«Свобода никогда не исходит от правительства. Свобода всегда исходит от его подданных. История свободы — это история ограничения правительственной власти, а не ее возрастания». — Томас Вудро Вильсон. Двадцать восьмой президент Соединённые Штаты Америки.
~
Было начало апреля тысяча девятьсот пятнадцатого года. Этот день был обычным, как и все в стране Оз, потому что было холодно из-за ветра и солнечно. В то время в городе Сарга, стране Кводлингов или южных землях Конфедерации Оз, был настоящий траур из-за смерти Гастона. Вся семья Росато-Есситазионе была опечалена этой новостью, из-за которой никто из них не мог ни есть, ни пить, ни разговаривать. Сейчас вся семья Росато-Есситазионе, десятки их родственников, друзей и политиков сидели в церкви, где проходили похороны Гастона. — Гастон, наш верный друг, наш сын и брат, мы прощаемся с тобой и отправляем тебя на вечный покой. — говорил священник. — Ты был храбр, как лев, силен, как тигр, умен, как змея, и как жаль, что ты умер и реализовал все свои таланты. Священник говорил долго и без перерыва, он говорил о Гастоне как о сыне Божьем, хотя тот был обычным человеком, погибшим в бою за свою страну. Впрочем, это было общим для всех священников, проводивших похоронную церемонию. Когда священник закончил говорить, Риккардо Росато-Есситазионе встал и подошел к гробу своего сына. — Сын мой, я знаю, мы с тобой не всегда ладили. — начал говорить Риккардо. — Иногда я был виноват в том, что спорил друг с другом из-за своей гордости, а иногда и ты из-за подросткового возраста, но я хочу, чтобы ты знал, что я прощаю все, и я хочу, чтобы ты простил меня за все мои слова, которые ранили твой храм души. Затем все члены семьи Росато-Есситазионе встали и сказали приятные слова о Гастоне, после чего не смогли сдержать слез. Только близким родственникам Гастона разрешалось приближаться к ним, поэтому его бабушкам, дедушкам, тетям, дядям и так далее приходилось молча наблюдать за происходящим. Когда пришло время Глинде, она подошла к гробу и посмотрела на своего мертвого брата. «Лицо, как у великих королей прошлого, храброе сердце, как у льва, что ж, чем не замечательный мужчина для тебя», — подумала Глинда. — «Ему еще жить-поживать, но, к сожалению, он мертв, а его убийцы живы». — Простите, сеньорита Глинда. — Священник прервал ее размышления. — Но вам пора попрощаться с вашим братом. — Да, я знаю, я просто посмотрела на его чудесное лицо и подумала, как печально, что его убийцы сейчас живы. — Сейчас не время говорить о справедливости, мы не в суде, нам всем нужно попрощаться с вашим братом. — настойчиво произнес священник. Глинда не стала спорить со священником по этому вопросу, поэтому повернулась к толпе, которая явно ждала ее слов. «Нет, — сказала себе Глинда, — если ты сейчас не подумаешь о справедливости, это будет означать только одно: мой брат был убит, и никто не был наказан. Кто-то должен позаботиться о том, чтобы справедливость восторжествовала». — Гастон — мой младший брат… Мой любимый брат… — Глинда не могла ничего сказать из-за слез. Она отвернулась от всех и сказала, что убегает. — Извините, но мне нужно время. В церкви сразу же начались бурные разговоры между собой, кто-то делал это шепотом, а кто-то, не стесняясь, говорил в полный голос. Все были удивлены поступком Глинды, хотя все знали, насколько она эмоциональна. — Папа, что с ней не так? — с любопытством спросил Вилли. — Она очень расстроена, что ее брат умер. — ответил ему отец. — Неужели непонятно? — Я не могу ее понять, потому что я никогда не хоронил своих родственников. — Повезло тебе. — с отвращением сказал Дэвид Доэрти. — Можно вас на минутку? — сказал