Шесть шагов до бездны отчаяния

ХХХХ. год до н.э. Падать с небес больно. Об этом говорили практически все ангелы — конечно, если ты их спрашивал. Самостоятельно такие темы поднимать не решался никто, а если вдруг о них и говорили, то всегда предупреждали о том, какими последствиями чревато падение, тем самым предупреждая напрямую— не выёживайся, и не навлекай на себя ненужные проблемы. Веди себя смиренно, слушай указы старших, не нарушай уставы, и никогда не допускай возможности лишиться права проживания на небесах. Потому что, хоть никто ни разу ещё с них не был свергнут, абсолютно всем было известно, насколько мучителен, а что самое страшное, необратим данный процесс. А кто захочет потерять свою "божественность", запятнав белоснежные крылья грехом? Кто по своей воле отступит от законов, соблюдение которых позволяло вечность парить в райских садах, не зная горестей и печали? Кто отречется от Бога, коим ты сам был создан? Никто. Никто в здравом уме никогда не решится на такое — своими же руками изломать свою жизнь, по своему же желанию вырвать себя из привычного мира, сбросившись туда, куда лучи божественного света никогда не опускаются. Но Люцифер, очевидно, в здравом уме не был. Потому он оказался первым, кто познал на практике всю ту боль, что испытывают ангелы при падении. Этим в какой-то степени ведь можно гордиться, верно? Люцифер всегда любил выделяться на фоне остальных. Всегда нуждался в том, чтобы быть особенным, уникальным, неповторимым. Хотел, чтобы его деяния запоминались, как ничьи больше, хотел, чтобы они признавались, хотел внимания, в конце концов — куда большего, чем то, что в равной степени получали все серафимы. И это желание в итоге его и погубило. Но, по крайней мере, он выделился по-настоящему, как никто другой, став первым ангелом, который по праву может именоваться падшим. Его запомнят, и будут вспоминать регулярно, приводя в пример тем, кто будет хотя бы допускать мысли об отступлении от верности Богу. И с какой-то стороны, это и вправду можно считать достижением. Конечно, ни одна из этих мыслей в его голове, пока он летел из райских садов, не возникла. Единственное, о чем он думал в тот момент, так это то, насколько чертовски сильно жгло горящие крылья, и как безумно ему было больно. Люцифер не привык к этому ощущению, и по сути, чувствовал нечто подобное впервые. И это было ужасно. Из-за дымового шлейфа, что он оставлял за собой, Люцифер не был в состоянии даже увидеть, где он находится, и как быстро он падал, не мог морально приготовиться со столкновением с землёй, отчего то показалось бы намного более болезненным, чем могло быть. И того, кто только сейчас познавал боль в принципе, это пугало невыносимо. Это не тот опыт, который он желал бы получить повторно. Люцифер пытается расправить опаленные крылья, но сила сопротивления ветра не даёт их даже немного развернуть, а пламя на перьях разгорается лишь сильнее, обжигая кожу. В нос ударяет мерзкий, тошнотворный запах горящей плоти, дым жжет глаза и лёгкие, заставляя задыхаться. Он мельком, сквозь полузажмуренные глаза, видит стремительно разлетевшиеся в стороны почерневшие перья. Остальные развеивались пеплом, сгорая на лету, рассыпаясь на миллионы некогда белоснежно-искрящихся частичек. Их былое великолепие стремительно испарялось под натиском огня, сжигавшего с неумолимой жестокостью последнее, что связывало его с Раем. Удар о землю выбивает остатки кислорода из обожженных изнутри лёгких. Весь мир словно переворачивается, искрит огненными вспышками, застилая взор калейдоскопом. Всё вокруг как-будто прекращает существовать, сосредотачиваясь лишь на боли, что сейчас заполонила всё его сознание. Ему казалось, что от этого можно сойти с ума. Если раньше, во время самого "полёта" полностью концентрироваться на ощущении горящих конечностей ему не позволял ветер, не дающий огню полноценно разгореться, то сейчас абсолютно всё его естество окружает лишь он. Пламя охватывает крылья целиком, не