Отведя грозу

      — Ты нравишься моим слугам, — говорит Аято, целуя ее в плечо. Синобу прижимается щекой к его груди и гадает, какой тайный смысл несут его слова на этот раз.       — Хочешь снова свалить на меня часть своей работы? — наконец предполагает она вслух. — Учти, что в этот раз я в самом деле возьму с тебя мору.       Аято тихо смеется и вместо извинений только коротко сжимает ее ладонь:       — Я ведь пообещал. И к тому же, насколько я помню, за тот раз я передал небольшую компенсацию вместе с Итто.       — Так вот на что босс тогда накупил зелий для быстрого роста оникабуто, — щурится Синобу. — Что ж, не худший вариант. Я боялась, что он кого-то ограбил.       — Зелья… для роста оникабуто?       — Он назвал это инвестицией в экономику банды.       — Я о таких никогда не слышал.       — Верно, потому что их не бывает. Продавец подсунул ему обычное элементальное масло, да еще и втридорога. Зато комиссия Тэнрё смогла наконец накрыть этих мошенников. Деньги вернули, и я… кажется, купила на них подарок Саре. Тоже своего рода инвестиция в будущее. Так о чем ты говорил?       Аято задерживает ответ, словно решает еще раз тщательно обдумать и взвесить его, как если бы не сделал этого тысячу раз прежде. За синими шторами неторопливо разгорается утро, и белеющие лучи рассветного солнца скользят по полу под окнами.       Синобу нехотя поднимает голову и заглядывает ему в глаза.       — Если ты будешь молчать так долго, тренировку придется отменить. У нас не так много времени, ты же знаешь.       — Я хотел предложить тебе стать хозяйкой этого поместья, — говорит Аято. Взгляд его прям и тверд, как никогда. — Стать моей супругой.       Теперь молчит уже Синобу. Но не бездействует — встает с его колен и собирает рассыпанные по плечам волосы, подхватывает аккуратно сложенную одежду. Наверное, со стороны это похоже на бегство, но она всего лишь думает, не теряя при этом времени.       За секунду до того, как шагнуть в соседнюю комнату, чтобы переодеться, она оборачивается и отвечает:       — Нет.       Проходит месяц: лето перекатывается через пик и склоняется к осени. Облака все раньше темнеют по вечерам, а в день ее рождения проливаются дождем — но Аято приглашает ее в чайный домик и Синобу соглашается.       — Вечером тебя ждет сюрприз, — говорит Аято, встретив ее у самого порога. Галантно предлагает руку. — Совершенно не опасный, можешь не тревожиться.       — Твоя работа?       — Моя идея… и контроль. С остальным твои ребята справляются и сами.       Когда задвижные двери отрезают их от мира, Синобу снимает маску и, приподнявшись на носки, коротко целует его. В словах она может быть сколь угодно жесткой, но они лишь прикрывают хрупкую нежность — как листья травы наку, защищающие цветок.       Капли шуршат по оконной бумаге, отсчитывая минуты. Чайный пар гнездится в углах стола, распускаясь водяными лилиями, и Аято делает вид, что он здесь ни при чем, но на его длинных рукавах колышутся голубые отблески. Синобу не сдерживает позабавленной улыбки.       — Для главы клана и влиятельного человека у тебя чересчур странные представления о романтике.       — Поэтому ты отказалась выйти за меня?       Синобу останавливает палочки, которыми потянулась было к одному из блюд, и поднимает глаза.       — Мне казалось, ты понял. Я не хочу принадлежать клану Камисато.       — Я только хотел узнать, почему.       — Это так важно?       Аято не меняет ни позы, ни выражения лица, только свет от его Глаза Бога на секунду вспыхивает ярче, и иллюзорный сад разрастается гуще — он нервничает, понимает Синобу, собирается пустить пыль.       — Если ты скажешь, что только любовь всему причина, — предупреждает она, — я решу, что ты хочешь меня обмануть. Зачем тебе супруга?       Как по команде, расходится дождь, и где-то далеко трубит первый раскат грома — кажется, сама Наруками не прочь услышать ответ, и ее внимания достаточно, чтобы Аято начал говорить.       — С концом войны многое изменилось. Комиссия Ясиро обрела немалый вес, клан сохранил влияние, не потеряв доверия ни одной из сторон. Аяка сильно повзрослела, — его губы трогает мимолетная улыбка, — нашла новых друзей.       — Но тебе все равно осталось, о чем беспокоиться?       