Прохладный теплый вечер

      — Фух, ну слава богу, отстрелялись — Виолетта с наслаждением затянулась и выдохнула струйку дыма, вытянув губы трубочкой.       Оля улыбнулась коллеге и тоже закурила. Виолетка любила суперкрепкие тонкие Davidoff, которые, по-хорошему, были дороговаты для их зарплат, Оля обходилась обычным Парламентом, но логика Виолетты была понятна: не пофорсишь — не заметят, а когда тебе 25, а парня нет, все средства хороши.       Они только что отделались от сложного клиента по имени Владимир Петрович, который долго мурыжил фирму своей подозрительностью, из-за чего Оля раз пять переделывала договор, но все-таки отдел продаж его дожал, поэтому заключение сделки праздновали в ресторане при отеле, где он остановился. Деловой обед, плавно перетекший в ужин, был долгим, шумным и утомительным. Владимир Петрович поминутно всем подливал, шутил бородатые анекдоты, говорил девушкам сомнительные комплименты, предлагал тосты «за плодотворное сотрудничество» и в конце концов отвалился, изрядно набравшись. У Оли слегка гудела голова от шума и бесконечных «я добавлю?» — о том, что она за рулем, клиент каждый раз забывал, хотя она уже сто раз сказала. Но это все неважно, главное — успешная сделка, можно расслабиться и выдохнуть. Директор даже премию квартальную обещал, если все сложится — не факт, конечно, что выплатит, горазд был обещать больше, чем делать, но все равно приятно.       Оля глубоко затянулась выдохнула дым в июньский вечер. Очередной поток прохладного ветерка с залива перебил летнее тепло, слегка взъерошил ей волосы, голые плечи в трикотажном топе без рукавов покрылись мурашками. Она поежилась и затянулась снова, чтобы поскорее докурить и вернуться в ресторан.       — Какие планы на вечер? — Виолетта нарушила их приятное согласное молчание.       Оля пожала плечами.       — Да никаких, домой поеду, наверное.       — Серьезно? Восемь часов всего, детское время. Давай хоть в баре посидим немного, расслабимся.       — Только не очень долго, меня дома дочка ждет.       — Да ладно, чего ты? Как не молодая прям.       — Ну что поделать, раз уж родила — отшутилась Оля.       — Ладно, пошли, раз так.       Виолетта тоже докурила, они задавили окурки о край мусорного бачка и вернулись в отель. В ресторане по сравнению с улицей было душновато, но зато — никакого ветра. За столом, кроме них, оставались трое коллег — Володя и Лера из отдела продаж, которые и вели сделку, и Николай Иванович — замдиректора и глава юротдела, отряженный их сопровождать как представитель начальства, чтобы клиент не подумал, что им пренебрегают. В присутствии начальника все чувствовали себя скованно и искренне выдохнули, когда он, выпив чашку кофе, коротко поблагодарил всех за работу и отчалил домой. Оставшиеся четверо переместились за барную стойку и тут же расслабились: Володя распустил галстук, Виолетта начала строить ему глазки, Лера принялась изучать барное меню.       Оля наблюдала со стороны за этим офисным флиртом и с долей грусти думала о том, что ничего у Виолетки скорее всего не получится, рыбка крупновата — перспективный сотрудник, активно метит в начальники отдела, а там и в замы, если получится, а она обычный менеджер среднего звена. Такие ищут либо девушку-карьеристку такого же уровня, либо наоборот — «девочку из хорошей семьи» младше себя, чтобы сидела дома, обеспечивала уют и раз в год красовалась на корпоративах в дорогом платье. Володя и к самой Оле клинья подбивал, когда она только пришла в контору — но она довольно быстро охладила его пыл, когда сказала про Настю. Надо отдать должное, сдать назад Володя умел вежливо и необидно, к мелкой мести, как иные мужики, тоже не был склонен, и отношения между ними остались приятельскими. Вот и теперь, он, слегка отвечая на флирт Виолетты — так, чтобы и не оттолкнуть, но и не дать лишних надежд, принялся исполнять роль единственного кавалера в женской компании.       — Так, девочки, что будете пить?       — Мне «Маргариту» — Виолетта томно улыбнулась.       — Я вино — лаконично ответила Лера.       — А мне кофе.       — Точно больше ничего не хочешь?       — А у них есть безалкогольное?       — Есть — откликнулась ответственная Лера — «Пинаколада», «Маргарита», «Кровавая Мэри», «Мохито», ну и всякие лимонады со льдом. Что будешь?       — Лимонад, лучше клубничный, если есть.       Через десять минут напитки были готовы, компания чокнулась за здоровье всех присутствующих и выпила. Разговор, как масляное пятно на воде, легко дрейфовал на волнах выпивки, расслабления после завершения трудного дела и удовольствия от успеха.       — Опа, нифига себе! — Володя, сидевший лицом к Оле и Виолетте, неожиданно оживился, заглядывая им за плечо.       — Что такое? — Виолетта нахмурила выщипанные бровки, недовольная тем, что внимание переключилось на кого-то другого.       — Там Горшок сидит.       — Кто?       — Да этот, из «Короля и шута», не знаешь, что ли? Панк беззубый.       — Я знаю — ответила Оля.        — Откуда?       -У меня брат младший, Женька, их фанат — всю комнату постерами завесил.       — А тебе нравится?       — Неа. Так, пару песен слышала, ничего, но вообще не моя музыка.       — И что он тут забыл, интересно? — Лера наконец отвлеклась от меню.       — Тут у них клуб в соседнем помещении, «Старый дом» вон, видишь вывеску — важно заметил Володя.       Виолетта посмотрела через плечо, потом наклонилась к Оле и заговорщически прошептала в ухо:       — Между прочим, он на нас смотрит… Не оборачивайся!       — Да я и не… Блин, да где она?       — Что ищешь?       — Ручку. Хочу автограф взять, для брата.       — Удачи — Виолетта отсалютовала ей бокалом, а Оля вытащила из сумочки ежедневник и ручку и, поправив волосы, направилась к компании из троих мужчин, которые пили пиво, переговаривались и смеялись. Горшка она узнала еще на подходе — тот выделялся ростом и отсутствием зубов и, задрав подбородок для храбрости, направилась прямо к нему.       — Добрый вечер! — голос от волнения прозвучал высоко и слегка пискляво.       — Вечер добрый! — игриво ответил кто-то из его спутников.       — Привет! Как дела? — неожиданно дружелюбно ответил уже сам Горшок.       — Отлично — Оля слегка растерялась — Можно попросить у вас автограф?       — Конечно, давай — Горшок отставил кружку с пивом, зачем-то вытер ладони о не очень чистые светлые джинсы и протянул руку за блокнотом.       — Для кого подписать?       — Для Жени.       — Так тебя Женя зовут?       — Нет, это мой младший брат, он ваш фанат.       — А ты?       — Не очень.       — Это ты зря… — задумчиво произнес Горшок, выводя размашистую подпись — А тебя как зовут?       — Оля.       — А я Миша — сказал он, отдавая блокнот, и вдруг широко улыбнулся — Ну че, все?       — Все, спасибо — Оля улыбнулась в ответ и вернулась к своим.       — Ну, что, как оно? — Виолетта явно изнывала от нетерпения.       — Да нормально — Оля пожала плечами, пряча блокнот в сумочку — Ничего особенного.       — Тебе прям повезло — хохотнул Володя — Он обычно всех на три буквы посылает, чего еще от панка ждать.       — Ну не знаю, я с ними не общаюсь.       Володя стал рассказывать, как гоняет у себя во дворе пьяных говнарей, которые бренчат по ночам на гитарах, бухают и орут, потом разговор съехал на что-то еще, а Оля молчала и пила лимонад, все еще находясь под впечатлением от короткой встречи. Кто бы мог подумать, что задиристый панк с пугающими гримасами и щербатой улыбкой с двумя торчащими клыками окажется таким обаятельным? Ее не покидало ощущение, что она на две минуты попала в какое-то теплое светлое облако. «Вот Женька обрадуется, когда я ему расскажу» — подумала она.       — Оль! Оля!       — А? Что?       — Пойдем подышим?       — Да-да, идем — Оля прихватила с барного стула сумочку и кардиган, и они с Виолеттой еще раз вышли покурить.       — Ты что-то задумалась, подруга — Виолетта закурила и с прищуром посмотрела на нее.       — Устала просто уже — отговорилась Оля.       — Горшок этот точно нормально себя вел? А то ты какая-то пришибленная.       — Да нормально, нормально, чего вы к нему прицепились?       — Ой да ладно, забей.       Пару минут они стояли молча.       — Слууушай — три коктейля придали голосу Виолетты обычно не свойственную ему распевность — Я давно спросить хотела, а как так вышло, что ты такая молодая, а у тебя уже ребенок?       Оля вздохнула.       — Ну как… Школьная любовь. Сначала за косички дергал и портфель носил, потом начали встречаться, после девятого я в колледж ушла, Сережка в институт поступил. На третьем курсе съехались, я забеременела, диплом уже с пузом защищала. Он в институте и на подработках, я дома с ребенком. Родители, конечно, помогали.       — Надо же, какая идиллия. А расстались почему?       — А, бытовуха обычная, не выдержали оба, вот и все. Прошла любовь, и кончилась морковь.       — И ты на него не злишься совсем?       — Сначала-то еще как! А сейчас уже нет. Он нормальный парень в общем-то. Сейчас женат второй раз.       — С ребенком-то хоть общается?       — Конечно общается. Нечасто, правда, но звонит, приходит, на праздники подарки дарит, алименты платит нормально.       — Не жалеешь, что так рано родила?       — Нет, ты что. Я же ее люблю. Трудно, конечно, было в начале, но мне родители очень помогали. Мама даже с работы уволилась, чтобы с Настюшкой сидеть, а мне на работу пораньше выйти. Тем более, что в школе ей и так копейки платили.       Виолетта присвистнула.       — Да уж… Всем бы таких родителей, а от моих, кроме «Когда замуж, когда внуки?» ничего не дождешься. А тебе нормально с ними жить?       — У нас трешка — кухня большая, всем по комнате, никто никому не мешает. Утром-вечером напряжно немного, а больше проблем нет. Папа с машиной помогает, я с Женькой уроки поделать могу на выходных, когда время есть.       — И свою семью не хочешь? Мужа там, не знаю…       — Хочу, конечно. Но, понимаешь — мне же нужен человек, чтобы он Настю полюбил. Не терпел сквозь зубы, а именно принял. А таких еще пойди найди, сама знаешь, как у нас мужики на женщин с детьми смотрят.       — Это да. Тут без детей-то не знаешь, как извернуться, а уж с ребенком…       — Ты все? Пойдем, а то холодно что-то.       На самом деле вечер был все таким же теплым, но Оля была слегка недовольна собой — зря разоткровенничалась, наболтала лишнего — это все усталость и шум в голове от болтовни. «Лимонад допью и домой» — подумала она — «Там Настя ждет, успею ей сказку на ночь почитать и спать пораньше лягу». Но сначала Володя заказал на всех какие-то закуски, потом начались тосты — за здоровье, за успех, за светлое будущее. Оля постепенно расслабилась, неприятные мысли отступили куда-то назад, ей овладело всеобщее ресторанное благодушие — небольшая передышка в беличьем колесе работы и бытовых дел. Примерно через час Лера засобиралась домой — ей было ехать дальше всех, куда-то на окраину, и Оля, воспользовавшись этим, ушла на буксире, оставив Виолетту в компании Володи и коктейлей.       Ветер стих, городской гул тоже постепенно сходил на нет. У дверей они с Лерой попрощались и разошлись в разные стороны — коллега пошла к метро, а Оля — в замусоренную кишку сбоку от гостиницы, где располагалась стоянка. Она шагала, глядя себе под нос и копаясь в сумочке в поисках ключей, когда ее окликнули:       — Ну че, как дела?       — А? — она подняла голову, и увидела, что у служебного входа стоит Горшок в распахнутой черной рубашке вместо футболки и курит. Увидев, что она его заметила, он помахал ей сигаретой и широко улыбнулся.       — Хорошо. А у вас?       — Да так, тоже ничего. Куда собираешься?       — Домой еду.       — Че, правда? Слушай, Оль, а не подкинешь меня? Я в метро ездить не могу, на самом деле, фанаты одолевают, а такси ждать долго.       Оля слегка опешила, но потом кивнула:       — Ну, садитесь.       Горшок задавил бычок об стену, кинул куда-то в сторону переполненной мусорки, и резво зашагал к ней. Оля наконец нашарила ключи, которые до этого упорно ускользали из-под пальцев, открыла машину и приглашающим жестом показала на переднее сиденье. Горшку дважды повторять не требовалось. Он сел, подтянув длинные ноги, и салон машины немедленно наполнился запахами пива, сигарет и крепкого мужского пота. Оля про себя слегка поморщилась — в ее чистенькой девичьей машинке так еще никогда не пахло, но решила, что просто потом проветрит салон и купит хороший ароматизатор, и все.       — Куда едем?       ***       Оля осторожно открыла дверь в квартиру, стараясь не шуметь, повесила сумку на вешалку и посмотрела на часы над зеркалом — пять утра. Потом сняла босоножки и босиком на цыпочках пошла на кухню, ощущая ногами приятную прохладу пола, но у двери вздрогнула и остановилась: за столом сидела мама в ночной рубашке и халате, перед ней — пустая чашка с кофейной гущей.       — Мам?..       — Оля? Ох, слава богу, приехала наконец-то!       — Ты из-за меня тут сидишь?       — Ну а из-за кого? — мама перешла на возмущенный полушепот, чтобы не разбудить остальных — Проснулась час назад в туалет, вижу — в прихожей твоих вещей нет, в комнате одна Настя спит, звоню — абонент недоступен…       — Извини — Оля чувствовала себя неловко и за то, что заставила мать волноваться, и за то, что ей приходится извиняться за свое отсутствие.       Мама махнула рукой и заговорила уже спокойнее:        — Олечка, я ведь все понимаю. Ты молодая, самое время гулять и веселиться, еще насидишься дома. Я и за Настей присмотрю, и вопросов лишних задавать не буду. Ты только не пропадай без связи, чтобы мы с отцом знали, что с тобой все в порядке — и все. Спать пойдешь?       — Да ну, уже смысла нет… Через три часа все равно опять на работу ехать. Лучше душ приму, а синяки под глазами тональником замажу.       — Тогда я тебе еще кофе сварю — сиди, сиди, я сама.       Оля вытянула ноги под столом, смотрела в окно на расцветающий новый день и вспоминала прошедшую ночь. Как они сначала поехали на проспект Косыгина, где Горшок — нет, Миша — по его словам, жил с родителями после развода, но на полпути он как-то незаметно уломал ее «немного покататься», и она развернула машину. Безбашенный панк с торчащими иглами и безумным взглядом, смотревший на нее с Женькиных постеров (которые в свое время стали поводом для скандала с отцом, который такого категорически не понимал и поначалу запрещал), оказался в обычной жизни милым, стеснительным и по-детски непосредственным. И красивым, несмотря на отсутствие половины зубов во рту, бледный и нездоровый вид и общую неухоженность.       Через пять минут Оля забыла о том, что они только что познакомились, а еще через пятнадцать исчезло и удивление от того факта, насколько ее новый знакомый не соответствовал тому образу, который транслировал со сцены. О чем конкретно они говорили, Оля вспомнить могла с трудом, все смешалось в какой-то разноцветный изюм, посыпанный блестками — история, религия, музыка, анархия… О, анархия. Это она запомнила. Горшок оказался ярым сторонником анархизма и битых полчаса втолковывал ей основы, пока они сидели на набережной Невы у сфинкса и смотрели на вечернюю реку. Пламенную, хотя и несколько сбивчивую лекцию о Кропоткине прервал звонок мобильного, и Оля отвлеклась:       — Это мама. Извини, я возьму.       Она встала, отошла на пару шагов и ответила на звонок.       — Але. Да, мам. Нет, пока не дома. Ну так, гуляю. Да, скоро буду, не волнуйтесь. Настя уже спит? Засыпает? Хорошо. Вы поужинали, нормально? Она творожок съела? И котлетку даже? Отлично. Ну, поцелуй ее тогда… Хорошо. Да, пока, мам.       — Че, мама у тебя строгая? — пошутил Миша, когда она вернулась к нему и снова присела на еще не остывший парапет.       — Да не мама — засмеялась она — Дочка. Я хотела домой сегодня пораньше уехать, да вот не судьба, она без меня уже заснула. Ничего, завтра точно отпрошусь и с ней побуду.       — Дочка? У тебя дочка есть? Маленькая девочка? — Миша вдруг просиял так, будто в жизни не слышал новости лучше — А какая? Вот такая? — он показал ладонью над землей.       — Нет, чуть побольше — Оля показала Настин примерный рост в ответ.       — Ух ты, а как зовут ее?       — Настя.       — А лет сколько?       — Почти четыре года уже. Ты странный — обычно мужики на это козью морду делают или просто не знают, что сказать, а ты радуешься. Почему?       — Я просто детей люблю на самом деле — смутился Миша — Маленькие они такие хорошие еще, девочки особенно. А своих не хочу рожать, я же как живу-то, то гастроли, то концерты, бухаем мы как черти, какой из меня отец. И вообще — он вдруг посерьезнел — Я тут сказать хотел кое-что…       Он рассказал все вполне откровенно — что долго сидел на героине, сейчас вот завязал, лежал в больнице, но еще надо будет полежать. Был женат, употребляли с женой вместе, в конце концов, развелись, когда все стало совсем плохо. И что она ему очень понравилась, с первой минуты, как подошла за автографом, и он думал, как бы самому подкатить, а тут так удачно все совпало. Оля поначалу не