Бриллианты

      Раздался свист, плеть рассекла воздух и отпечаталась кровавой полоской на спине крестьянина, который в очередной раз стиснул зубы от невыносимой боли и выгнулся. Дмитрий умело работал орудием наказания, поэтому хватило и пары ударов, чтобы превратить крепкую, потную спину в кровавое мессиво.        Капельки крови струились вниз по пояснице, затем по бёдрам, раскрашивая задницу в бардовый болезненный цвет.       Феликс, стоявший в толпе крестьян, смотрящим на представление, проглотил слюну. Уж не думал он, что из-за какой-то безделушки Дмитрий так сильно изобьёт мальчишку. Юсупов чувствовал вину за то, что Романов так обходится с живым человеком.        Услышав очередной болезненный стон Феликс не выдержал. Он подошёл к Дмитрию и приказал прекратить экзекуцию        Романов с удивлением посмотрел на Юсупова. Он поднял бровь и усмехнулся. — Эта скотина украла у тебя бриллианты, а ты так просто хочешь простить и отпустить его?! — Дмитрий повысил голос. Феликс вздрогнул. Он подумал, что ещё одно слово — и сам получит плетью по спине. Дмитрий был непредсказуем в такие моменты.        Юсупов решает не спорить с Романовым. Ведь великий князь был прав. Воров нужно наказывать. И как можно суровее. — Ты на солнце перегрелся? — не успокаивался Дмитрий. — Я тебя прикажу окатить холодной водой, чтоб освежился!        Феликс опустил голову, признавая, что сам виноват во всём этом. Был бы не таким наивным, сейчас бы никого не секли и бриллианты были бы на месте. — Отойди подальше, а то задену тебя не дай бог! — Романов кивнул на толпу. Юсупов решил покинуть двор. Он направился во дворец. Феликс был больше не в силах смотреть неприятное зрелище и слушать душераздирающие крики.        Юсупов пытался отвлечься чтением от неприятного воспоминания, которое запечатлилось несколько минут назад. Сколько Феликс ни пытался сосредоточиться на тексте, всё же отвлекали звуки плети и крики, вызывая этим самым чувство вины и тошноту.        Юсупов винил себя за то, что был таким слабым, таким добрым и наивным. Он не мог стать таким же безжалостным каким был Дмитрий. Поэтому он его и не понимал.        Романов до сих пор считает Юсупова за «дитё», хотя этому «дитё» скоро восемнадцать лет. Феликсу было стыдно перед взрослым, сильным, безжалостным Дмитрием за свою мягкотельность. А что тут поделаешь? Феликс всю жизнь рос в семье, где царила любовь и доброта. Ему была чужда жестокость.       Феликсу казалось, что экзекуция продолжалась бесконечно. Как бы Дмитрий не убил крестьянина.        На месте Дмитрия Феликс бы сделал Саше выговор. «Просто выговор. И всё? Это ведь смешно звучит!» — Феликс поморщился. Максимум, что делают за воровство — так это отрубают руку.       Вот где жестокость, а не порка, и уж не тем более выговор!        Феликс закрыл лицо руками. Щёки горели от стыда. Дмитрий был прав, Юсупов слишком мягкий. Такого обвести вокруг пальца проще простого!        Сегодня бриллианты украли, а завтра что украдут? Дом? Любимого человека? Титул?        Феликс продолжал самобичевание под привыкшие крики. Это уже длится очень долго. Как там Дмитрий? Не устал ли? Юсупов был зол не только на себя, но и на крестьянина, который мучает и его, и Романова.        Наконец-то тишина. Крики прекратились. Феликс вздохнул с облегчением. Послышались шаги. В покои вошёл Дмитрий. Мокрый, уставший. Он поманил Феликса рукой. Юсупов покорно подошёл к Романову. — Пойдём, тебе хотят кое-что сказать. — Дмитрий положил потную, пульсирующую ладонь на плечо Феликса.        