***
Офис Д.Д.Д.. Парень был тут один раз, в самый первый день, только нанимаясь на работу. Он мало понял, зачем его сюда привели снова: объяснения чистильщика были абстрактными и официальными. Рядовой опрос? Тогда зачем такая срочность? Тревожно в голове стучала мысль о том, что все из-за двойника Фрэнсиса. Вокруг ходили занятые люди, которым никакого дела не было до нового лица в здании. А тот чувствовал себя так, будто на него тут же должны были наброситься, обвинить в измене человечеству и казнить на месте, хотя наравне с этим ощущением в голове вертелась настойчивая успокаивающая мысль, что никто не умирал и винить его не в чем. Громкое слово "допрос" пинало быстро бьющееся сердце. Его провожают в кабинет: тусклая лампочка, отстутвие окон и неуютно пустующие углы. Воздух пропитан сигаретным дымом и напряженностью. За столом сидит приветливого вида мужчина с глубокими и уставшими глазами, в зрачках странный, не то веселый, не то жестокий огонек. Он здоровается, не отводя взгляд от кипы бумаг в руках – парень мимолетно заметил, что в документах есть его маленькая фотография. В голове не было плана: он полностью растерян. – Добрый день... – неуверенно говорит он и сглатывает. Мужчина, наконец, изучающе смотрит на него. – Выглядите не очень. Не выспались? Кофе будете? – он улыбается, но глаза остаются недвижимо внимательными и сухими. – Откажусь. Мне бы хотелось побыстрее отсюда уйти, если честно. Мужчина смеется и откладывает в сторону бумаги, достает из кармана безмарочную пачку сигарет. Шикнула спичка – консьерж сморщился от этого звука, – к потолку тонкой изящной нитью поплыл дым. – А вы прямолинейны. Тем лучше, мне тоже не хочется долгих разговоров, – в груди кольнуло. Парень отмахнулся от мыслей о том, что открытая манера речи Моссеса заразительна, и сел за стол, стараясь сосредоточиться на происходящем. – Начинать издалека не стоит, сразу к делу? – Мне плохо объяснили, зачем вообще нужен этот допрос. Хотя бы вы расскажите. – Значит сразу к делу, – мужчина проигнорировал слова консьержа, проскользил взглядом по его напряженному лицу и кивнул своим мыслям, прежде чем продолжить. – Представляться не буду из соображений безопасности. Ваше имя известно, если что-то не так, то вас устраняют, если все хорошо – возвращают на работу и оставляют в покое. Надеюсь на честный разговор, мы все тут работаем на благо граждан, вы понимаете? Парень тихо согласился, мысленно покрывая Фрэнсиса всеми известными ему ругательствами. – Если устраняют?... – Мы никого не убиваем обычно. Вас штрафуют и запрещают въезд на территорию города. Хотя все зависит от тяжести ситуации. Если вы создаете угрозу обществу... – Мужчина не отрывает взгляда от взволнованных глаз напротив, вынимает из зубов даже наполовину не протлевшую сигарету и тушит ее об угол стола. – Мне не нравится, что вы думаете об этом варианте. Парень молчит и ждет, пока сотрудник продолжит речь. Тот выразительно смотрит куда-то за спину консьержа, через секунду кто-то хлопает дверью. Они остались наедине. – Итак, какова ситуация, – Мужчина берет в руки одну из бумаг и отчетливо зачитывает написанное. – В вашем доме в последние несколько дней "зафиксирована подозрительная активность: неоднократно неопознанная личность была замечена при проникновении в одну из квартир на первом этаже через окно. Опрошенные жители этажа не замечали ничего странного, однако некоторые отмечали странные звуки из нулевой квартиры, куда, судя по отчетам, и проникает неизвестный. Шум описывается как грохот или биение стекла. Никаких более происшествий не было замечено, есть подозрение на участие одного или нескольких доппельгангеров, требуется допрос хозяина квартиры." Как