знала, что ответить на эту исповедь — все это было совсем далеко от ее жизни — рок-тусовка, реки алкоголя, наркотики… Жуткое слово, которым ее пугали все детство, да что пугать — она сама видела и шприцы в подъезде, и соседа Коляна, молодого парня, который иногда сидел на лавочке со стеклянным взглядом, и мама каждый раз крепче брала ее за руку, когда им случалось проходить мимо. Сидел, а потом пропал, позже она мельком слышала, что умер. Неужели с Мишей то же самое? И что делать с тем фактом, что он ей тоже сразу понравился, причем настолько сильно, что она уже полночи болтается с ним по Питеру вместо того, чтобы ехать домой к ребенку, и не может оторвать от него глаз, слушает и улыбается, что бы он ни говорил?       Говорить Миша был способен часами. С рассказа о себе снова перескакивал на музыку, потом на семью, размахивал руками, что-то ей доказывал, шутил, смеялся и заставлял ее смеяться в ответ. Пару раз они останавливались у ночных ларьков — покупали пиво, сигареты, в какой-то круглосуточной забегаловке поели горячих бутербродов — Миша сразу заглотил штуки четыре, Оля смотрела, как он ест и внезапно поймала себя на мысли о том, как ей хотелось бы увидеть его совсем другим — в чистой, выглаженной одежде, чтобы он жевал не сомнительного качества бутерброды, а нормальную еду, чтобы сидел не за заляпанным столом дешевой тошниловки, а дома — у них дома… Она испугалась этих мыслей и спряталась за стаканчиком дешевого приторного кофе. Это что же получается — они только познакомились, а она уже готова ему рубашки гладить и борщи варить? Такого никогда не было, ни с Сережкой — ну там хоть понятно, они совсем дети были еще, какие борщи — ни с любым другим парнем из тех, с кем она успела повстречаться между разводом и встречей с Мишей.       Они гуляли до утра — то ехали куда-то, то парковались, бросая машину, где попало, шли, куда глаза глядят, петляли по кварталам и дворам, держась за руки. Миша несколько раз обнимал ее, прижимал к себе, гладил по волосам, по лицу, смотрел на нее сияющими глазами, и от этого взгляда Оле становилось одновременно и очень хорошо, и немного больно, но ничего больше — как будто боялся перейти невидимую границу. Оля обнимала его в ответ, изучая это пока совсем еще не знакомое тело — сутулую спину, широкие плечи, руки в татуировках — их он ей тоже показал, рассказав в подробностях про каждую, особенно уделив внимание черепам мертвых рокеров и голове-пню, которую изначально нарисовал его лучший друг Андрюха — Князь, так же известный Оле по Женькиным плакатам. Она трогала и мягкие густые чуть вьющиеся волосы, и изогнутые брови, и щеки, и нос — но с поцелуями точно так же не торопилась, не хотела перехватывать инициативу.       Только в пятом часу, вконец уставшая, Оля, решительно заявила, что засыпает за рулем и все-таки отвезла его на Ржевку, куда они собирались с самого начала, и остановилась у нужного дома на проспекте Косыгина, они обменялись телефонами, Миша вылез из машины, неловко распрямив затекшие ноги, прислонился к ней и достал сигареты.        — Эй, а мне? — она тоже вышла, обошла и встала рядом.       — Ой, извини пожалуйста. Задумался — Он вытянул сигарету из помятой пачки, протянул ей и зажег от своей зажигалки. Минут пять они стояли и курили, глядя на рассвет, а потом он наклонился и поцеловал ее сухими дымными губами. Это было так неожиданно, что она не успела сразу ответить на поцелуй, но быстро сориентировалась: обняла его за шею свободной рукой, потанцевала с его языком, провела своим по зубам, чуть-чуть застревая в щелках, где их не было, потом по нижней губе — пухлой, в трещинках — и, наконец, оторвалась от него с шумным вздохом и затянулась особенно глубоко.       ***       — Оля? Ты куда улетела?       — А?       Она вернулась мыслями в настоящее: перед ней стояла дымящаяся чашка черного кофе, мама сидела напротив, помешивая ложечкой в своей, смотрела на нее и улыбалась.       — Как зовут-то его?       — Кого?       — Не дури мне голову — засмеялась мама — А ради чего бы ты еще на всю ночь загуляла? Я же тебя знаю.       Оля потупилась и прикусила губу, чувствуя, что краснеет, потом посмотрела в окно, потом снова в чашку, и наконец все-таки подняла глаза:       — Миша — и тоже улыбнулась.