Пятый день

      Все было относительно неплохо до тех пор, пока прошлые события не предстали однажды в ином свете. Это произошло внезапно, как будто некая задача обрабатывалась на фоне мыслительного процесса очень длительное время, и вот, наконец, завершилась, предоставив конечный результат. И теперь, видимо, первое, что нужно сделать, это признать, что в пубертате он был не просто туповат, что было бы обычным делом в этом возрасте. О нет, оказывается, дела обстояли куда хуже. Не иначе как находясь на интеллектуальном уровне дельфина, он балансировал между кретинизмом и блаженной святостью... Настоящий момент, время и место исчезают, когда Ли накрывает внезапным осознанием истинного смысла происходившего несколько лет назад. Жары больше нет - руки и ноги синеют, леденея от нервного напряжения. Приглушенный пост-рок в наушниках пропадает тоже, глаза отказываются видеть разложенные на столе тетради, в которых он как прилежный ученик делал домашнее задание. Чувства, на протяжении долгого времени болтающиеся из крайности в крайность, в мгновение стали черной паникой, заставив задыхаться от неприятия и шока, практически отвращения к самому близкому человеку, злости на себя, на свою бесконечную доверчивость и щенячью любовь. Больше четырех лет он не видел брата и даже не общался с ним, и только сейчас хочется орать от запоздалого, отложенного, блять, на годы эмоционального потрясения. Теперь очевидно, его откровенно лапали, пользуясь доверием, практически боготворением, слепым обожанием, пользуясь своим положением и статусом, как старшего. Его провоцировали, делая намеки, которых не понял бы только глупый. Но ведь это гэгэ, он не может навредить, просто шутки у него такие. Да его же чуть не поимели! Но он, кажется, был бы не особо против... И долго не понимал, что же случилось, когда вдруг прекратились случайные касания, и нейтральные, и жаркие, ничем вроде не отличающиеся, такие же мимолетные, но от них бросало в дрожь, от которой было так просто не избавиться. Не понимал, почему исчезли шлепки по заднице. Зато понимает теперь. Би справился собой. Смог взять себя в руки. Шутливые шлепки вдогонку бесили больше всего. Потому что их хотелось. Чувствуя легкий след ладони на ягодице, смутное желание чего-то большего, пока неопределенного, завладевало им. Хотелось, немедленного продолжения, что приведет к какой-то развязке, либо чтобы это прекратилось вовсе и не будоражило его с такой силой. Поэтому он вопил: "мама, скажи ему, пусть он перестанет!", "Би, отвали!", но все это не воспринималось серьезно, все это было шуткой... И недавний ребенок был настолько запутан ощущениями растущего организма или, да, настолько невнимателен, что не связывал свою эрекцию с тем, что с ним делали. Судя по всему, с причинно-следственной связью у него было крайне плохо. Непонятная неприязнь и потребность избежать прикосновений одновременно с нестерпимым желанием повторить провокационную ситуацию постоянно боролись в нем, когда он позволял обращаться с собой странным образом. Сам он тоже вел себя не менее странно. Логики в этом не было ни грамма... Зная правила игры, позволял зажимать себя, когда Би, подкараулив, плавно, как хищный зверь, бросался на него, окружая собой. Придавливал и, удерживая его руки, щекотно и горячо покусывал за шею и плечи, куда придется. У ожидавшего этого шага Ли внутри все трепетало от восторга, мягкой силы, которая как никогда ощущалась, как бы он ни рвался из тисков этих рук, вереща просьбы прекратить. Но вскоре крики о помощи сменялись смехом, если с ним не обходились грубо, как иногда бывало. Из-за тесной возни испарина на всем теле делала кожу влажной, невероятно чувствительной, и порывистое дыхание оседало на ней болезненными ожогами. - Прекрати дергаться, - ухо опалило шепотом. Голося под дверью спальни родителей, Ли сопротивлялся, как мог, с удовольствием угодил пяткой по чужой голени. Но тут же его ноги заболтались над полом, и не нашлось другого варианта, как обхватить ими брата за поясницу. Под задницу тут же подхватили широкие ладони, подсаживая вверх и сильнее прижимая. - Пусти меня! - Мелкий, блять, - с непонятной интонацией произнес Би, не переставая вжимать собой в стену. Хоть брат и мог сделать что угодно, но только не уронить, Ли все же обнял его за шею, чтобы держаться крепче. Положение было удобным, но слишком странным, возмутительным. Хотелось отстраниться. Либо