Риккардо, встал и подошел к алтарю. — Я сейчас подойду к ней и попытаюсь успокоить. — Это надолго. — произнес чей-то голос. — Давайте я попробую ее успокоить. — настойчиво предложил Дэвид Доэрти. — Ты знаешь мою дочь лучше, чем я? — недоверчиво спросил Риккардо. — Нет, но я постоянно с ней работают, и я знаю, на какие кнопки нажимать, чтобы ее успокоить. — уверенно сказал Дэвид. — Я давно знаю эти пуговицы, до того как ты стал канцлером. — Я не спорю, но вашей дочери нужна помощь от меня, а не от вас, потому что вы слишком строги к ней. — спокойно сказал Дэвид Доэрти. — Это она тебе так сказала? — с любопытством спросила Луиджина. — Неважно, что она мне сказала, просто поймите, когда я попадал в трудные ситуации, например, когда началась война или моего сына похитила ведьма, ваша дочь всегда помогала мне, и теперь я хочу отплатить ей тем же. Риккардо недоверчиво посмотрел на него. Хотя он был канцлером Конфедерации Оз и всячески помогал стране в противостоянии стране Манчкинленд, он не доверял ему лично, хотя его глаза светились добротой и состраданием. — Ну, хорошо. — сказал он и затем добавил. — Но я, как отец, буду следить за происходящим. — Как скажете, отец. — спокойно ответил Дэвид Доэрти. — Не называй меня так. — потребовал он. — Для тебя я синьор Риккардо Росато-Есситазионе. — Хорошо, синьор Риккардо Росато-Есситазионе. — сказал Дэвид Доэрти с легкой улыбкой. — Пойдем и перестанем улыбаться. — пробормотал Риккардо и махнул рукой. Они вместе вышли из церкви и отправились на поиски Глинды. Они искали ее недолго, она стояла возле скамейки спиной к реке. Дэвид Патрик Доэрти подошел к ней и сел на скамейку, когда Глинда лежала на земле, и на скамейке были только ее лицо, руки и легкий торс. — Как ты, Глинда? — с интересом спросил Дэвид. Глинда подняла голову, и Дэвид Патрик Доэрти увидел, как из-за слез с ее лица потекла косметика. Она по-прежнему выглядела великолепно, но не очень. — Птички поют, солнышко светит, и только я, как никто другой, здесь плачу и портю весь день. — сказала Глинда с ноткой сарказма в голосе. После этого она опустила голову, чтобы никто не мог видеть ее лица. — Глинда, не говори так, ты никому не портишь день, это просто так себе денек. — заверил ее Дэвид Доэрти. — Скажи, месть — это хорошо? — с интересом спросила Глинда. Дэвид Доэрти был слегка удивлен этим вопросом. Его никогда не спрашивали об этом месте, поэтому он не знал, что ей ответить, но вместо этого решил высказать ей свое мнение о мести. — По-моему, месть всегда справедлива. — уверенно заявил он. — Когда я еще жил в Америке, я читал в газетах, что месть была легализована в какой-то азиатской стране, вроде бы в Японии. — Тогда скажи мне, все ли со мной в порядке, что я хочу отомстить за своего брата? — дрожащим голосом спросила Глинда. — В зависимости от того, кому ты будешь мстить. — Всем. — решительно заявила Глинда Росато-Есситазионе. — Кому «всем»? — непонимающе спросил Дэвид Доэрти. — Всем без разбора: манчкинам, их военным и их глупому национальному лидеру. — решительно заявила Глинда и подумала: «Боже, как я могла влюбиться в такого монстра». Ее поведение напомнило Дэвиду Патрику Доэрти о том, как он хотел отомстить всей стране Оз за личное унижение. И к чему это привело? : к войне с десятками тысяч жертв, геноциду и другим военным преступлениям. — Нет, ты права. — неохотно сказал Дэвид Доэрти. — В чем я не права? — непонимающе спросила она. — Ты во многом не права, ты хочешь отомстить всему миру за смерть одного человека, но весь мир в этом не виноват. — сказал Дэвид Доэрти, пытаясь сдержать слезы. — Поверь мне, я был таким же, как ты сейчас, но ни к чему хорошему это не