал, что дракон его скоро отпустит, то при заметной асфиксии убедился в том, что этого не произойдет. Если он действительно умрет так, то... Это будет самая нелепая смерть за его века... Слезы потекли сильнее, а он стал закашливаться, но отстраниться ему не давали, хотя он уже чувствовал ужасно сильное головокружение при том, что мир перед глазами плыл. Одно дело уметь задерживать дыхание на несколько минут в нормальной ситуации, но совсем другое, пытаться выжить, когда тебя одновременно душат и трахают в рот... Блэйд в последний раз приподнял расфокусированный взгляд, сам толком ничего не увидев, а после безвольно повис, как и прежде, фактически связанный длинным хвостом. А что Дань Хэн? Он не остановился, скорее почувствовал некоторое удовлетворение от того, что Охотник умер. Он все равно возродится в течении минуты, а дракон хотя бы немного успокоился от этого, примерно так и были расставлены приоритеты. Сам Дань Хэн чувствовал, что скоро кончит, поэтому слегка замедлил темп, но все же продолжал брать бездыханное тело, но все это было просто для того, чтобы переродившись, увидел перед глазами ту же картину. Все же, кончить в труп было бы не так забавно. Блэйд в течении очень скоро времени приоткрыл глаза, оживая, но первой его эмоцией была искренняя растерянность, страх и удивление, все же ему нужно было время, чтобы прийти в себя после того, как он вновь ожил, а тут ему не дали и пары секунд на передышку, скорее наоборот, усугубили ситуацию, ускорившись, поэтому всего через несколько глубоких и резких толчков, Дань Хэн с приглушенным стоном кончил ему в рот, слегка ослабив хватку хвоста, которая после себя оставила на теле Охотника полноценные гематомы. Безусловно, Блэйду несказанно хотелось высказаться в сторону произошедшего, причем максимально грубо и доходчиво, но выше всех желаний стала нужда прийти в себя. Челюсть болела ужасно, язык онемел, а горло будто разрывалась, причем и снаружи, и изнутри, и все это приятным не назовешь. Он опёрся руками о пол, пытаясь отдышаться, из открытого рта на пол стекала сперма, но какое—то приличие и порядок его уже абсолютно не волновали, учитывая, что его буквально задушили во время минета... Не сказать, чтобы Охотник был гордым или страдал от раздутого эго, но в этой ситуации, даже его небольшая гордость была задета, к таким ситуациям его жизнь не готовила... — Животное... — кое—как хрипит Блэйд, на данный момент не в силах выкинуть что—то более стоящее. — Раз огрызаешься, значит способен продолжить? Охотник ничего не сказал, просто поднял на него взгляд с немым "Что?", а Дань Хэн присел рядом, взял Блэйда за подбородок. — Просто посмотри на себя... Весь в слезах, слюнях и сперме, ты умер, но у тебя все ещё стоит, мне воспринимать это как знак? — Хватит, достаточно... Он старается оттолкнуть дракона, сам отстраняясь, но тут же оказывается прижат к полу, причем лицом, поскольку чужая рука легла ему на затылок. — Чего ты ещё от меня хочешь? — Тебя. Это звучало бы почти мило, если бы не ситуация. Дань Хэн абсолютно бесстыднейше приподнимает чужую поясницу, разводя ноги, а у Блэйда пробегает неприятный холодок по спине. Охотнику хотелось сказать, что пусть дракон либо прекращает этот акт насилия, либо успокаивается и снижает уровень садизма, но при попытке что—то сказать он просто закашлялся. Горло слишком болит. Сам же Дань Хэн действительно немного успокоился, по крайне мере больше не желая убивать, однако его намерения сейчас были ясны, и вряд ли он собирался быть нежным. — Успокойся, тебе же больнее будет. Нет, он был бы и рад успокоиться, но несколько минут назад умер в крайне неловкой и унизительной ситуации, тут сохранять спокойствие было сложно. — Хватит. Теперь ты меня боишься или что? Внезапно голос Дань Хэна раздается прямо над ухом, он наклонился, надвисая над Блэйдом. — Помолчи... Больно. — Разве тебе не нравится боль? Охотник чуть не лопнул от возмущения. Нет, он был