Цинна

Она, такая напуганная, до сих пор стоит перед моими глазами… Маленький птенчик, который слишком рано покинул свое гнездо, и теперь неловко взмахивал то одним, то другим крылышком. Вся дрожащая, она вздрагивала от каждого слова. Бедняжка вызвалась добровольцем вместо своей сестры на жестокие игры со смертью и сейчас думала, что любой шорох вот-вот свалит ее с ног и отберет эту гулко бьющуюся жизнь. Я сразу проникся к ней нежностью и чем-то даже большим, но еще не мог себе в этом признаться до конца. Ни черта я не понимал и не анализировал, просто хотелось ее успокоить. Обнял, ворвался в ее личное пространство и пропал. Она смотрела на меня так доверительно, она внимательно слушала и не дергалась больше, потому что я действовал на нее гипнотически. Мне это нравилось. Я знал, что смогу к ней подступиться, потому что я был искренним. Не знаю, стремился ли я к этому всю свою жизнь… Ведь раньше образы костюмов в моей голове захватывали меня полностью и были истинной моей страстью. Без людей эти тряпки не имели бы ценности, но я представлял сначала образ новой модели платья, а никак не человека в нем. С ней все изменилось. Я видел только ее – идеальную модель для моего творчества. И мои старания должны были помочь этому напуганному воробушку раскрыться и запомниться, но никак не наоборот, когда безликие одинаковые тела демонстрируют модный туалет из очередной коллекции. Меня это уже давно не трогает. А вот когда человек в чудесной метаморфозе без слов говорит своим видом все, что не может выразить словами – это чудо. И я захотел сотворить это чудо… для нее. Красивая девочка, уже ставшая привлекательной девушкой, но еще по-детски мыслящая и далекая от романтики, ей было удобнее перемещаться в брюках и бегать по округе с луком, как маленький сорванец. Но ужас был в том, что это ее умение было приобретено не ради забавы, а ради выживания. Капитолий отобрал у людей все, чтоб снабжать столицу и вытягивать все живительные соки из дистриктов, как паук сосет живительную силу из мух в своей паутине. Но кто бы знал, что именно отсутствие условий создаст почву для выработки умений не только добывать пищу, но и защищать себя... Маленький самородок, которому было чуждо внимание, блеск и роскошь… Она смотрела вокруг, но в ее глазах не горело восхищение. Все это девушка терпела вынужденно, а самым заветным ее желанием было вернуться домой. Образы в моей голове с ней в главной роли стали кружиться и становиться такими реальными, будто я уже создал их и облачил ее в них не раз. Ее молчание казалось очень схожим с временной броней, которая крепка и не даст горячим, пылким эмоциям и словам вырваться наружу. Я увидел в ней пламя. Ведь именно в ее дистрикте добывался уголь для поддержания вечного огня. Огонь дает жизнь, огонь облагораживает и обогревает кров. Надо быть очень осторожным с огнем и правильно с ним обращаться. Ведь пламя может разгореться быстро и уничтожить все на своем пути. Мой первый костюм для нее произвел фурор в толпе. Моя муза горела, как звездочка, в хвосте из колесниц на приветственном вечере. А мой кивок из зала вселил в нее уверенность, что пора не выдумывать дурацкие ответы на пустые вопросы болтливого пафосного шоумена, а просто встать и покружиться, чтоб зажечь всех своим светом. Я сразу понял, что моя напуганная девочка не болтает попусту, она всегда действует. Разглагольствовать долго – это не про нее. И она зажгла, она запомнилась благодаря мне. Я ощутил в тот момент неописуемый восторг. Но я не видел ее платья, я не гордился своей работой, я просто любовался ее горящими глазами. Я видел, что признание в любви выбило ее из колеи, повергло в шок. Для девочки, которая научилась в жизни только выживать, заботиться и давать отпор, было жуткой новостью, что может вселять в сердца мужчин любовь. Я-то не был столь ошарашен этим признанием, я полностью разделял чувства светловолосого паренька. Молодой человек, который влюбился и имел смелость признаться в этом вот так, перед всем миром, подкупал других своей искренностью, заставлял себя уважать… Близость смерти несомненно дала ему сил и смелости признаться в чувствах... И моя дива почувствовала себя слабой. Желанной ей было стать в новинку. Какая любовь, когда ее жизнь перевернута с ног на голову и вот-вот оборвется? Я все еще восхищаюсь смелостью этого мальчика. Тогда как я – взрослый мужчина, так и не смог сказать самое важно даже тогда, когда почувствовал слежку за собой, когда понял, что меня ненадолго оставят в живых. Мой предпоследний костюм для нее стал моей подписью на контракте, который подсовывала смерть, моим приговором. Мерзкая старуха с клюкой уже дышала мне в спину, а гниющий изнутри кроликообразный президент еще вчера отдал приказ о моей казни. Я боялся лишь того, что моя девочка увидит меня при смерти и не сможет сражаться за свою жизнь, это ужасное зрелище деморализует ее… Я прекрасно знал, какими методами пользуются сильные мира сего, и не пытался противиться. Художнику так свойственно мечтать о славе, которая останется после него, что все земное меркнет перед ним и становится никчемным. Я рад, что я успел встретиться с ней. Я рад, что благодаря ей моя жизнь не была напрасной, она что-то значила… И пусть я не узнаю исхода битвы, которую затеял новый распорядитель игр, я верю в нее, в мою девочку, мою птицу счастья, которая раскроет крылья и воспарит ввысь. Даже если ее полет будет недолгим, я все равно буду болеть за нее. Я буду верить во все хорошее, что есть в людях. Этого никто не сможет у меня отобрать. Я рад, что смог украсть пару поцелуев, хотя это не было прописано в регламенте наших отношений, но хоть что-то. Важнее тактильных нежных контактов мой взгляд и разговоры наедине – они были куда ценнее и дороже. Я мог завладеть всеми ее мыслями в момент беседы, я был очень краток и точен. Ей было спокойнее от моей прямоты, так как было все понятно. А знать о моих чувствах ей не обязательно. Все случилось быстро. И именно так, как я и боялся. Я получил удар сзади резко, внезапно. И больше я не смог увидеть ее лица… в последний раз. Но ее крики стояли у меня в ушах и острой бритвой полоснули по моему сознанию. Они сделали это с ней, они специально убивали меня на ее глазах. Моя девочка кричала от ужаса, толкаясь в стекло колбы, котоаая уносила ее вверх на арену вторых голодных игр в ее жизни. Она не могла меня спасти. Она еще не знает, что эти игры не доставят удовольствия их создателям. Она еще не знает, что ее уже избрали для большой битвы, для переворота, который либо состоится, либо будет подавлен, но все равно унесет множество жизней. А знамя этой войны придется нести ей с терновым венцом на голове по острым камням под голыми ногами, утопая в море крови. Я надеюсь, что ей хватит сил, потому что мои на исходе. Я слабо верю в обещание хитрого манипулятора, поклявшегося мне не принуждать ее стать сойкой. Но я все еще болею за нее. «Я болею за тебя. Цинна».