Мы оставим это в секрете

      Какое он имеет право касаться этого ребёнка подобным образом, с такими мыслями, с этим неправильным сердцем, которое рвётся из груди каждый раз, стоит его мальчику посмотреть так открыто и любяще. Он ненавидит себя. Ненавидит сны, в которых юный Мидория заливается краской и сладко открывает ротик, чуть высунув юркий язычок. Ненавидит жгучее желание прикоснуться, едва зелёная макушка оказывается в зоне досягаемости. Это ведь так просто — протяни руку и вот уже чувствуешь шёлк этих непослушных волн.       Но чем старше становится мальчик, тем страшнее образы, встающие перед глазами при виде него. Тем сильнее хочется притянуть к себе и никогда не отпускать.       Он наставник. Учитель. Как он может?..       Однажды он проснулся от неприятной влаги в штанах. Было мучительно стыдно убирать следы поллюции, но ещё хуже стало, когда тем же утром юный Мидория обнял его, уткнувшись своим носом в открытую шею, обжигая дыханием чувствительную кожу. Видение из сна предстало перед глазами и заставило сменить позу, чтобы не быть скомпрометированным. Отвратительно. Он тошен. Сам себе противен.       Но что делать, когда мальчишеские руки, покрытые белеющими шрамами, так ласково, невинно, ложатся поверх его пальцев? Что делать, когда всё о чём можешь думать — как удержать болезненное тело в правильном положении, не поддаться соблазну наклониться чуть вперёд, чтобы накрыть эти нежные губы своими?       Он истязает себя. Впивается ногтями в бёдра, в надежде, что боль отрезвит. Помогает едва ли.       Ему бы набраться мужества и уйти. Но он слабак и трус. Трус, потому что боится себя и своих желаний, запирая манящие образы как можно глубже внутри своего сознания. А слабак, потому что не может отпустить этот лучик Солнца, эту звёздочку, этого нежного кролика, который имеет хищный оскал и зоркий глаз. Сама сущность юного Мидории, состоящая из фанатской одержимости и противоречий — будоражит его. Приводит в смятение и восторг. Если бы он только мог…       Но он не может. Не имеет права.       Мидорию окружают девушки, красивые и нежные, подходящие герою во всём. И его мальчик улыбается им, всегда обходительный и вежливый с каждой. И от этого учитель хочет волком выть и кошкой лезть на стены. Потому что даже во время судьбоносной битвы с главным злодеем его жизни, не было так мучительно больно, как сейчас, когда его мальчик, его Мидория, с улыбкой принимает шоколад от одной из своих подруг. У неё есть право. У бывшего героя нет ничего. Сердце выжимают, скручивают, вырывают и растаптывают, когда юный Мидория нежно благодарит одноклассницу за её чувства, принимая шоколад.       Он с самого начала знал, что будущего для них не существует. И всё же надеялся… мечтал…       Он утопал в обожании этого юноши, умывался его восхищением, наслаждался компанией, и сохранил в памяти каждый случайный взгляд и каждую улыбку. Мужчина просто никогда не любил прежде, не имел никого в своей постели, думал, что это не его путь. Но столкнувшись с подбирающим душу огнём, просто растерялся — не знал что теперь делать.       Его учили драться, жизнь научила прощать и прощаться. Но любовь? Этого он не проходил, и потому оказался не готов к её разрушительной силе, к её внезапной, захлёстывающей всё существо, атаке. Если бы он только знал…       Но он не знал и потому не обратил внимание на то, как привязанность маленького мальчика, как его любопытный ум, его непоколебимая вера в символ мира, заполнили чёрную дыру одиночества в стареющей душе.       Он просто хотел немного тепла… но получив кроху, обезумел от жадности и возжелал всё без остатка.       Но как он мог?.. Бывший герой и не мог: связав себя жёсткими правилами и рамками закона, учитель снова учился быть человеком, быть непредвзятым, быть ответственным взрослым.       Но стоило им оказаться наедине, как все маски рассыпались в пыль. Стоило юному Мидории обронить одну из своих острот, невзначай положить руку на колено учителя или его плечо. Стоило ему заглянуть в глубоко посаженные глаза и весь мир трещал по швам, все иллюзии благочестивости рушились. Он растворялся в мире на двоих.       — Сенсей, — неуверенно шептал юноша, и сердце взрослого мужчины замирало. Он так желал и так боялся услышать что-то непотребное, что иногда переставал дышать. Но его мальчик не был им одержим — не желал своего учителя в неправильном извращенном смысле, и не молил о спасении от жажды прикосновений. Лишь спрашивал что-то про учёбу. Иногда, что-то на отвлеченную тему. И никогда о личном или романтике.       Знаешь ли ты, что такое касаться языком чужого языка? Хотелось иногда спросить. Знаешь ли ты, как щекочет под ложечкой, если подуть на особую точку между шеей и плечом? Знаешь ли ты, какое удовольствие может принести рука взрослого мужчины?..       Он никогда не задаст ни один из этих вопросов. Просто не посмеет. Не сможет. Он должен оставаться взрослым и ответственным человеком, которому доверили воспитание детей. Не половое воспитание. Не на личном примере.       И всё же. И всё же иногда он глотал свою гордость, заставлял замолчать совесть, и наслаждался секундным наводнением, когда Мидория от усталости облокачивался на его плечо, смыкая ресницы и размеренно дыша.       Будь у них другая жизнь, другие тела, другие обстоятельства, Тошинори сделал бы всё, чтобы добиться сердца этого мальчика. Но они те, кто они есть и он не может ничего кроме участливой улыбки и безопасных касаний макушки.       — Спи спокойно, мой мальчик, я оберегу твой сон.