чего-то еще. Может быть, чтобы появилось какое-то движение? От статичного положения и давления напрягалась спина и ноги, дрожал живот, предательское болезненное возбуждение стягивало в паху, тянулось по бедрам, но не туманило голову, как происходило, когда он находился один. В одиночестве можно было спокойно поддаться накатывающему ощущению, но не сейчас. Каждый раз новое, сладкое, оно почему-то не вязалось с бесящим своими выходками братом, с его руками на пояснице и ягодицах. - Эй, сяо Ли, понимаешь, что происходит? Ли не хотел понимать, отказывался. Сковываясь от стыда за беспричинный и неуместный, как казалось, совершенно точно замеченный не только им самим стояк, он замер и ждал, когда же его наконец отпустят. Отворачиваться от пристального взгляда было некуда. Он и по сей день помнит это особенное выражение лица, с каким на него смотрели, влажный блеск глаз и пылающие щеки - в них он так любил утыкаться со спонтанными поцелуями, когда они не устраивали перепалок или неравных потасовок и располагало настроение. Некуда было деться и в другой раз, сидя у брата на коленях, куда его перетащили из кресла напротив насильно и притиснули спиной, заставляя читать вслух задание по ненавистному английскому. Но, с трудом добравшись до середины текста, уже можно было бросать чтение, проигнорировать приказ продолжать и даже не получить за это упрека. Ведь вверх по его бедру медленно двигалась ладонь, а большой палец гладил внутреннюю его часть, скользом перемещаясь выше, чувствительно проводил по мошонке и вдоль твердого члена, скрытого шортами. - Тебе нравится, когда я так делаю? - в этом тихом голосе он различит даже минимальное волнение и напряжение. Каждый раз этот голос пробирает до костей, заставляя замирать от предвкушения и опасности. Хронология событий давно утеряна, он просто рассматривает бессчетное количество их фрагментов, возникающих как приступ, пытаясь снизить их значимость и свою эмоциональную в них вовлеченность. - Тебе нравится, Ли?.. Окаменев, Ли не смог ответить. Не смог даже заставить себя кивнуть или отрицательно качнуть головой, сдавленный слишком сильными ощущениями. Теперь, злой почти восемнадцатилетний Змей прекрасно понимает, что происходило с ним тринадцатилетним. Однажды он уже привычно оттолкнул Би в тысячный раз, насупившись со слезами и часто дыша, и почему-то этот тысячный раз стал особенным. Больше брат к нему не лез. Не трогал, не шутил с ним, почти не разговаривал. И вовсе не обязательно ему было знать, что именно Ли представлял, когда дрочил быстро и несдержанно, приучая себя делать это молча, не издавать никаких звуков, в то время как грудь раздирало от нестерпимого желания позволить себе стон. Вообще-то, до этого он никогда ни в чем себя не ограничивал, не молчал, не боялся кричать и огрызался. Громко плакал, когда был младше. Но Би ненавидел истерики, и Ли знал, что у него совсем немного времени до момента, как у брата кончится терпение. Если отец, намереваясь проучить его ремнем за очередной поступок, которому не было объяснения, впадал в злобный припадок, не жалея ни своего горла, ни сына, когда хаотично хлестал по любым частям тела, то Би всегда оставался внешне спокоен. Говорил негромко, подзатыльники его не были болезненными, а больше обидными. Максимальное вторжение в личное пространство делало все за него. Можно было замерять секундомером - через минуту Ли уже был готовеньким, его била крупная дрожь. А если этому предшествовал не подзатыльник, а шлепок по заднице, хлесткий, несмотря на тяжёлую руку, или наоборот припечатывающийся к телу будто чугун, в этом случае... В этом случае после всего Ли трогал себя, оттягивая то мгновение, когда станет невозможно больше терпеть нарастающее удовольствие, почти безо всякого стыда глядя на фиолетовый след в отражении зеркала в ванной.       