Феликс спустился во двор. Крестьянин стоял на коленях около столба. Дмитрий привязал его сзади за запястья. Слышались всхлипы. Саша держался, чтобы не зареветь от боли и унижения. Он еле как поднял взгляд на Феликса, который с беспокойством смотрел на него. — В-ваша С-светлость… — голос крестьянина дрожал. — П-простите… Послышался удар. Дмитрий разбил Саше губу. — Нормально говори, негодник! — крикнул Романов. — А то руку отрублю! Крестьянин заплакал. Он не мог ничего поделать с собой. Ему было стыдно, очень больно и плохо. — Надо же! — Дмитрий снова взялся за плеть. Он замахнулся и огрел Сашу по плечу. Феликс пошатнулся, когда услышал громкий вопль и увидел свежую глубокую рану. — Ты разве не знаешь, что нужно подчиняться своему господину?! — Романов замахнулся ещё раз для удара. — Прекрати! — Юсупов схватил Дмитрия за руку. — Прекрати бить его! Романов зло посмотрел на Феликса. Он хотел было ударить Юсупова для профилактики, но сдержался, вспомнив, что Феликс — это всего лишь маленький, добрый, наивный ребёнок. Он не виноват, что так воспитан. — Этот мерзавец извиниться перед тобой! — Дмитрий опустил руку с плетью. Он глянул на плачущего крестьянина. — Извиняйся, падль! — П-простите м-меня… — всхлипнул Саша, зажмурившись от боли. Спина и ягодицы горели, кровь прилипла к тряпкам, называемыми одеждой. — Я-я б-больше н-не бу… Не буду… Романов посмотрел на Юсупова, ожидая реакции. Феликс облизнул пересохшие губы. — Где бриллианты? — твёрдо спросил Феликс. Романов удивился такому повороту. По крайней мере он привык, что его маленький мальчик мямлит и запинается. А тут сказал всё строго и со злобинкой. Может вырастит из мальчика толк. Всё-таки князь. Должен быть с закалённым характером. — Б-бриллианты в с-сарае… — выдал крестьянин. Услышав это, Феликс ахнул, а Дмитрий раздражённо вздохнул. — Зачем они тебе понадобились?! — удивлённо вскрикнул Юсупов. — Я хотел продать бриллианты, чтобы хоть как-то добыть кусок хлеба! — провыл Саша. — Я не ел уже несколько дней. — Ты мог бы прийти ко мне на помощь, — сказал Феликс. — Это просто немыслимо: обворовывать людей, которые тебя кормят. — Теперь ты уж точно не поешь, — сказал Дмитрий. — Это будет тебе наказанием за воровство. — Но я же умру от голода! — выдал крестьянин. — У меня очень болит желудок. Я вот-вот потеряю сознание! — Давай поступим так, Саша, — Феликс ближе подошёл к крестьянину.— Ты нам отдаёшь бриллианты, а я тебя покормлю. Крестьянин закивал. Он дрожал от слабости в теле и от холодного ветра, который сменил солнечную погоду. Дмитрий кинул на Феликса недовольный взгляд. — Нужно помочь человеку, мы же не звери какие-то! — Юсупов развёл руками. — Человеку-то помочь нужно, а вот вору… — Романов покачал головой. — Мы все совершаем проступки, — сказал Феликс. — Нужно уметь отпускать ситуацию. — Я тебя умоляю, ты можешь делать всё, что угодно с этой ситуацией: отпускать её или взять на себя, — Дмитрий махнул рукой.— Только прошу: заставь его вернуть наши драгоценности! Моё терпение наисходе. Романов ушёл в сторону дворца. — Пойдём в сарай, покажешь куда заныкал бриллианты, — Феликс помог крестьянину встать на ноги.— Заодно и еду тебе незаметно пронесу. — У меня в голове не укладывается, как ты додумался украсть у нас бриллианты? — Феликс крепко сжал в руке мешочек с драгоценностями. — Как к тебе в голову пришла эта дурная идея? — Такого больше не повторится, Ваша Светлость, — крестьянин с жадностью поедал кусок хлеба. — Клянусь собственной рукой. — Кстати, о руках, — Юсупов встал с сена. Он взял в руки прутик и хлопнул себя по ладони для пробы. — Тебе всё же придётся понести наказание за свой проступок в виде порки по ладоням. В конце концов — это мои бриллианты. Мне их подарил Дмитрий Павлович. А это очень ценно. — Но вы же говорили, что нужно уметь прощать людей за проступки. — растерянно произнёс Саша. — Простить — это одно, а наказать за проступок — другое. — сказал Феликс.