оставляя шанса сохранить хотя бы часть оперения, пожираемое с корнем безудержными огненными всполохами, что не утихали, как бы сильно он не размахивал уже наполовину оголёнными крылами. Люцифер бьётся в агонии, извивается на обугленной земле, кричит, срывая голос, и даже не слышит этого. У него плывет перед глазами, лёгкие горят от каждого вдоха, наполняясь едким дымом, а уязвимая кожа крыльев рвется от каждого движения, причиняя всё большие страдания. На ней уже не осталось перьев, потому огонь постепенно начинает утихать – гореть было уже нечему. Но боль от многочисленных ожогов никуда не делась, напротив, теперь, кажется, ощущается значительно лучше. Люцифер чувствует каждую кость в своем теле, и кажется, будто каждая из них сломана по множеству раз. Он не может дышать, извивается в как будто предсмертных конвульсиях — как минимум ему самому сейчас кажется, что он и вправду вскоре умрет. Неосознанно царапает землю когтями, наверное, слишком сильно, потому что те ломаются под корень. Ломается, кажется, абсолютно всё — Люцифер ощущает себя до тошноты беспомощным и хрупким. Насколько, что каждое прикосновение способно его добить. Он не хочет терять связь с миром. Не хочет становится ещё более уязвимым, проваливаясь в темноту. Однако всего, что он пережил, было слишком много, чтобы его разум мог находиться в сознании. Последнее, что он видит перед собой, это звёздное небо. Издевательски чистое, бескрайнее, и до боли далёкое. Люцифер не знает, когда он приходит в себя. Крылья — точнее, то, что от них осталось, по-прежнему невыносимо болят. Дышать немного проще, чем до этого, однако резь в груди никуда не делась. Всё тело переломано, каждое движение вызывает острую, резкую вспышку боли практически везде. Как будто он стал сплошным оголённым комком нервов, безумно чувствительно реагирующим на любое воздействие. У него нет сил на то, чтобы встать. Люцифер понимает, что нужно предпринять хоть что-то, однако его хватает только на то, чтобы сжаться в клубок, обернув себя огрызками крыльев в тщетной попытке защитить себя. От мучений, от одиночества и чувства собственной беспомощности. От страха. Хочется спрятаться от всего мира, исчезнуть, раствориться в небытие. Потому так для того, чтобы терпеть всё это, у него попросту не остаётся сил. Он плохо воспринимает реальность, находясь на границе между ней и беспамятством. Мысли мешаются, текут медленно и беспорядочно, заполняют голову статическим шумом. Зрение не фокусируется, в ушах — непрекращающийся, монотонный гул, своей однообразностью сводящий с ума. С языка не сходит металлический привкус крови и горелого мяса. Оставшаяся ещё соображающая часть его мозга мельком пропускает мысль о том, что, возможно, куда проще и безболезненнее будет прекращение собственной жизни и вместе с ней и мучений. Однако животный, дикий и иррациональный инстинкт самосохранения не позволяет дальше думать в таком направлении. В какой момент он у него появился? Неужели он и вправду пал так низко? Люцифер то проваливается в бездну, то вновь выныривает на поверхность, однако в любом состоянии боль его не отпускает. Он окончательно теряет счёт времени, не понимает, сколько уже провел в "нижнем мире", и, признаться честно, это последнее, что его сейчас волнует. Вокруг ничего не меняется — лишь земля под ним пропитывается большим количеством крови, а солнце и луна поочередно сменяют друг друга. Равнодушно, бессердечно. Никого не волнует ни его проблемы, ни он сам. Бесспорно, в этом заключается лишь его вина, однако Люцифер никогда не признает этого. Думать сейчас об этом совершенно не хочется, да и не получается. В определенный момент ему кажется, что он слышит тихие, но уверенные шаги, а сквозь кровавую пелену на глазах различает темный силуэт, приближающийся к нему. Неспешно, непоколебимо и пугающе-твёрдо. Он видит слабо светящиеся в вечернем полумраке глаза, и пытается предупреждающе, угрожающе зашипеть, однако из глотки выходит лишь хрип полумёртвого