иронично, что в центре внимания один из наших сотрудников, не так ли? Консьерж молча переваривает услышанное. Волнение с маленького ростка разрослось в чудовищные размеры, он вздохнул и едва удержал себя от того, чтобы эмоционально потереть виски. Нужно же спокойствие в таких разговорах, в самом деле. Как будто ребенка застукали за тем, что тот скрытно от всех ел сладости до обеда – ничего страшного, а дрожь внутри такая, будто сейчас же под расстрел. "Ничего страшного? Френсис сам говорил, что из-за меня ему легче вливаться в общество и убивать. Ненавижу свое любопытство, зачем все это началось..." – затерзалось в голове, он вздохнул еще раз, стараясь успокоить нервы. – Не смотрите на меня так пытливо. Я волнуюсь, потому что никогда не был в такой ситуации, – парень попытался создать для себя основу, землю под ногами, безопасное оправдание дрожащим рукам. – Само собой... Конечно... – Мужчина понимающе кивает, однако выражение взгляда не меняется. – Звучит все крайне странно. Неизвестное лицо есть, проникновение есть, а жертв нет. Можно было бы подумать, что вас обокрали, но зачем тогда этому человеку навещать вас снова и снова? Парень поймал себя на мысли о том, что сотрудник старается говорить с той же долей прямолинейности, как он сам начал разговор. Сюда бы двойника, они бы устроили мозговыносящее психологическое состязание – консьерж неожиданно улыбнулся и тут же напряженно вернул лицу спокойное выражение. Отрицать, все отрицать. – Я не знаю, – по-детски просто ответил он и постарался сделать как можно более честный взгляд. – Я работаю и не слежу за квартирой в это время, знаете. Никого дома нет, хотя один раз приходил и находил разгромленную мебель с битой посудой. И одежда у меня пропадала. – Так... – мужчина быстрыми движениями сделал пару записей в блокноте. – Замечательно, да... Что-нибудь еще? Следы крови? – Да, следы крови тоже находил, меня это пугало, – быстро согласился консьерж, пытаясь разобрать, что написал сотрудник. Размашистый почерк вверх ногами был настолько неразборчив, что он оставил эту затею. Спокойствие собеседника одновременно напрягало и вселяло надежду на хороший исход. А может перечеркнуть все и сдаться? Свалить все на двойника? Какие у этого последствия? Как молния перечеркнуло все эти мысли воспоминание о том, как заботливо, как виновато Моссес смотрел на него утром. Парень подавил вздох и уставился на мужчину, ожидая продолжения разговора. – Доппельгангеры иногда воруют одежду. Правда заодно они убивают и ее хозяина с соседями, вам крупно повезло, что пострадала одна мебель, – за его словами скрывалась неясная недосказанность. Может консьерж нервически придумал себе эту подозрительность, а может это издержка его профессии. – К сожалению, мы не полиция и провести досмотр квартиры можем только с вашего разрешения. Что скажете? – Откажусь, – быстро выдохнул парень и замолк. Сотрудник прищурился, безмолвно глядя тому в глаза. Долгие гляделки, молчание, они сидят напротив друг друга, не продолжая диалог. Стало слышно, что сверху у лампы бьется и жужжит муха – в висках консьержа стучала тревога, голова начала болеть. Он уже собирался встать и выдать что-то резкое и злое, но тут сам мужчина, наконец, вышел из оцепенения и начал говорить. – За вашим домом будет закреплен усиленный патруль. Послушайте мой совет: спите больше, вы слишком нервный. И окна закрывайте, – он отодвинулся от стола. – Вы свободны, до свидания. – Прощайте... – облегченно выдохнул парень, намекая, что надеется больше никогда не увидеть этого человека. Он направился к выходу, чувствуя на спине чужой пытливый взгляд. В воздухе осталась недосказанность, напряженное ощущение вины и тревога. Хотелось скорее выйти из здания.***
