Зеленее, чем пейзажи вокруг

      Он никогда не просил прощения.              Тяжёлый воздух, напрочь лишённый кислорода, насквозь пропитанный испарениями алкоголя, слёз и секса, вливался в лёгкие словно жидкий металл.              Сквозь отрешённость в твоём сознании, распластанном на влажной постели, до слуха сквозь прерывистое дыхание доносилось: «Я никогда не ненавидел тебя». Удушье цеплялось за лёгкие и горло. Влага в воздухе становилась невыносимой. «Ты ведь знаешь это?».              «Я не ненавидел тебя». Но никогда — «Прости меня».              Отвечать было нечего.              Пока вымокший воздух душил тебя в постели, его душил стыд за шрамы на твоём обнажённом теле. Прикосновения к ним в трезвом состоянии были для него невыносимы, и выдержать мучительное чувство вины ему помогал лишь чистый спирт, в отравляющей неге которого бешено билось его сердце.              И потому его вопрос, оставшись без ответа, вместе с томным выдохом таял на твоём влажном плече, пока холодный свет в комнате слепил глаза.              «Я ни в чём не виню тебя», — вот и всё, что он имел сказать тебе, когда был трезв.              Но между вами не звучало слов: «Прости меня».              Как бы ты не пытался убедить себя в обратном, в глубине своего сердца ты и не надеялся их услышать. Но и ты, и он — вы вдвоём всё ещё отзывались друг на друга.              Ты всё ещё упорно уворачивался от его поцелуя, а он всё ещё носил на пальце обручальное кольцо.              И всё же.              Было достаточно того, что он знал, что ты спишь лишь при включённом свете. И было достаточно того, что, когда он вздрагивал, просыпаясь от своего беспокойного сна, твои руки сквозь туман обвивались вокруг его смутного силуэта.       Для тебя этого было достаточно. Это был справедливый обмен.              Но между вами не звучало слов извинений.              Самый тяжёлый для вас обоих период — одно жаркое лето мерно перетекало в другое. Порой его дети просились на каникулы куда-нибудь за пределы города, и тогда в твоей квартире селилась безнадёжная пустота.              Пусто. Даже по средам и пятницам.              Он предупреждал тебя о своём отъезде, но никогда не говорил: «Прости меня».              Нет, слов прощения не было. Никогда.       И тем не менее, поздней ночью, когда бессонница, вызванная трепещущей страстью, мучила всё тело, он неизменно оказывался на пороге твоей квартиры. Пусть у него не было иных причин приходить к тебе, но в такие ночи он никогда не оставлял тебя в одиночестве.              Быстрый, отрывистый стук в дверь звучал слишком неуверенно, словно бы он боялся, что ты не захочешь впустить его.              Но когда он переступал порог, заключая тебя в объятия, чуть более крепкие, чем обычно, он оставался с тобой до самого утра и делил с тобой утреннюю трапезу.              Он так и не извинился. Вот что придало тебе смелости явиться в церковь в тот день.       Ты сразу узнал его жену.       Под её глазами залегли тёмные круги, над которыми в тщетной надежде нарушить твоё непоколебимое самообладание блеснул её проницательный взгляд.              Вся проповедь прошла как во сне. Ты оставался неподвижен, вперив пустой взгляд в партер. Перед глазами предстал образ, запечатлённый много, много лет назад. Мальчишка, который ворвался в твою жизнь в самоуверенно развевающемся чёрном плаще, и сейчас перед твоими глазами, держась совершенно прямо, он запевал в хоре.              Прикосновение к его сложенным рукам, когда ты вложил в них — какая банальность — белую розу, вызвал любопытные взгляды, но в твоём сердце чужое внимание отзывалось лишь холодным равнодушием.              Даже сегодня ты не стал бы просить у него прощения.       Возможно, ты опустил бы к нему в гроб раковину, если бы мог, но вместо этого — лишь на мгновение — твоё ухо коснулось его груди. Просто чтобы убедиться. Однажды он уже притворялся мёртвым при тебе.              «Я пошёл».       Это было последнее, что он сказал тебе.       «Мы увидимся в среду?»       Последнее, с чем обратился к нему ты.       В ответ он лишь пожал плечами. Как и всегда, его поцелуй был отвержен, когда он склонился к тебе, и его губам оставалось лишь коснуться края твоих губ. Всё, что ты мог сделать в качестве извинения — лишь позволить объятиям продлиться чуть дольше привычного.              Потому что между вами двумя не существовало слов «Прости меня». Всё, что у вас оставалось — это шрамы, выжженные морской водой, и высушенные солнцем слёзы. Вот что навсегда связало вас двоих. И это было самым идеальным из всего, что могло бы быть в жизни каждого из вас.