животного. Люцифер не понимает и не осознает происходящее, находясь в полубредовом состоянии, не думает о том, что черная фигура в отдалении может быть лишь плодом воображения его воспалённого разума. Однако его не покидает ощущение того, что неизвестный может оказаться врагом. Тем, кто желает ему ещё большего зла, решив, что его нынешних страданий недостаточно. Он смотрит на незнакомца снизу вверх помутившимся взором, скалит окропленные собственной кровью клыки, пытаясь создать жалкую видимость собственной опасности. Старается встать, раскрыть крылья, чтобы показаться больше и страшнее, панически боясь за свою жизнь так, как никогда раньше. Чужой взгляд как будто прожигает кожу, а яркое свечение слепит и без того поврежденную сетчатку. Обожжённые крылья отдаются болью, что окончательно его ослепляет. Люцифер вновь тонет в собственных ощущениях, и темнота уже в который раз застилает глаза. Перед этим одна из немногих связных мыслей проскальзывает мимо — «неужели это и будет моим концом?» Люцифер не рассчитывает вновь проснуться. Однако, по какой-то причине, он это делает, обнаруживая себя в удивительно... неплохом состоянии, как минимум в сравнении с тем, в котором он пребывал ранее. В голове непривычно пусто и тихо, одежда больше не ощущается грязной и мокрой от насквозь пропитавшей ее крови, а боль в крыльях сменилась раздражающим, но терпимым жжением. Двигаться по-прежнему тяжело, но сейчас он, кажется, даже может относительно свободно дышать. Сокращения лёгких всё ещё вызывают давление в грудной клетке — кажется, у него сломано несколько рёбер, но это, несомненно, намного лучше того, что он чувствовал до этого. Люцифер медленно приподнимает веки, прислушиваясь к окружающим его звукам, и одновременно с этим — к своим собственным чувствам. Он лежит на боку, его крылья аккуратно уложены за спиной. Так, как он сам никогда бы их сложить не сумел бы, практически лишившись над ними контроля. Под ним уже нет грязной, жёсткой земли, а что-то мягкое и, определенно, куда более чистое. Зрение по-прежнему не стабилизировалось — Люциферу кажется, что оно не вернётся в полной мере в ближайшие дни. Слишком сильно огонь обжёг и его глаза, потому полагаться он мог в основном лишь на слух. От этого он чувствует себя ещё слабее и уязвимее. Его мутит от самого себя. Как сильно он опустился за эти пару дней. От одного из высших ангелов... До жалкого, беспомощного существа, лишённого не только признака принадлежности к приближенным Богу — своих крыльев, но и даже, банально, способности нормально видеть. Предаться самобичеванию ему не даёт скрип приоткрывшейся двери, раздавшийся откуда-то сзади. Люцифер напрягается, резко разворачивая голову, и напряжённо вглядывается в полутьму, размытую пеленой на глазах. Он не знает, кем был неизвестный, что, как бы унизительно не звучало, подобрал его, однако он всё ещё не уверен в отсутствии угрозы для себя. У каждого могут быть разные намерения. Как бы сильно ни хотелось признавать, на данный момент Люцифер был обязан ему, вероятно, даже жизнью. Кто знает, чего он решит затребовать взамен. Сейчас он был совершенно не в том состоянии, чтобы удовлетворять чьи-то желания в благодарность за собственное спасение. — Все вокруг говорили о падающей звезде. Радовались и загадывали желания, — голос незнакомца низкий и хрипловатый, он звучит плавно и неторопливо, завораживая. Он продолжает приближаться во время краткого монолога, наконец замирая в метре от кровати. Смотрит на него сверху вниз, и, хоть Люцифер не способен четко видеть, он кожей чувствует, что взгляд изучающий. От этого он чувствует себя еще более униженно. Падший напряжённо приподнимается над кроватью, насколько ему позволяет собственное тело, которое вмиг стало его же врагом. Цепляется когтями за покрывало, молча вглядываясь в полумрак, в котором виднеется еще более темный силуэт. Чистейшая концентрация тьмы, от него так и веяло безысходностью и отчаянием, которое сейчас переполняло