Захлопнулась дверь. Парень напряженно скатился по ней вниз – дома тихо и тепло. Безопасно. Он схватился руками за голову, нервно перебирая взлохмаченные волосы. Сверху послышался до боли знакомый голос, консьерж дернулся. – Ты рано. – Замолчи. – Что случилось? – Я попросил замолчать. Фрэнсис присаживается на корточки рядом, пытаясь разглядеть человеческое выражение лица. Он аккуратно касается его руки, но та резко отталкивает его. – Мне стоило говорить утром, чтобы ты ушел. Тебе надо было уйти. Мы в западне. Почему ты вообще сидишь у меня дома? Ты создаешь одни проблемы. Двойник напряженно слушает каждое слово, нервно перебирая варианты того, что можно сказать и не разозлить парня еще больше. Он встает и отходит, глотая чувство обиды. – Так что произошло? – вновь спрашивает он, возвращаясь с кружкой воды. Консьерж взволнованно выпил все в пару глотков и нетерпеливо начал рассказывать, иногда прерываясь на то, чтобы отдышаться. Голос дрожит местами, он обнимает себя руками, скрывая желание заплакать. Не поднимая глаз, он в красках объясняет, какое лицо было у того сотрудника, что именно было в отчете и чем все закончилось. Он неожиданно подскакивает и идет к окну в спальне: снизу пара сотрудников, смотрящих в его сторону. Он неловко помахал им рукой и закрыл шторы, разворачиваясь и отчаянно глядя на растерянность двойника. – Я понятия не имею, какая судьба меня ждет, если ты выйдешь из здания... – Если я не буду выходить, мне придется убить кого-то из соседей. – То же самое, меня не только работы могут лишить, но и жизни, – парень медленно опустился на кровать, поджимая колени к груди. – Я мог подумать, что, давая тебе свой номер, я подписываю себе смертный приговор, но такой исход я не представлял... Я не понимаю, что делаю. – Ты был странным, ты странным и остаешься, – неуместно хмыкнул Фрэнсис, присаживаясь рядом. – Ты же хотел питомца? Вот он, я здесь, сижу в твоем доме без возможности выйти, приручен тобой и влюблен в тебя. На лице парня появляется грустная улыбка, он поворачивает голову к двойнику. – Самое неподходящее время для признаний. – "Любовь – единственный способ познания, который в процессе соединения дает ответ. Только любя, отдавая себя, проникая в другого человека, я нахожу себя, открываю себя и нас обоих, открываю человека", – Моссес аккуратно гладит парня по голове. Тот устало отворачивается. – Я знаю, что момент не тот, но пока тебя не было, я дочитывал то, что взял в библиотеке. Мы начали все это, чтобы узнать друг друга. Если то, что я чувствую, называется любовью, то я не хочу это заканчивать. Консьерж падает спиной на кровать, не осмеливаясь снова смотреть на причину всех его последних душевных терзаний. – Ты красиво говоришь, но нам это ничем не поможет... – Это хотя бы успокоит тебя. Парень несмело берет двойника за руку. Горячая ладонь, мягкая кожа. Совершенная копия человека загнала его в ловушку. Он внимательно смотрит в глаза двойника, стараясь отыскать хоть каплю привычного ехидства, но находит только серьезность и беспокойство, отчего на душе становится еще тоскливее. Моссес ответно сжимает его руку, но парень отстраняется, скрещивая руки на груди, мгновенно осуждая себя за то, что неосознанно пытался найти успокоение в том, кого он считает виноватым. – И сколько ты продержишься без еды? – Около суток. У меня скорее поедет крыша и я сорвусь на кого-то из жильцов, чем умру от голода, – тихо отвечает Фрэнсис. Консьерж молчит, перебирая в голове мысли. Приглушенный свет, тишина, стало слышно, как гудят трубы. Грустно. – Почему двойники не заменяют людей полностью? – Никто не хочет заниматься тем, чтобы досконально изучать всю