мазохистом, но дракон не сделал ничего, что могло бы ему понравится. Он бы менее херово себя ощущал, если бы из всех его органов сделали месиво и оставили бы в нем сотни мечей. Так хоть самолюбие не было бы задето. Дань Хэн шумно выдыхает, но замолкает. Он понимает, что перегнул, но он все ещё не успокоился в другом плане, Блэйд, безусловно, справедливо обижался, сопротивлялся и ничего не хотел, но он—то хотел... Про это не стоило никому говорить, но ему неприлично понравился это сомнительный опыт с Охотником. Почему—то это ощущение власти и абсолютной беспомощности партнёра крайне возбуждало, он действительно не мог отвести взгляда от Блэйда, который давился и не по своей воле унижался, а когда тот был при смерти, по ощущениям, Дань Хэн готов был кончить от одного этого вида. Возможно, стоило бы как—нибудь завести о подобном разговор и обсудить, было бы неплохо повторить подобное, только при других обстоятельствах. Однако сейчас ситуация была иная, поэтому дракон мягко целует Охотника в ухо, слегка покусывая, свободной рукой начав водить ногтями по его шее, почти моментально замечая реакцию в виде мурашек по спине и шее, а сам Блэйд напрягается, подкладывая руки под голову, слегка мотнув головой, будто это поможет скрыть покрасневшие уши. От этого вида на лице Дань Хэна расползалась неконтролируемая улыбка, даже если после всего Охотник будет бесконечно злиться за то, что недавно произошло, конкретно сейчас все же все будет. Так, сменив тактику, дракон постепенно начал ласкать его, то и дело слыша полустоны, которые Блэйд пытался сдержать. По итогу он довел ситуацию до того, что и без какого—то применения силы Охотник выгибается в пояснице, раздвигая бедра. Может ведь, когда хочет. По ходу дела достав смазку хвостом, он плавно переходит к главной части. Обильно смазав лубрикантом пальцы, он медленно начинает растягивать Блэйда, покрывая сильную спину поцелуями, пока Охотник кусает себя за запястье, стараясь не издавать звуков, хотя по итогу делая их только протяжнее и влажнее. Характерные звуки заполнили комнату, наполняя ее хлюпаньем смазки и сдавленными полустонами, в перемешку с едва слышным шепотом, которым Дань Хэн успокаивал Блэйда во время растяжки. Пара пальцев с небольшим трудом, но все же ритмично двигалась внутри Охотника, пока тот стонал и царапал ногтями пол, скрывая покрасневшее лицо, уткнувшись в руку. — Все, достаточно... — Блэйд отчаянно стонет, ерзая, изнемогая от желания большего. — Если тебе будет больно, то вини себя, — Дань Хэн и не собирался настаивать на большем, он сам уже достаточно долго терпел исключительно здравого смысла ради, поэтому вскоре вынул пальцы, заставляя Охотника поежиться от ощущения неприятной пустоты. Смазав член лубрикантом, дракон приставляет его ко входу, медленно начиная входить, одной рукой удерживая поясницу Блэйда на одном уровне для всеобщего удобства. Охотнику все же было больновато, что в данном случае было не слишком приятно, но терпением он не отличался, поэтому все прекрасно понимал. Понимал это и Дань Хэн, поэтому, превозмогая себя, по—началу двигался медленно и аккуратно, позволяя привыкнуть к своему размеру, ничего не травмировав. Блэйд постепенно начал расслабляться, боль плавно сменилась удовольствием, а едва сдерживаемые всхлипы стонами, в какой—то момент двигаться стало легче, и даже сам Охотник слегка выгибался и двигался навстречу. В этот момент дракон и понял, что можно перестать быть таким нежным. Толчки стали грубее, быстрее и глубже, что моментально сказалось на Блэйде, поскольку от неожиданности он сильно выгнулся в спине, цепляясь за пол и запрокидывая голову, почти вскрикивая. Дань Хэн больше не говорил успокаивающих слов, скорее с его губ слетали полустоны и подобие животного рычания, но что ещё можно было от него ожидать? — Дань... Слишком... — Блэйд говорил обрывками, не в силах нормально соображать сейчас, однако это ни на что не повлияло. В голове