Люцифера. Он несколько секунд смотрит, силясь разобрать хоть какие-то отличительные черты своего собеседника. В глаза бросается лишь черный капюшон, украшенный серебристыми нитями – Люцифер до боли щурится, только чтобы разглядеть шестёрку, вышитую с двух сторон. Лица, скрывающегося под ним, он не видит, и от этого становится только страшнее. Он открыт со всех сторон, чем незнакомец совершенно внаглую пользуется, разглядывая его без всяческого стеснения. Люцифер с трудом давит рвущееся из глотки рычание, сильнее сжимает когтями ткань и все-таки еле слышно шипит, выказывая недовольство происходящим. Его нынешнее положение его угнетает, и скрывать это он не намерен. — Но кажется, их исполнение никому не сулит, — в доселе бесстрастном голосе сквозит усмешка. Люцифер на мгновение замирает в полнейшем шоке, пытаясь осмыслить услышанное. Он…смеется над ним?! — Дай угадаю, — он цедит сквозь сжатые клыки, мрачно наблюдая за заинтересованно склонившим голову незнакомцем, — ты входишь в число глупцов, что верят в эту ничтожную примету? В таком случае, мне просто невероятно жаль, что не оправдал ожидания. — Для того, кто не в состоянии самостоятельно встать с кровати, ты слишком самоуверен, — взгляд тускло мерцающих глаз тяжелеет, и сердце Люцифера, кажется, пропускает удар. Сильно хочется съязвить в ответ, огрызнуться и в очередной раз показать свой несгибаемый характер, за который он, очевидно, и был сброшен с небес. Он ненавидит, когда к нему относятся с таким снисхождением. Его тошнит от тех, кто не выказывает к нему должного уважения. Однако что-то в голосе незнакомца заставляет его стиснуть челюсти, и покорно-униженно замолчать. И, наверное, дело даже не в том, что сейчас Люцифер и впрямь обессилен настолько, что не сумеет дать отпор. Ему трудно объяснить свои чувства даже самому себе. Ранее он, как и все архангелы, встречался с демонами, и прочими падшими сущностями, что отдалились от Бога, отравили душу тьмой, и оказались обречены на вечное скитание в ней. Он встречался с созданиями, порожденными, казалось, самим грехом, тварями, коих сложно было даже окрестить живыми, потому как те были столь порочны и грязны, что казались недостойными этого. Люцифер видел великое разнообразие существ, являющими собой олицетворение тьмы. Но никто из них никогда не вызывал в нем такое непреодолимое, всепоглощающее чувство страха, как взгляд его спасителя. Быть может, дело было лишь в усталости – как физической, так и моральной. Люцифер не хочет признавать, что на свете есть нечто, способное напугать даже его. К тому же, незнакомец ни разу по-настоящему не угрожал ему. Ему хочется верить, что так будет продолжаться хотя бы до тех пор, пока он не восстановит свои силы. Неизвестный слегка кивает в ответ на молчание ангела. Отступает назад, вновь почти сливаясь с темнотой, клубящейся по углам комнаты. — Я лишь хотел убедиться, что ты ещё жив. Не хотелось бы, чтобы все мои труды оказались напрасны. Люцифер кривится, однако ничего не говорит, продолжая неотрывно наблюдать за каждым его движением. От напряжения голова начинает болеть еще сильнее, и он ощущает, как небольшой запас энергии вновь подходит к концу. Это видит и незнакомец. Люцифер может поклясться, что чужие губы растянулись в улыбке. — Полагаю, тебе нужен отдых. Если тебе есть, что спросить, поговорим, когда ты придешь в себя. Люцифер проглатывает собственное возмущение таким самодовольным и нахальным поведением, когда собеседник столь наглым образом ставит его перед фактом, даже не давая возможности как-то оспорить его решение, или попросту высказать собственные мысли на его счёт. В конце концов, оно может быть оправдано тем, что это его дом, и он здесь хозяин. Люцифер тяжело вздыхает, безвольно оседает на кровать, плашмя падая на матрас и устало утыкаясь лицом прямо в подушку, слыша тихий скрежет закрываемой двери. Он даже не успел спросить имени своего спасителя, однако у него уже не оставалось сил, чтобы кричать ему вдогонку.