Гордость в его взгляде здесь же потухает.       — Только о себе. Мне не раз и не два устраивали проверки на верность, и пусть я всегда их выдерживал — однажды они попадут в слабое место.       — И на этот случай тебе нужен кто-то, кто вступится за клан, позволив судить только тебя, — заключает Синобу. — Кто-то, в чьей верности точно нет сомнений. Жрицы.       Слабая вспышка света за окном словно насмехается над ними, над жалкой попыткой самостоятельно коснуться вечности, которая не поддалась даже Всемогущей. Синобу подливает чай в обе чашки.       — Ты мог бы просто попросить меня о помощи.       — Просто доброе слово не возымеет юридической силы. Ты ни на что не сможешь претендовать.       — Решаемый вопрос, ты знаешь об этом не хуже меня. Что еще?       Комиссар Ясиро славится своей таинственностью — водная гладь его спокойствия никогда не идет рябью, потоки мыслей и суждений подвластны движениям его рук, биение сердца безупречно, как взмах клинка. Но Синобу знает по себе: загадки не поддаются только тем, кто недостаточно смел, чтобы их разгадывать.       — Я люблю тебя, — говорит Аято, но это пока не ответ, просто констатация очевидного. — Я ведь сказал, что ты нравишься моим слугам?       — Сказал. Не придумал, как иначе подступиться?       Он бархатисто смеется, и Синобу невольно заслушивается. Даже вздрагивает, когда этот тихий звук прерывается громовым раскатом — хотя и привыкла к бурям с детства.       — В моем доме к тебе давно относятся, как к члену семьи. Тебе все рады. Я только хотел, чтобы ты поняла — этот брак не способ сковать тебя, а предложение взаимной защиты.       Хмыкнув, Синобу позволяет себе ненадолго опустить взгляд.       Семья, в которой ее примут. Дом, который позволит ей быть собой. Несколько лет назад такая жизнь была сказочной мечтой, за исполнителем которой она бы пошла хоть на край света. Вот только то время уже прошло, и мечты сбылись без посторонней помощи.       — Мне тоже есть, кого защищать, Аято, — напоминает она. — Не забывай. Я не могу бросить банду. Мы оба знаем, что мне придется ее покинуть, если я соглашусь, поэтому я отказываюсь.       К волнующейся непогоде добавляется ветер, и Синобу косится в сторону окна, поежившись. Остается надеяться, что свой сюрприз — грандиозный, как и все предыдущие — ребята готовят не на улице, и что завтра никто из них не свалится с простудой.       Аято улыбается, заметив ее взгляд, но в его улыбке — поражение и вина.       — Прости меня, — и на этот раз он искренен до конца, но она и не собиралась ни в чем его обвинять.       Синобу встает из-за стола, и Аято следует за ней — к окну, из-за которого обрывками прорывается грозовая свежесть.       — Может, я нечасто отзываюсь о них с радостью. Но банда — моя семья.       — Прости, — еще раз говорит Аято, положив руку ей на плечо. Синобу качает головой и накрывает его ладонь своей.       — Я понимаю твой страх. Понимаю, как хочется удержать под контролем то, что поддается ему хуже всего. Когда я работала в храме, люди чаще всего приходили за предсказаниями — они верили, что знание будущего поможет им справиться с сложностями, когда они наступят, — ветер бросает в окно пригоршню капель, и Синобу усмехается. — Но есть вещи, к которым просто нельзя быть готовыми заранее. Они непредсказуемы. И посвящать жизнь ожиданию того, что может случиться в любой момент или не случиться вовсе — значит, запереть себя в этом ожидании. Я уже была взаперти.       Его пальцы соскальзывают с плеча на талию, и сердце подскакивает к горлу.       — Ты права, — выдыхает он. — Как и всегда.       Синобу ждет, что он притянет ее в объятия, но Аято не двигается, и тогда она сама разворачивается к нему и сцепляет руки у него за спиной.       — Я могу пообещать, что приду на помощь твоей семье, если это действительно будет необходимо, — говорит она, глядя ему в лицо. — Чего бы мне это ни стоило.       Аято проводит кончиками пальцев линию по ее щеке, заправляет за ухо прядь волос.       — Обещаю сделать для банды то же самое.       Краем глаза она видит, как за его спиной цветы снова распадаются на пар и травяной запах. Развеиваются ожидания и фантомы — остаются только прозвучавшие вслух клятвы. И они куда сильнее свадебных.