был туман, а перед глазами пелена слез, зрение подводило. Теперь было уже не до сдерживания стонов, основной целью было выдержать подобное, потому что судя по интенсивности происходящего, Охотника могут довести и до беспамятства. Это, безусловно, приятнее, чем было до этого, но все же, мягко говоря, ошеломляюще. Они оба были сильными, выносливыми, бессмертными и даже не людьми, поэтому когда они занимались чем—то подобным, это действительно могло быть за гранью человеческого понимания, и по интенсивности, и по времени. Вот только о состоянии нижнего, а если точнее, то Блэйда, после подобного и говорить не стоит. Он выживал, но на этом все, ему нужно было гораздо больше времени, чем после любого воскрешения во время битвы, чтобы прийти в себя и начать нормально соображать. По ощущениям, даже Мара не всегда наносила ему подобный урон. Дань Хэн же слышал и понимал все это, но на данный момент подобное отходило на второй план, потому что сейчас он не думал от слова совсем, просто отключал голову в такие моменты, руководствуясь исключительно чувствами, эмоциями и инстинктами, которые у подобного существа никак не могли быть мягкими и спокойными. Безусловно, и с его стороны подобное не могло продолжаться вечно, поэтому через какое—то время он почувствовал, что находится на пике. Буквально ещё несколько движений и он с громким стоном кончает, переводя слегка размытый взгляд на Блэйда, который дрожал, тяжело дышал и перешёл со стонов на что—то похожее на скулеж. Упс, снова слегка перегнул. Дань Хэн выходит из него, а после переворачивает его на спину, на мгновение лишаясь дара речи. Лицо Блэйда красное, все в слезах, губы искусаны, от быстрого дыхание грудь сильно вздымается, на животе виднеются следы спермы, а покрасневшие от сильных толчков бедра дрожат особенно сильно. Очень большой выдержки требовало сказать себе "стоп", а не идти на третий раунд. — Я отнесу тебя в ванную. В ответ послышались нечленораздельнные, но явно раздраженные звуки. — ...И помою. Ситуация повторилась. — ...А потом приберусь здесь. На этот раз ответом была тишина, а как известно, молчание — знак согласия. Взяв Блэйда на руки, Дань Хэн спокойно понес его в ванную, чтобы смыть следы их времяпровождения и дать ему прийти в себя после такого незабываемого опыта. Довольно забавно было слышать, что Охотник за стелларонами обижается, почти по—детски дуется, хоть и причина была крайне весомой, объективной и справедливой. Так вот, сейчас Блэйд, укутавшись в одеяло, недовольно смотрел в стену, гордо вскинув голову, абсолютно игнорируя Дань Хэна, который уже несколькими способами пытался к нему подступиться. "Прости, я больше так не буду", когда тебя жёстко выебали в рот, не забыв задушить напоследок, не слишком сподвигало этому. Физически Охотник уже давно пришел в себя, вот только с этим пришло и полное осознание произошедшего, а с тем и вполне себе праведный гнев. После, казалось, десятков попыток выйти на диалог, хоть что—то выходит. — Не делай так больше... никогда. — Хорошо... — Мне было страшно, ты вообще понимаешь, как редко мне бывает страшно? Это неприятно. — ...Это говорит мне тот, кто преследовал и изводил меня десятилетиями?.. — Не помню, чтобы хоть раз убивал тебя, а тем более так. — Допустим... — Я попрошу Кафку в следующий мой приступ Мары специально отправить меня в этом состоянии к тебе. Посмотрим, что останется от тебя и дома. По интонации и лицу Блэйда невозможно определить была ли эта шутка или нет, но Дань Хэну хочется верить, что все же да. По итогу поговорить нормально все же вышло, как и ожидалось, Охотника больше смущало то, как к этому пришло, а не сам факт, так что... у дракона ещё были шансы, но тему это поднимать он будет явно не сейчас, поскольку разговор закончился на хорошей ноте, а именно слегка агрессивных и недовольных, но все же поцелуях, а значит, что вопрос решен и конфликт исчерпан. Ну, что сказать... У бессмертных свои причуды.