Но потом стало хуже.
Один за другим исчезали студенты. Прямо посреди бела дня. Уходили на перерыв, а после их не видел никто. Заметнее всех ощущались пропажи Ричарда — того самого, что гоняется за всеми с камерой, и Дженны — хорошей, но не самой близкой подруги Карла. Без них университет казался пустым. На тот момент отсутствия двух активных студентов уже хватало, чтобы университет казался «пустым». Исчезали дома. Исчезали остановки. Даже машин на дорогах стало меньше. Не может же это быть массовой галлюцинаций? Не может всем сразу казаться, что здания просто…пропали? Физически и на картах? Не может всем казаться, что шума на улицах и в университете стало меньше. Нет-нет, не может, точно не может. Но все сводилось к тому, что это ощущали только Карл и Чед. Даже Лололошка — подумать только! — мог назвать тысячу странностей, кроме исчезновений чего-либо. Но потом пропал и сам Лололошка. И Дилан, и Энди… Всё общежитие пропало. Действительно пропало. Дверь не открывалась. В окнах — пустота, которую до этого невозможно было представить. Только седьмой блок. Только Чед, Карл, Лиса и Абилка. Больше никого. Больше ничего.Всё исчезло. Испарилось, как про волшебство. Больше ничего не осталось.
Раньше Чед часто слышал от Карла слова о том, что было бы куда лучше, останься они только вдвоём. Но кто же, черт возьми, знал, что мечты действительно имеют свойство сбываться? Но теперь Карл был очень…подавлен. Он просыпался и смотрел в потолок долгими и затяжными часам, до тех пор, пока часы не пробивали восемь. Тогда он переодевался и подходил к теперь уже пустующей комнате Лололошки и Дилана. Стоял. Потом подходил к двери и тоже стоял там несколько часов. А после — словно ложился в кровать. Всё, на что он отвлекался — это кошки, что вечно мурчали и путались под ногами. Было тяжело от осознания того, что люди, которых он любил и которыми дорожил, пропали. Чёрт возьми, да он бы сейчас бросился на шею даже Ричарду! Находится с любимым человеком, конечно, было приятнее, чем в полном одиночестве, но это всё ещё слишком...давило на Карла. Как тогда, после смерти Брэндона, когда Чед каждый день пытался успокоить своего соседа. Приятно. Но неприятного больше. На еду он не отвлекался. Вообще есть перестал. Больше не выглядел, как нечто мягкое, теплое и округлое, которое можно долго-долго обнимать перед сном и после тяжёлого дня. Не сказать, конечно, что он очень похудел, но в объеме стал ощутимо меньше. Чед не мог осуждать Карла. Не мог смотреть, как Карл страдает. Не мог помочь. Чед вообще ничего не мог. Только сочувствующе кивать и вжиматься в кровать. Чед, в отличие от Карла, первое время пытался жить. Перечитал все книги, пересмотрел все известные ему фильмы и сериалы, изучил каждый уголок в компьютере Дилана и без конца играл с Лисой. Последнее было единственным, что не имело конца. И книги, и фильмы, и компьютер Дилана закончились очень быстро. Хотя, наверное, говоря «единственным», Чед немного преувеличил. Здесь было ещё кое-что бесконечное. Еда. Она будто генерировалась каждое утро. Но стоило Чеду откусить хоть кусочек, и рот нйаполнял ужасный вкус гнили, вызывающий рвотные позывы и блокирующий голод. В такие моменты, Чед понимал Карла. В такие моменты, Чед обещал себе больше никогда не есть эту гадость.Но каждое утро он давал еде второй шанс, надеясь, что получит что-то кроме гнили.
Гнилой была не только еда. Гниль покрывала изнутри, вызывая желание вывернуться наизнанку и хорошенько помыться. Чед боялся, очень боялся. Боялся, что Карл пропадет также, как и все остальные. Что останутся только Чед и кошки, или, ещё того хуже, даже кошек не останется. Оставаться только с Карлом — больно, но оставаться без него — в тысячу раз больнее. Карл с каждым днём был ближе к исчезновению, Чед это чувствовал, пусть и не мог объяснить. И поэтому старался держать Карла как можно крепче. Он сжимал его руку, — теперь немного костлявую, но всё ещё очень нужную, — долго обнимал, гладил по кудрявым волосам и что-то шептал. Сам не понимал, что именно. И Карл не понимал. Они оба просто знали, что это было чем-то поддерживающим. Тогда Карл вздыхал и мягко обнимал Чеда в ответ. Но объятия эти не излучали никакого тепла. И холода тоже не было. Ничего. Просто ничего.А потом случилось страшное.
Вмиг стало совсем холодно и пусто, будто солнце и материя, кроме нескольких квадратных метров в общежитии, не исчезли давным давно. Кошки стали раздражать. Чед стал слоняться без дела, туда-сюда, надеясь, что в коридоре сможет увидеть солнце. Карл исчез. Также, как и все, но ночью. Заснул и исчез. Его солнце, его прелестный Карл, то, что не давало сойти с ума окончательно…взял и исчез. И не было никаких шансов его вернуть. Чед хотел рыдать, но, почему-то, не получалось. Было слишком холодно. Слишком одиноко. Слишком пусто. Будто в груди была огромная дыра, которую раньше можно было заполнить Карлом и кошками, но теперь…теперь его у Чеда отняли. Теперь Чед мог только днями напролет налаживать рыжую шёрстку Лисы, надеясь, что это поможет.Не помогало.
Он крутился возле кровати Карла практически всё время, не давая Абилке туда запрыгнуть. Каждое утро он надеялся, что Карл вернется. Конечно, он опять надеялся… Потом вместо пустоты появилась злость. Чед бил по заботливо заправленным ним простыням, кричал и материл Карла, заводил тирады о том, какой Карл бессердечный, раз бросил его…кажется, он забыл, что исчезновение — не тот процесс, которого можно было бы избежать, который можно оттянуть, или который впринципе поддавался контролю.Чед уже сам хотел исчезнуть. Раз и навсегда. Чтобы больше не было так больно. Никогда не было.
Чед чувствовал, будто его бьёт током. Будто в нём что-то ломается, как в детской игрушке-роботе. Ему было плевать. Он просто хотел исчезнуть.И однажды это случилось.
Он не проснулся. Его кровать — пуста. Оглянувшись, он бы увидел вокруг себя только пустоту, которую до этого не мог представить. И он бы ничего не почувствовал. Ни облегчения, ни грусти, ни злости. Ничего. Чувства тоже исчезли. Его исчезновение было лишь вопросом времени. В конце концов, они все исчезали. С ним оставалось только смириться. Это так или иначе произошло бы. Не исчезли только кошки, что продолжали мурлыкать на кровати, ожидая своих хозяев.