Из противоположного угла комнаты кричать было очень удобно и можно было испытать судьбу, окажется ли он быстрее, успев броситься в коридор и шмыгнуть в свою комнату, закрыв двери на замок перед самым носом у Би. Азарт вынуждал его делать так снова и снова. - Повтори-ка, что сказал? - двинувшись в его сторону, произносит брат слегка недоуменно, будто и правда не расслышал. - Сказал тебе свалить, - сегодня Ли не повезло. Его нагнали в два прыжка и привычно зажали в углу. - Ты совсем не так сказал, - сильные руки по обе стороны его плеч образуют настоящий капкан. - Смысл был тот же, не тупи! - Ты совсем страх потерял, малой? - Би удивленно приподнял бровь, когда на него дерзко уставились снизу вверх. - Хочешь, чтобы я повторил? Я сказал: "ну и уебывай!", - разжигая в самом себе смелость или, скорее, безрассудство, младший без размаха впечатывает кулак в широкую грудь напротив. - И что ты мне сделаешь, что?! - Тебе кто материться разрешил? - Я сам себе разрешил! - еще один удар, от которого объекту мести ни жарко, ни холодно. Он только слегка присвистывает, чуть отстраняясь, чтобы окинуть взглядом оборзевшего младшего брата. По сошедшимся бровям можно сделать вывод, что Ли не видать сегодня прогулки даже во дворе их дома, как минимум. Как максимум - ему достанется смачная затрещина, может и не одна. Но ничего, он привык, лишь бы только его отпустили, сделали шаг назад... - За такое полагается наказание... - глаза напротив прищуриваются, гася ресницами искры какой-то внезапно загоревшейся нехорошей идеи. - Ты тоже материшься, и часто, - Ли хочется оставаться спокойным, и у него для этого прекрасный пример для подражания, но не получается, тем более, что он не понимает, что собирается делать брат. - Ну так мне можно, я взрослый, - спокойно отвечает он, возясь зачем-то с одной из булавок, скрепляющих края дыры на своих джинсах, через которую сверкает бедро. - И мне не пять лет! - возрастающая паника повышает тембр голоса с каждой фразой. - Высуни язык. - Что?! - Ты слышал. Давай. Ли, упираясь затылком в стену за собой, плотно сжимает губы и отчаянно мотает головой. - Или я отцу расскажу. Наверное, хочешь его ремня? - Би держит раскрытую булавку недалеко от его щеки и волнистой челки. - Не расскажешь, - несмотря на некоторую тугодумность в некоторых аспектах, Ли давно понял, что это что-то особенное. То, что происходит. Что-то только между ними. - Не зли меня. - Что ты собираешься делать? - Уколю твой грязный язык. - Блять, нет! Дергать головой очень рискованно, все внимание сосредоточено на тонком острие и на льдистых словно подсвеченных изнутри глазах. - А вот и еще один проеб, - тихо говорит Би, тут же сжимая ладонью нежные щеки Ли. - Ну? И тот, не в силах сдерживать участившееся от волнения дыхание и сердцебиение, медленно открывает рот, делая, что приказали. Он и спустя много времени не смог бы сказать, чего боялся больше, что заводило его сильнее, и где была грань, переход от одного ощущения к другому. Боль от укола булавкой короткая и острая. Кажется, все закончилось быстро, и можно открыть глаза. Кажется, он больше боится не видеть его в гневе, чем видеть. С зажмуренными глазами ноги будто бы еще слабее, а чужое присутствие еще ближе. Они и так слишком часто находятся максимально близко друг к другу... Говорят, надо смотреть своим страхам в лицо. Вот, Ли смотрит, пока его страх, крепко взяв за подбородок, колет ему подрагивающий язык второй раз. Стон срывается сам собой. Руки находят безопасное место, чтобы схватиться или отталкивать, но только чтобы случайно не задеть карающую руку с булавкой, сжимают в кулаки плотную футболку на талии Би. Слюна скапливается и вот-вот потечет по подбородку, хотя от нервов, он знает, все должно было пересохнуть как бумага. Сглотнуть получается с большим трудом - в горле и грудине, во всем теле сумасшедше колотится кровь, каплю которой Би и слизывает с его языка, следом втянув его в свой рот. - Посмотри на меня, - просит и ждет, когда Ли поднимет взгляд от губ к прозрачным глазам. Лицо его все ближе, и видит он в ответ явно не только испуг, но говорит: - Малой, только не бойся... Да, поистине пугающим здесь является не только булавка с несколькими разноцветными бисеринами на другой стороне, которую невзначай можно воткнуть в чью-то золотистую радужку. Его первый поцелуй почти беспамятный, глубокий. Хаотичный, порывистый и долгий. Он оказывается тем, что было так необходимо уже давно. Если Змей и думал поцелуях до этого, то не знал, какое облегчение, оказывается, может принести это простое действие. Продолжая тянуть к себе старшего брата еще ближе, обняв за талию, следуя своим импульсам, он подставляется, открывает рот шире, разрешая в этот раз тискать и мять себя до боли, желая этого... До конца последнего учебного года Би оставался всего месяц. У них оставался всего один, самый последний поцелуй, который Змей запросто теперь может вспоминать без эмоций, даже с кривой усмешкой. Собственно, как и первый.