привело. — Но как же тогда я должна отомстить? — спросила Глинда, почти крича. Она снова начала опускать голову на скамейку, но тут Дэвид Доэрти взял ее за голову и притянул к себе, чтобы она не ударилась головой о дерево. Она заплакала, цепляясь за его ноги, что было очень неловко. — Глинда, послушай меня, я очень сочувствую тебе и твоей семье из-за смерти Гастона, но месть не поможет. Как говорил Конфуций, прежде чем мстить, вырой две могилы. — Но они должны быть наказаны за это. — сказала Глинда сквозь слезы. — Они будут наказаны, вот увидишь, Манчкинленд проиграет… — сказал Дэвид, после чего резко замолчал. Дэвид Доэрти был потрясен увиденным. Он был в Сент-Луисе, штат Миссури, США, и весь город напомнил ему тогда тысяча восемьсот восемьдесят шестой год, когда он еще не знал о стране Оз. Он сидел на скамейке, а Бренда Фиорес сидела рядом с ним и плакала ему в жилетку. Что он здесь делает? Что происходит? — Дэвид, пожалуйста, давай поедем с детьми в Аргентину. — сказала Бренда. Она плакала, как ребенок. — Я не мог… — сказал Дэвид и запнулся. — Чего ты не можешь, Дэвид? — непонимающе спросила Глинда. Внезапно Дэвид Доэрти вернулся. — Я. — сказал он дрожащим голосом. — Точнее, ты не можешь пойти на войну, потому что ты женщина. — У нас довольно прогрессивное законодательство, так что я могу пойти на войну. — сказала Глинда, перестав плакать. — Дэвид, почему ты не можешь поехать со мной в Аргентину? — возмущенно спросила Бренда Фиорес. Он вернулся в Сент-Луис. — Бренда, я не могу все бросить. Кто я в твоей стране? Здесь я король сцены, а там — никто. — Бренда? Кто она? — заинтересованно спросила Глинда Росато-Есситазионе. Дэвид Доэрти посмотрел на Глинду. Красивая и молодая девушка, которая знает себе цену. «Такой цветок может испортиться во время войны или погибнуть», — подумал о ней Дэвид Патрик Доэрти. — Глинда. — Сказал он и обнял ее за плечи. — Ты молодая девушка, у которой есть муж, семья, королевский титул. Зачем тебе умирать так рано? — Мой брат тоже погиб, и он не из храбрых. — Она взялась за мизинец левой руки. — Я поклялась, что буду защищать его всю свою жизнь от всех врагов, и теперь его убийцы разгуливают где-то в Манчкинленде, как герои, и они не знаю, как мне больно, я хочу, чтобы они знали об этом. — Глинда. — сказал Дэвид Доэрти и сделал паузу, чтобы обдумать свои слова. — Иди на войну, но не уподобляйся мне в плане мести, иначе рыть могилу придется не только тебе и убийце твоего брата, но и членам твоей семьи. — Я обещаю, что пострадают только убийцы моего брата и восточный маньяк со своей змеей, другие, они не пострадают. — заверила его Глинда. Под восточным маньяком она подразумевала Николая Ратау-Кодеда четвертого, а под змеей — его жену Нессоразу. — Что ж, я желаю вам удачи в осуществлении реванша. — пожелал ей Дэвид Патрик Доэрти и встал. — Кстати, что ты имел в виду, когда сказал, что ты такой же, как я, и что это не привело к чему хорошему? — с любопытством спросила Глинда Росато-Есситазионе. — Тебе лучше не знать, какие я совершил ошибки. — уверенно сказал Дэвид Доэрти. — А потом расскажешь мне? — Да, но позже. — нерешительно ответил Дэвид Доэрти. Они вместе вернулись в церковь, которая имела форму восьмиугольника из белого камня и была украшена десятками статуй в виде животных и людей. Когда они вернулись, все разговоры прекратились, и Глинда подошла к алтарю. Дэвид Доэрти снова сел, и Риккардо сел рядом с ним. — Как вам удалось уговорить ее вернуться? — заинтересованно спросил Риккардо. — Я поговорил с ней о том, чего она хочет, и мы пришли к общему выводу. — Ясно. — спокойно сказал он. — И к какому выводу вы оба пришли? — Смотрите и слушайте