***
Утренние лучи ласкового весеннего солнца струились по плечам Кайи, задорно пуская зайчиков от пряжки ремня и отскакивая от начищенных ботинок. Впереди ждал длинный день с началом в виде традиционного общего завтрака. Новая хозяйка особняка наверняка уже сидит во главе стола, глядя на всех с презрением, что копила всю свою долгую никчёмную жизнь. Он усмехнулся. Родня у его жены как на подбор, и в этом они тоже похожи. Тоже… Поправив рубашку, цепочки и пересчитав кольца на пальцах, он замер и задумчиво потёр золотой ободок. Сейчас или потом, после подписей в бумагах? Так и не решившись, Кайя лишь покрутил утративший всякий смысл символ и оставил в покое. Потом. Он хотел было уже войти в столовую, но замер на полпути. Семья собралась, все весело что-то обсуждали, даже старая Хаттуч снисходительно улыбалась. Но её кресло пустовало, оставаясь белым пятном, похоже, только в его глазах. Их вечерний разговор сидел в голове, выстукивая молоточками по слогам: «Не от-ка-зы-вай-ся». И в душе шевельнулось липкое чувство тревоги. Так никем и незамеченный, он поспешил в комнату, порог которой надеялся больше никогда не переступить. Когда он увидел её хрупкую фигурку, лежащую боком, укрытую простынёй, мертвенно-бледное лицо и безжизненно покоящуюся руку с тем самым кольцом, мир оглушительно треснул и рассыпался миллионом осколков. В голове за долю секунды успели пронестись все ужасные слова, что он говорил ей до ужина и после. Как упрекал в нелюбви, как мелочно бил по больному, как даже не дал ей договорить, ушёл, оставил… На тумбочке одиноко стоял пустой стакан. Она ведь не могла это сделать, не могла же? Неужели из-за предстоящей свадьбы проклятого водителя? — Суна! — голос сорвался, дрожащие пальцы пытались нащупать пульс. Пушистые ресницы дрогнули, а он сам снова смог дышать. Жива, дышит. — Ты что-то выпила? Ответь же! — Кайя… Кайя, это ты? — тускло спросила она каким-то неживым голосом. Под глазами залегли тени, лицо осунулось, будто не смыкала глаз всю ночь. — Да, это я, Суна, это я. Ты что-то выпила? Что? — Ты всё-таки остался? — Да, да. Скажи мне, что с тобой? — Я просто спала. — она бросила взгляд в сторону Кайи, потом снова посмотрела перед собой, да так и застыла. — Думала, ты не останешься. Или ты вернулся? Ты ездил к… ней? — Нет, конечно не ездил. Я остался, Суна. Я рядом. — Ты всегда рядом. Всегда. — горько прошелестели слова на бледных губах. — Знаешь, я ведь просила Аллаха, чтобы послал мне всё, что испытала Сейран, лишь бы не жить своей убогой жизнью. Не жить у отца. Не быть… Не быть собой, знаешь? Ты ведь прав. Он поморщился от одного только упоминания Кязыма, испытав укол совести при имени Сейран. Вырвать бы себе язык и не произносить вчера ни звука. Гордый придурок, совет он решил дать. — Я сама во всём виновата. — Ты не виновата, Суна. Поверь мне. — Нет, нет, я виновата! Ты, наверное, уже сто раз пожалел о том поцелуе? — она уткнулась ему в плечо, заставляя сердце болезненно сжаться. — Я не имела права тебя в это втягивать, не имела, не имела! Она слабо забилась в его руках, пытаясь вырваться, как мотылёк в кулаке. —Чш-ш-ш, успокойся, прошу, не говори так, Суна. Не надо. Ты же знаешь, я сам хотел на тебе жениться. Но Суна словно не слышала и не видела ничего вокруг, а только продолжала говорить и говорить, исторгая из себя слова, царапающие и отравляющие ему душу. — Надо было тогда всё отменить, пусть бы отец убил меня. Пусть бы закончил мои мучения. И я никому бы уже не навредила. Не сделала больно. Не растоптала… Кайя лишь крепче сжимал челюсти, продолжая осторожно баюкать тонкое девичье тело в своих руках, пока она обнажала свои страхи, посеянные какой-то мрачной гадалкой, озвучивала вязкие, гадкие мысли о Ферите, о ненависти и ревности к подонку Абидину, что вдруг решился на шаг, но не ради неё. О том, как молила тётю и отца не отдавать первому