***

- Будешь сидеть и не отсвечивать, понял? - заявляет ему Би, пока они едут в чужом тусклом лифте с оплавленными кнопками и исцарапанными рекламными плакатами на стенах. - Я мог и один остаться, - тихо, чтобы никто не услышал его раздражения и обиды размером с целую вселенную. - Не мог. - Я бы не сказал родителям, что ты ушел, - просто очередная бессмысленная попытка доказать, что он правда мог побыть дома без присмотра. Они медленно поднимаются на сороковой этаж, и Ли не нравится. Ни этот лифт, ни подъем, ни сам дом. И уж точно не компания брата, куда его тащат, чтобы он не болтался на улице или не спалил к чертям дом. Именно это кричал отец после одного случая, будто сошедшего с памятки, что газ и спички детям не игрушка. Никто и слушать не желал, что пиромания ему не интересна и то была просто случайность. Теперь он вынужден быть бесплатным приложением к старшему брату вне зависимости от того, куда тот направляется. Оба ненавидят это настолько, что даже не смотрят друг на друга дольше, чем необходимо, обходясь пустым утомительным молчанием. Возникающие порывы повторить тот опасный поцелуй, гаснут сами собой. - Я не хочу туда идти, - не нравится Ли и внезапное головокружение. - Я тоже не хочу идти туда с тобой, - с язвительным нажимом на два последних слова. - Так что заткнись. - Би, мне плохо. - Даже не начинай, - отзывается он, продолжая смотреть в телефон. - Твои трюки действуют только на мать. - Мне правда плохо, - Ли кажется, что в лифте стало еще темнее, он ерошит челку, шмыгает потекшим носом, осторожно трогает странно онемевшее лицо, задевая холодный кончик носа, снова тянет им, но кровь не останавливается, продолжает только чаще капать на подставленную ладонь. - Бля! - Би замечает наконец происходящее. - Да какого хрена с тобой вечно творится?! В тот момент Ли, поплывшим сознанием запечатлев резкое движение к себе, абсолютно счастлив, чувствуя сквозь сырой запах крови другой, острый, колкий, особенный парфюм брата. Он и так ощущает его всегда, но сейчас особенно ярко, когда его легко подхватывают на руки. Даже можно почувствовать, как ровно и сильно бьется сердце Би на контрасте с собственным. - Я же не маленький... Могу и сам. - Конечно можешь. В чужой квартире, после получаса суеты вокруг сяо Ли, было экспертно определено, что явно ненормально, если из ребенка хлещет кровь. Также кто-то смекает, что, возможно, в этом виновата как раз-таки высота здания, и обломщика студенческой тусовки решено выдворить вместе с братом поближе к земле.       Поднимаясь с вещами в свой новый, очень хотелось верить, что временный, дом, ему даже интересно, повторится ли старая история? Он конечно всегда надеялся на новую одержимость собой, только совсем не хотелось бы заливаться кровью каждый раз при подъеме на херов сороковой этаж. Не мог найти где гнездиться пониже, блять? В самом деле, легко поверить в цикличность событий, карму, да что угодно. Змею на все это плевать, но он не может не отметить совпадение. Встретившись, они сразу же повторяют один из прошлых эпизодов, где Ли что тогда, что сейчас был вынужден подчиниться чужой воле во избежание кажущегося или реального пиздеца.