внимательно, и ты поймешь. — сказал Дэвид Доэрти, жалея, чтобы он набрался терпения. — Ты не можешь ответить мне нормально? Тебе обязательно разгадывать загадки? — раздраженно спросил шепотом Риккардо Росато-Есситазионе. — Я не говорю загадками, я просто попросил вас заткнуться и послушать, что скажет ваша дочь, когда на прощения Гастон. — Дорогие друзья. — Глинда начала говорить. — Все, заткнись. — раздраженно потребовал Дэвид Доэрти от Риккардо. Все замолчали, когда Глинда произнесла первое слово. В случае ее следующего срыва охранники могли помешать ей уйти, поскольку она стала стоять возле каждого входа и выхода, и все начали готовиться к тому, чтобы успокоить ее. — Мой младший брат был храбрым и робким одновременно, но большую часть своей жизни он оставался храбрым… — грустно сказала Глинда и посмотрела на них всех. — Хотя он и прославился среди нас как трус, он был очень храбрым. Все молчали и внимательно слушали Глинду. Они понимали, как ей было грустно за всю семью Росато-Есситазионе, им было тяжело в этот момент, потому что они потеряли свою родную плоть, в которой все еще могло биться сердца. — Он, как и миллионы наших мужчин, умирает и рискует своей жизнью сегодня ради безопасности не только страны Кводлингов, но и ради того, чтобы страна Оз существовала в будущем. — сказала она и решительно посмотрела на своего мужа Фиеро Акми ‐ Авдарита. — Вот почему я решила, что если мой первенец, если у меня будет сын, я назову его в честь моего брата. Все были удивлены ее словами, и в дальних углах комнаты послышались перешептывания. Фиеро был так удивлен, что даже не мог ничего сказать, только кашлял. — Глинда, у нас будет ребенок? — с трудом выговаривая слова, спросил Фиеро. — Да, Фиеро, у нас будет ребенок. — решительно заявила Глинда. — И давно это у тебя? — с любопытством спросила мама. — Я беременна уже месяц. — равнодушно ответила Глинда. — Прости, что не сказала вам раньше, я просто ждала самого неожиданного момента, чтобы удивить всех. Все восприняли это как шутку и начали хихикать. Глинда тоже улыбнулась, оглядев комнату. «Смех — главное сокровище во время войны», — сказала себе Глинда. — Мой брат, — сказала Глинда, и все замолчали и перестали хихикать. — он был для меня самым дорогим человеком в моей жизни, таким же, как мама, папа, сестра, Катарина, Фиеро… — после этого она замолчала, так как поняла, что не может произнести имя «Эльфаба». — и многие другие, кого сейчас нет с нами. «Боже мой, как они могут сказать им всем, что я отправляюсь на войну?» — подумала Глинда. Она посмотрела на всех, кто сидел сегодня в зале, и вспомнила самые приятные события, которые произошли с ней до войны. Конечно, она понимала, что ее прежнюю жизнь не вернуть даже после окончания войны, вот почему Глинда сказала себе: «Я не могу тратить свое время на сон, но я могу бороться за то, чтобы ценить то, что у меня было.». — Сеньорита Глинда, вы все сказали. — спокойно спросил ее священник. — Нет, я должна сказать еще кое-что, прежде чем мы похороним моего брата. — настойчиво сказала Глинда. — Ну, тогда поторопись. — попросил ее священник. Глинда подошла к гробу своего брата и коснулась его тела мизинцем правой руки мизинцем левой руки. Все присутствующие увидели ее движение, от которого у некоторых перехватило дыхание. — Я Глинда Росато-Есситазионе, я добрая ведьма юга и сестра Гастона, мой долг — защищать свою родину от врагов, поэтому я не могу оставаться в стороне, и именно поэтому я иду на войну. Все были удивлены таким неожиданным решением, из-за чего многие сочли это шуткой. Отец Глинды встал со своего места и подошел к ней. — Глинда, пожалуйста, — Он опустился на