Золотые рыбки

︎ ︎ ︎ ︎ ︎ ︎ ︎ ︎ ︎ ︎ ︎ ︎ ︎ ︎ ︎ ︎ ︎ ︎ ︎ ︎ ︎ ︎       Лето наступило – губы вновь обветрились, ощущаемо трескается нижняя, а верхняя вместе с зубами вечно кусает до крови, до язвочек, кровоподтёков и неприятного жжения.       Его волосы, как осенняя листва в парковом прохладном прудике с золотыми рыбками. Армин всё смотрит и смотрит: на рыб, на волосы, на листья, на воду – и пропадает, тонет, медленно идет ко дну без возможности спасения.       (А нужно ли ему это спасение и вовсе?)       Дно видно – Армину кажется, что вот-вот – и он дотянется рукой до гальки и песка. Но нет – он проваливается – сначала по локоть, потом по плечи, по шею, и наконец уходит под воду с головой.       И не вынырнет больше никогда – илистое дно обхватывает щиколотки вместе с когда-то белыми кедами. Так и стоит мраморной статуей, болтая руками над головой, булькая ртом, выпуская пузыри воздуха, тратя последний.       Минута, пять, десять. Час.       Сколько ему ещё осталось?       Эрен спокойно стоит рядом, не трогая, не говоря ни слова, просто смотря туда же, куда и Армин – в зелёный пруд с золотыми рыбками.       И вдруг резкое:       – Ладно, я всё. Дашь сигарету?       Всё что угодно.       «Для тебя».       На всё, что угодно готов. Всё, что угодно сделает. Счастлив служить. Как верный пёс, как почтовый голубь, как смирная лошадь. Как интернет-поисковик. Как словарик пыльный из школьной библиотеки.       Небо шлакобетоном давит на голову, раскраивает череп и любую попавшуюся мысль.       У Эрена холодные пальцы и пока ещё солнечная кожа на руках. Он разряжен, слишком холоден и витает где-то далеко за пределами этой вселенной, вернётся явно нескоро.       Армину так кажется.       Молчание, слишком глупое, слишком уютное, слишком тёплое, можно сказать горячее. Обжигает, ожоги оставляет, а хочется лишь ещё, ещё, ещё.       Армин смотрит золотой рыбкой, булькает ртом что-то невнятно – буль-буль, буль-буль; водит пальцами в воздухе, ладонями в пластырях трогает свои волосы-листья.       Лето уже заканчивается.       Август – предсмертная агония. Душит на половину иссохшимися пальцами, оставляет синяки на запястьях, вдалбливает в голову ужасные мысли. Стало понятно, что это конец, когда ласточки улетели – пару недель назад, забрав с собой писк в пять утра и небо в чёрных точках.       Теперь на улицах слишком тихо, мертво, по-осеннему, пускай и рано ещё.       Умереть хотелось и вместе с опавшими, пожелтевшими листьями когда-то зелёных деревьев, по которым уже прошлись сотни грязных подошв прохожих. А ведь некоторым повезло оказаться в детской аппликации.       Армин протягивает Эрену наполовину (пустую) полную пачку и зажигалку, смотрит на его жилистую шею, загорелую, усыпанную родинками, на бледную молочную кожу, выглядывающую из-под воротника футболки, на тонкие пальцы, на волосы, выбивающиеся из-под небрежного хвоста, на губы – еле-еле розовые, с подтеками крови и корочками сукровицы.       – Что?       Улыбка – сплетением, узлами, всё тянет и тянет, тянет и тянет куда-то в неизведанность и неизвестность — за ним. Как кролик, белый, из Алисы в стране Чудес.       А Эрен бежит за ним, а потом падает в черноту, и всё падает, падает, падает, и не знает, когда достигнет дна, чтобы радостно рассмеяться.       Он всегда будет там, где солнце. Высоко и рядом.       – Я люблю тебя.       – Я тебя тоже.       «Ну ты же знаешь».       Лучи последних, прохладных дней августа светят прямо в глаза, ослепляют. С летом пропадают и надежды.       А осенью настанет мимолётная смерть, добровольная. Виски запульсируют, костяшки зальются свежей кровью, на коленках не успеют зажить раны, а синяки под глазами посинеют пуще прежнего.       – Я испорчу тебе жизнь.       А он только и рад. Да, пожалуйста, испорти мне жизнь.       Ведь жизнь без слёз только по выходным под мелодрамы – удел счастливых людей. Это слишком скучно. Не имеет смысла.       Это удел тех, кто умеет ощущать себя живым без яростных ударов кулаками об стены, или же об собственное бедро, так, на всякий случай. Удел для тех, кто не ощущает пустоту по вечерам, чисто как бонус к замёрзшим ладоням и к отоплению, которое включат только в конце ноября.       А солнце ещё греет.       Кулак резко бьёт в паре сантиметров от его лица, в стену. Шматки неаккуратной шпаклёвки крошатся на кафельный пол. На месте удара осталась вмятина, окрашенная в алый-алый цвет.       Кровь.       Испортит жизнь? Да пускай. Да с радостью. Он только этого и ждёт.       Лишь бы был рядом. И он будет. Ведь он всегда будет там, где солнце.