— Так что доедай хлеб и готовь ладони.       Раздался свист и прут отпружинил от нежной кожи. Крестьянин стиснул зубы. Всё-таки по ладоням было больнее.       Феликс продолжил равномерно бить по рукам Сашу. Юсупов одновременно не хотел причинять лишнюю боль пострадавшему крестьянину, и как бы хотел выпустить на волю своё внутреннее доминантное «я». И ещё хотел показать Дмитрию, что на самом деле не является мягкотелым.       Чем дольше бил Феликс, тем громче от боли кричал крестьянин. В сарай на крик явился Дмитрий, который с удивлением уставился на зрелище. Заметив присутствие Романова, Юсупов остановил порку. — Что он ещё натворил? — спросил Дмитрий, строго посмотрев на Сашу, затем перевёл взгляд на Феликса. — За какие заслуги ты его бьёшь? Юсупов указал рукой на мешочек с бриллиантами. Дмитрий подошёл к стогу сена и взял мешочек с бриллиантами. — Решил добавить, значит? — Романов хмыкнул. — А сам-то верещал: прекрати его бить! — За любой проступок следует наказание, — ответил Феликс. — Как закончишь наказывать, зайди ко мне, — Дмитрий покинул сарай. — И как это называется? — Дмитрий поднял бровь. — Что ты имеешь ввиду? — спросил Феликс, садясь на кровать. — Если я бью крестьян, то я плохой, а если ты бьёшь — то хороший? — Романов сел рядом на кровать. — Я не говорил, что ты плохой, — Юсупов пожал плечами. — Почему тебя задело то, что я применил к Саше физическую силу? — Меня задело не то, что ты применил к нему физическую силу, а то, что ты мне лицемеришь! — Дмитрий повысил голос. — В чём выражается моё лицемерие? — Юсупов закатил глаза. — В том, что я решил наказать крестьянина, который украл у меня драгоценности? — Зачем ты мне мешал вести экзекуцию, раз сам не был прочь побить этого подлеца? — спросил Романов. — Наверняка сам хотел взять в руки плеть, но не знал, как у меня её отобрать? — Ты меня не совсем понял, — сказал Феликс.— Я был против избиения, но немного поразмыслив, я понял, что ты бьёшь Сашу за дело. И не за какую-то шалость, а за серьёзный проступок, который карается лишением руки. — Что ты тогда за цирк устроил? — не унимался Дмитрий. — Решил показаться «хорошеньким» для толпы и выставить меня плохим? — Причём здесь ты вообще?! — Феликс вскочил с кровати на ноги. — Повторюсь: я подумал и пришёл к выводу, что ты правильно поступил с вором, наказав его. Я ни коем образом не хотел выставить тебя плохим. — Ну допустим, — Дмитрий сдался.— Всё же, у нас с тобой разные методы воздействия на крестьян. В смысле, ты больше пытаешься быть более человечным с ними, а я делаю так, как считаю нужным. — Зачем ты начал этот бессмысленный допрос? — Феликс перевёл дыхание.— Что ты этим добился? — Я хотел было понять, как ты смог перемениться из состояния «Я против того, что ты бьёшь кого-то», в «я сам побью его розгой». — сказал Романов. — За такой короткий срок люди не могут поменяться. Если ты был мягкотельным, то таким и останешься. За пару минут ты не сможешь стать жестоким князем. Или эта «жестокость» в тебе уже была изначально. — Получается, что во мне эта жестокость была изначально, — Феликс кивнул.— Признаюсь, я чувствую себя удовлетворённо, когда над кем-то властвую. — Весь в меня, мальчик! — Дмитрий сгрёб в охапку Феликса и поцеловал в щёку. — Мой любименький племянничек! — Мой любимый дядя! — Юсупов сильнее прижался к крепкой груди Романова.