колени. — скажи мне, что это была плохая шутка. Я не хочу тебя терять. — Папа, это шутка. Я действительно пойду на войну защищать свою родину от захватчиков с имперским мышлением. — решительно заявила Глинда. — Но ты не можешь пойти на войну ты… — отец говорил дрожащим голосом, она перебила его. — Согласно закону, пойти воевать может любой желающий, независимо от пола и возраста, главное — иметь подготовку и разрешение от родителей, если ты несовершеннолетний, а я взрослая девушка и владею магией. — уверенно сказала Глинда. — Глинда, пожалуйста, не иди на войну, я не переживу, если потеряю тебя. Глинда сделала несколько шагов вперед и опустилась на колени перед отцом, легонько обняв его. Она погладила его по спине, чтобы успокоить, и начала шептать ему на ухо: — Отец, ты не потеряешь свою маленькую феечку, но потеряешь ее, если она не пойдет на войну, потому что тогда она будет трусихой, а твоя феечка не трусихой, верно? Риккардо посмотрел на свою дочь сквозь слезы, и в этот момент перед его глазами промелькнула вся его жизнь. «Моя девочка давно выросла, я не могу держать ее в золотой клетке под предлогом любви и заботы», — подумал Риккардо. — Глинда, пожалуйста, пообещай мне, что вернешься целой и невредимой. — настойчиво попросил он ее. — Я обещаю, что вернусь с победой и с головой Николая. — сказала Глинда, посмеиваясь. — Я тоже пойду воевать! — решительно заявил Фиеро и встал со своего места. — Фиеро? — удивленно спросила Глинда. Она прекрасно знала, что он не был воином по натуре. — Моя страна находится под угрозой полного уничтожения из-за имперских амбиций одного человека, я пойду войной на вас и буду защищать вас и свою страну. — Фиеро сказал это гордо и решительно, почти крича. — Фиеро, запомни, если хоть один волос упадет с головы моей дочери, тебе придется столкнуться с самой страшной опасностью — моим гневом. — решительно пригрозил ему Риккардо. Он встал и посмотрел ему в глаза. — Как скажете, синьор Риккардо. — Фиеро ответил со спокойной уверенностью. После всех этих неожиданных признаний и разоблачений тело покойного Гастона Росато-Есситазионе и глобус были погружены в карету. Тысячи людей из разных стран проходили мимо этого кареты: политики, близкие друзья и родственники семьи Росато-Есситазионе, друзья и боевые товарищи Гастона шли рядом с вагоном, на котором они везли его тело в его последнее путешествие по земле, после которого его ожидал вечный покой под землей. Он был похоронен на кладбище, где были похоронены все солдаты, погибшие в нынешней войне. С каждым новым броском земли в яму, где лежал гроб Гастона, его земной путь заканчивался, и когда его хоронили, все клали на его могилу цветы, еду и сладости, которые он любил и которые он больше не сможет попробовать. В тот день многие люди думали о разных вещах, но общая идея заключалась в том, что одна жизнь никогда не будет прежней, особенно для человека, родившегося первого сентября тысяча восемьсот девяносто третьего года и умершего тридцать первого апреля тысяча девятьсот пятнадцатого. — Глинда, мы уже можем идти? — предложил ей Фиеро. Она не ответила ему. Все вокруг нее было лишено смысла и логики, в отличие от этой могилы. Фиеро повторил вопрос, и она повернулась к нему. — Да, мы можем идти. — неохотно ответила Глинда Росато-Есситазионе. Они вместе направились к своей карете, которая должна была отвезти их домой. Они разговаривали между собой, Фиеро, по натуре любопытный человек, даже не осмелился спросить ее о том, что она держит в кулаке. Он понимал, что ей грустно, поэтому не стоило донимать ее вопросами. В это же время канцлер Конфедерации Оз Дэвид Патрик Доэрти сидел в своем личном поезде, который