мужу, оказавшемуся извращенцем. О том, как Сейран, любимая сестричка, самая-самая родная, важная, её душа Сейран делала больно, как отмахивалась, не слушала, не замечала. Ему казалось, что прошла вечность. Он чувствовал себя пустым и абсолютно растоптанным. Дышать было нечем, словно его подхватило потоком в наводнении, и несёт, несёт, бросая на камни, заливая лёгкие мерзкой жижей. Что-то лопнуло внутри, какой-то ненужный механизм остановился. Осталась только всепоглощающая тоска где-то глубоко под кожей, а снаружи — острое желание рвать и метать. Наказать их всех, до единого. А потом и себя, но не сейчас. Сейчас надо увезти её от них подальше.***
— Я не пущу сестру с тобой! — громко кричала Сейран, привычно размахивая руками, потрясая указательным пальцем у него перед лицом. Как же он ненавидел её сейчас, как ненавидел их всех. Вспомнила наконец о сестре, да? Если бы не ускользающее сознание Суны, которое он ощущал в легкой тяжести прижатого к нему тонкого тельца, он бы высказал всё этой проклятой лицемерке. Даже Ферит пытался угомонить жену, да всё без толку. Та словно распаляла сама себя, нападая снова и снова, изрыгая проклятия. — Как ты смеешь уводить её от семьи! Здесь её родные, здесь я, тётя. Кто ты такой, а? Сестра, не вздумай идти с ним, не смей! — Сейран, не вмешивайся, прошу. — бесцветно отвечал призрак голосом Суны. Неужели они не видят, неужели не понимают?! Кайя держался из последних сил. — Куда он ведёт тебя, а? Спроси его, куда он ведёт тебя? Тоже снимет тебе квартиру? Он это умеет. Сестра, одумайся наконец, я тебя не пущу! — Сейран схватила Суну за локоть и потащила. Силы ей не занимать, но Кайя бесцеремонно отбросил пухлые пальцы невестки, царапаясь о пошлое золотое кольцо с изумрудом, вызывая град обвинений со всех сторон. Возмущались Хаттуч, Гюльгюн, Ферит, Асуман, но громче всех — Сейран, выпалив вдруг с отчаянной злобой: — Сестра, он изменяет тебе с Пелин! Высокий, надрывный крик прозвенел в тишине гостиной, как пощёчина. Кайя дёрнулся, бросая испуганный взгляд на Суну. В тёмных глазах на секунду вспыхнул какой-то огонёк, но, не успев разгореться, потух. Только острые плечи поникли сильнее, а губы дрогнули уголками вниз. Не позволив глупой обиде прорваться сквозь вязкое чувство вины, он лишь крепче прижал жену. Не отпустит, не отдаст им на поругание. Не теперь. Вы все больше не сможете делать ей больно. И вы ещё за это ответите. — Нам пора, Суна, пойдём. Машина готова. — Кузен, куда ты идёшь, не глупи! — перекрикивая и оттесняя жену, нудно возмущался Ферит. — Дедушка узнает… — Так иди и скажи ему, не теряй время. — Послушай, не совершай глупость. Мы не враги тебе, разве ты не понял? Давайте всё решим, скажи, что случилось? Куда вы? Сейчас всё решим. — Не враги. — усмехнулся Кайя, кивая. — Вы кое-что похуже. — Стыдно такое говорить! — подала голос Гюльгюн. Ей вторила Асуман, тараторя что-то о его ужасных манерах. Вой и крики, острые коготки Сейран на руке, ладони Ферита на плечах — всё как в тумане. В фокусе только её пустые глаза, безжизненно повисшие руки, бледная-бледная кожа. Он не помнил, как усадил её на пассажирское сиденье, пристегнул ремень безопасности, отгоняя назойливо наскакивающую Сейран. В конце концов кузен сам начал сдерживать жену, устав от ора. Чужие скандалы ему быстро наскучивали, это было на руку. Одинокая фигура водителя следила за ними от поста охраны, но Кайя запрещал себе туда смотреть. Сил держаться уже почти не было, а кулаки чесались до неприличия. Когда за ними закрылись резные ворота, он наконец выдохнул. Руль приятно ощущался под руками, в окно дул тёплый апрельский ветер. Он аккуратно коснулся её холодного кулачка и прошептал: — Спасибо, что доверилась. Я больше никогда тебя не подведу. В боковом зеркале отразилась слабая-слабая, почти незаметная улыбка на фарфоровом личике. Воздух перемешал их дыхание, одно на двоих.