жизнь человека, все его привычки и отношения. Даже я, – пожимает плечами молочник, недовольно покосившись на консьержа. – Я не смогу общаться с дочерью настоящего Фрэнсиса. Работать за него еще тяжелее, я не найду времени на охоту. Это все слишком сложно. У него социальная работа, много знакомых, мне придется изучать еще и их. – А я одинок... – консьерж с грустной улыбкой смотрит на двойника, но отворачивается, заметив его злой взгляд. – Еще одно слово в эту сторону и я выйду из дома. – Ладно-ладно, я просто отчаянно ищу выход. – Убивать тебя – не выход. Ради чего? Парень не отвечает и неловко улыбается от того, что ему сейчас в голову приходят самые странные идеи. – А если я куплю тебе много мяса?... – Если бы этого было достаточно, я бы не трогал людей, знаешь ли... – двойник убирает свою руку и задумчиво встает, начиная ходить из стороны в сторону. – Остаток дня у тебя свободный, я так понимаю? У нас есть еще около двадцати часов до того, как я начну терять рассудок. Мы что-нибудь придумаем. Мне умирать не страшно, я всегда имею возможность вернуться обратно. – Тогда я мог бы выбежать из квартиры и сказать, что нашел тебя в засаде в ванной. – Даже немного грустно от того, как спокойно ты относишься к этому варианту. Тем не менее, потом вернуться в этот дом я не смогу, – Фрэнсис останавливается, выжидательно глядя на задумчивое лицо лежащего человека. – Но ты хочешь, чтобы я возвращался? – Я не знаю... Фрэнсис замирает. Он протяжно вздыхает, устало закрывая глаза руками. – Сколько можно? – Я правда не знаю... С неожиданной резкостью двойник приближается к парню, нависая на ним. Он берет одной рукой его лицо, лишая возможности отвести взгляд. Тот с легким испугом в широко раскрытых глазах хватается за запястья Моссеса, безуспешно пытаясь освободиться. В груди трепещет. – Блять, определись и не мучай меня. Все мои мысли о тебе, все, что я делаю – для тебя, все, что я хочу – это ты. Я все силы трачу на то, чтобы осознать свои чувства и понять нас, сделай то же самое, умоляю. Забей на то, что я имею мужскую форму. Я не женщина, но я и не человек, ты все равно можешь найти во мне свою противоположность. Я вижу, что тебя это возбуждает, я вижу, как ты смотришь на мои клыки, так прими это и не мучайся, я не буду осуждать тебя за это. Я принимаю тебя. Я люблю тебя... – голос двойника надорвался, на эмоциях его руки ослабели, он всем телом навалился на парня, продолжая хрипло шептать тому на ухо. – За эти шесть дней я почувствовал больше, чем за всю свою короткую жизнь, потому что ты единственный, кто не боится меня, единственный, кто интересуется мной в ответ. Я, блять, люблю тебя. Скажи, что ты хочешь, чтобы я остался, пожалуйста... Я хочу быть твоим... Тягучее, давящее молчание. Двойник напряженно всхлипнул, отсчитывая секунды не в силах посмотреть в лицо человеку. Одна, две, десять, сорок. Тишина и ничего больше. Он впервые стал жалеть о том, что вообще начал говорить о своих чувствах. Зачатки стыда вгрызлись в фальшивое сердце. – Даже сейчас я чувствую что-то новое... Больно так. Еще более горько, чем кофе. – Мне недостаточно недели, чтобы принять все это, – тихо отвечает парень, трясущейся рукой поглаживая голову Моссеса. – Прости. Я говорил, что мы разберемся вместе, но мне тяжело разобраться даже в самом себе, не то чтобы помогать кому-то еще. Двойник отрешенно приподнимается и садится рядом. Сердце консьержа сжимается, когда он видит, какой искренней грустью наполнены его выразительные темные глаза. Он хотел потянуться к нему, сделать что-то успокаивающее, приобнять, может сказать что-то нежное, но остановил себя. "Лишние действия могут сделать ситуацию еще тяжелее," – подумал он, молча