вез его в Изумрудный город. Всю дорогу он молчал и пристально, как хищник, смотрел на своего сына Вилли Доэрти. — Папа, почему ты так на меня смотришь? — спросил Уилли Доэрти, слегка вздрогнув. Тот ничего не ответил ему в ответ. Он, казалось, спал, но с открытыми, как у рыбы, глазами. — Папа… — испуганно сказал Вилли. — Что? — голос Дэвида звучал так, словно он только что очнулся от сна. — Почему ты так на меня смотришь? — А что нельзя? Я твой отец, и я люблю тебя. — возмущенно сказал Дэвид Доэрти. — Я знаю. — Вилли произнес это таким тоном, как будто смотрел на него, когда произносил слово «знаю». — Но ты никогда не смотришь на меня так пристально, как будто ты хищник, как пума, а я травоядный, как кролик. — Я просто люблю тебя, и ты напоминаешь мне свою мать. — Чем я на нее похож? — непонимающе спросил Вилли. Дэвид стал смотреть на него и вспоминать, как выглядели его фирменные подарки. Он также вспомнил все свои приключения с ней и с ним самим. — Ты похожа на нее характером, вас двоих невозможно выдрессировать, как динго, у тебя такое же доброе сердце, как и у нее, и глазами цвета бриллианта и верделита. — Но все, что ты перечислил, ты рассказал мне, когда я спросил тебя, почему ты влюбился в мою мать. — напомнил ему Вилли. — Да, это так, но у тебя есть одно качество, которое серьезно отличает тебя от твоей матери. — сказала Вилли, желая заинтересовать его. — Что отличает меня от моей матери? — заинтересованно спросил Уилли Доэрти. — Ты более миролюбив и не пытаешься искать приключений для себя, в отличие от своей матери, и мне это в тебе нравится. — уверенно сказал Дэвид Патрик Доэрти. Кривая улыбка расцвела на лице Вилли, что, очевидно, произошло не по его воле, и это было очевидно. «Черт возьми, он все еще твердо верит, что я был околдован Злой ведьмой Запада? Какая глупость! Я боролся против тебя по собственной воле, и никто не заставлял меня это делать», — сказал себе Уилли Доэрти. Его кривая и фальшивая улыбка дала понять Дэвиду Доэрти, что его сын не согласен с его мнением. Но спрашивать прямо сейчас о том, какие тараканы у него в голове, неполиткорректно, поэтому он решил сменить тему, чтобы Вилли расслабился и потом смог рассказать, в чем он с ним не согласен. — Что бы ты хотел сделать, когда мы вернемся в наш мир с полными карманами денег? — А, мы завтра возвращаемся в твой мир? — с любопытством спросил Вилли. — Нет, пока идут боевые действия, мы не сможем вернуться обратно. — с отвращением сказал Дэвид Доэрти. — Но мне просто интересно, что ты собираешься делать, когда мы вернемся? Ты думал об этом? Вилли не знал, что ему сказать. Ему не хотелось покидать страну Оз и возвращаться в тот мир, о котором он ему рассказывал. Чтобы избежать неловкого молчания между ними, он решил ответить ему, потому что именно в этот момент вспомнил, как его отец говорил о человеческой культуре, и вспомнил о величайшей культуре из всех остальных. — Я бы посетил Грецию и Германию, но как турист, и жить буду либо в Ирландии, если она уже будет независимой от проклятых англосаксов, либо в США или Аргентине. — Что ж, посещение центров современного мира и прошлого — хороший выбор, когда мы вернемся. — похвалил его Дэвид Патрик Доэрти. — Ты там бывал? — с любопытством спросил Вилли. — Нет, я нигде не был, кроме США и страны Оз, но я очень надеюсь побывать на родине твоей матери. — спокойно сказал Дэвид Доэрти. У Дэвида Доэрти и Вилли Доэрти состоялся по-настоящему душевный разговор, они поделились своим мнением о мире живых и так далее. Но как бы Дэвид Доэрти ни старался, он так и не узнал о тараканах, которые живут в голове его сына. Очевидно, он знает его слишком хорошо.