вздыхая, но Фрэнсис поворачивается, отчаянно глядя на него и трясущимися руками хватаясь за его плечи. – Скажи еще хоть что-нибудь, пожалуйста. Соври, скажи правду, прокляни меня, хоть что-нибудь. Черт возьми, не будь таким спокойным, пока я схожу с ума, – севшим голосом просит тот, а парень впервые видит, как взгляд двойника блестит от бессилия. – Мало недели? Только согласись, я буду рядом всю жизнь. – Прости меня... – неловко повторяет человек, едва шевеля ослабевшим языком. На секунду он забыл все существующие слова, кроме этих двух. – Я не знаю, чего хочу... Молочник резко прижимает консьержа к кровати, больно сдавливая ослабевшее тело, и наклоняется вниз, угрожающе скалясь. – Что ты... – Заткнись теперь ты, – острые зубы впиваются в плоть между шеей и плечом, отчего парень неожиданно вскрикивает. Двойник не сдерживается, тонкая кожа мгновенно прокусывается, остается большой кровавый след. Человек со всей силы отталкивает Фрэнсиса, шипя и хватаясь за укус. Он забивается в угол, замечая, что на ладони остается кровь, а одежда рядом с раной становится горячей и липкой. Двойник смотрит на него сверху вниз тревожным, холодным взглядом, но парень едва замечает там теплую искру. – Беги, сдавай меня, пока я тебя не сожрал. – Ты больной... – консьерж надрывно выругался, кусая губы от острой боли. – Мне оставить последнюю сопливую фразу из романов вроде "я болен тобой"? – Фрэнсис ухмыляется, обнажая острые окровавленные клыки. – Я не человек. Я хищник. Иди и не провоцируй меня своей кровью. Тебе достаточно этого, чтобы определиться? Парень на ватных ногах медленно идет к выходу, придерживая рану рукой. Оглядывается, и злой взгляд сменяется на отчаянный, когда он видит, как двойник сидит на полу, обхватив голову руками, и крупно дрожит. Похоже, беззвучно рыдает. Человек отворачивается и бежит на улицу, подавляя странное, иррациональное желание вернуться. Он выискивает глазами сотрудников Д.Д.Д.***
Парня тут же отправили в больницу, он смог только краем глаза заметить, как в сторону дома направляется несколько агентов зачистки. Неглубокая, легкая рана должна затянуться за пару недель – консьерж с неопределенными чувствами осознает, что останется шрам. Его временно отстраняют от работы для восстановления, в чем он находил некоторое облегчение: не то чтобы смотреть на других доппельгангеров тошно, он с тяжелым сердцем даже думал о них. Только дом все равно оставался местом скучным и грустным. Тихим и безопасным до степени унылости: в первый же день вне больницы человек стал остро ощущать одиночество, в каждой мелочи пытаясь найти остатки самого насмешливого и сговорчивого двойника. Кофе стал невыносимо горчить, своим вкусом напоминая о паре поцелуев, и человек тоскливо выбросил его, закупившись несколькими пачками чая. Проявилась бессонница. Кровать безжалостно напоминала о красивых острых зубах, отчего еще незатянувшаяся рана колко ныла. Стараясь уйти от назойливых мыслей, которые не глушились ни коротким сном, ни прогулками, ни какими-либо еще попытками отвлечься, человек нежно обнимал себя, часами стоя в ванной под едва теплой водой. На второй день в дверь постучали. Консьерж с отвращением пытался подавить в себе чувство надежды. Он открывает, и сердце екает, когда перед глазами предстает знакомая фигура и уставший взгляд. Первым желанием было закрыться, запереться, убежать не столько от Фрэнсиса, сколько от себя самого, но это отчаянное желание смешалось с волнительной радостью. Мгновенно он почувствовал себя самым несчастным человеком в мире, когда заметил, что молочник сдержанно улыбается, а в глазах нет ничего кроме сочувствия и утомления – тот протягивает ему белую бутылку, неловко начиная разговор. – Доставка, – настоящий Моссес неловко осматривает перебинтованного соседа, подбирая слова. – М... Я слышал, что недавнее происшествие было связано с доппельгангером, копирующим меня. Мне жаль. – Все в порядке, спасибо, – с горечью в голосе шепчет парень и закрывает перед молочником дверь, едва задумываясь, насколько недружелюбно это может выглядеть. Он озабоченно смотрит на бутылку молока в руке пару секунд, швыряет ее в стену и скатывается по двери вниз, трясущимися руками обхватывая свои плечи. Он слышит за дверью вздох и удаляющиеся шаги. – Это я больной, наверное...– в пустоту шепчет консьерж, оглядывая осколки и белую лужицу, пытаясь найти в этом беспорядке ответ на вопрос, почему ему не все равно. А за дверью снова шаги, и он всем известным и неизвестным богам мог поклясться, что не хотел сейчас видеть никого, кроме нечеловеческого любящего существа. Гостей он не ждет, и никто кроме молочника навязываться не мог: он зло подскочил на ноги, распахивая дверь и гневно таращась на человека напротив. Гнев быстро сменился на растерянность. – Я так погляжу, вы все такой же нервный, – приветливо улыбается мужчина, который допрашивал консьержа пару дней назад. – Еще и синяки под глазами. Надеюсь, этот инцидент не помешает вам с работой. Он молча направляется внутрь, отчего парень инстинктивно отшатывается назад, пропуская его. Мужчина любопытно осматривает помещение, ногой подпихивает осколки ближе к стене, досадно цокая. – И вам привет... – консьерж ошарашенно наблюдает, как сотрудник оглядывается и медленно наклоняется, подбирая с угла помятый томик Фромма. – Я никого не записывал в список гостей, как.. – Я работаю в Д.Д.Д., мне не нужны такие формальности, – мужчина с интересом листает пару глав и быстро пробегается по ним глазами. – Не ожидал, что вы такое читаете. Да успокойтесь, я пришел для отчета, надо ведь проведать пострадавшего. – Со мной все в порядке, – процедил парень сквозь зубы, но все же едва смог скрыть трясущиеся ладони. Он ревностно смотрел на книгу в чужих руках, хотя до этого он не решался к ней прикасаться. – Так и запишите: уравновешен и трудоспособен. – Душно тут. Окно не открываете? – сотрудник проигнорировал его, откладывая книгу и продолжая блуждать по захламленной пыльной квартире. – Как бы у вас психологической травмы не осталось, знаете. Работали меньше недели, зато с каким результатом! Ценный сотрудник, ничего не скажешь. – У меня ощущение, что вы издеваетесь... – Странно, что нападение было сразу после допроса. Странно и интересно... – мужчина все же отвлекается от окружения и внимательно смотрит в потухшие глаза консьержа. – Несчастное совпадение. – Ладно-ладно. Оставить патруль на подольше или...? – У меня нет травмы, я повторяю: все в порядке, – в висках нещадно застучало. Парень трет их, пытаясь успокоить боль, и с холодным раздражением поднимает взгляд на мужчину. – В порядке. Пожалуйста, уйдите, я не настроен на чью-либо компанию сейчас. Мужчина понимающе кивает и направляется к выходу, попутно хлопая парня по плечу. Тот съежился. – Поправляйтесь, – он уходит, вновь оставляя после встречи липкое чувство недосказанности и запах сигаретного дыма. Снова тишина, тоска, одиночество и пустая кровать. – Я в порядке? – отрешенно спрашивает сам себя консьерж, уставшим взглядом уткнувшись в разбитую бутылку молока.***
Впервые за это время парень тревожно оставляет на ночь открытое окно, а утром находит на подоконнике свежий букет американских астр. Он долго сидит, просыпаясь. Смотрит на них внимательно, трепетно, и заботливо ворочает в голове сонные запутанные мысли, поглаживая забинтованную рану и улыбаясь чему-то неясному. А может и правда не стоило?