Сказка о чёрте лесном да юнце озорном
8 апреля 2024 г. в 11:08
За горами, за лесами, за кудрявыми полями была деревня, да кликали ее Иназумка , и жил в ней народ сельский - простой, дружный, работящий. С утреца пораньше - скотинку пасти, да хлеба печь; в обед - по грибы да ягоды. А вечерком - так песни петь да пляски устраивать. Жилось в деревеньке весело, покуда не стал слушок ползти, что ироды проклятые за бугром чудо-удо призвали, и бродит впредь по леску рядышком чертила страшнющий - Илья Дотторович, по прозвищу "Иль". Глазюки того бешеные, кровь горячая, из пасти дым трубой идёт, и рыщет тот по чаще дремучей по голову молодую. Страшно подумать иной раз о том, что страшилище такое до Иназумки дойдет. Кабы беду не накликать..
* * *
Вот и денечек новый наступил. Красно солнышко в зенит зашло, и вот уже по лужам мальчонка бежит, одни пяточки босые сверкают. Скарамушкой звать, почти два десятка лет отроду. Юнец весёлый, да судьба не лёгкая ему выдалась - Бог не помиловал, и осталась из родни только мамка одна, Райдана звать. Но кликали ее все бабой Райей. Баб-Райя Скарамушку как сидорову козу драла, бронились часто, не было в семье покоя. Все в деревне знали, что поди напроказничает Мучка, так и получит оплеуху, да поделом будет. Вот и сбегал тот часто в чащу березовую, что с востока от деревни. "Не буди лихо, пока то тихо", все повторяли бабки на пригорке. А Мучке хоть бы хны - манила его темень лесная, и тайно надеялся тот встретить там спасение свое, как в сказках добрых.
И вот бежал вновь мальчишка снова к леску, да все думал о мамашке да доме отчем. "Мамка со свету меня сживает, не могу так больше. Птички, птички, птички-синички, унесите меня куда глазки ваши, угольки проказные, глядят. Подальше от Иназумки, мамки Райи, от коров проклятых, что хвостом меня лупасят. От гусей, что щипают меня, от мышей, что писком спать мешают, от петухов горластых, от школы приходской, да от дел домашних!". Глазки Мучки покрыла слез пелена, и вот ножки босые привели его в чащу дремучую, куда даже бывалые мужики лесничние не сувались.
"— Тельцем пахнэ", - послыхалось вдруг из за сосенки," — Поди поближе, юнец"
За низеньким пригорком шелохнулись синие курчавые волосы, а затем и вся бошка показалась. Перед Мучкой стоял Иль - дьявол окоянный, блудший по души юношеские, да по тела скороспелые. Блудниц ловил по вечерам, да распутниц по празднествам. "Страшные дела делаются," подумал мальчишка, "ну ничего, беды не по лесу ходят, а по людям. Убегу от старикана, не догонит меня чертила". Хрустнул прутик под пяточкой мальчишки, и бросился тот куда глаза глядят. Не прошло и мгновения, как спотыкнулся о другой прутик Мучка, и полетел носом в травушку-муравушку, да не упал. Портянками зацепился за сучок на дереве, и повис попкой к верху, булочками белоснежными к солнышку ясному. Булочки то сверкают, радости старому лешему нагоняют, он ручищи как распахнул высечи отрока из просака, да кустик то рябиновый хрупкий как обломится, так Скарамуш на землю хлопнулся, а потом пустился в бега неспромедлительно.
Долго ли коротко ли, солнышко красное за бугорки пшеничные село, такие точно, как у хлопца нашего, а мальчишка то дома сидит, лампадку зажёг красную, всю вечору молитвы читает, как вспомнит глазища чудища ильи красные, так дрожь до косточек пробирает. Тут мамка заходит Райя и с порогу пререкает мальчишку:
"— Что ты акаянный сидишь бездельничаешь?! Чтоль ты мыслишь разве мы богати, шо ты с голой сракой в хату воротишься без портков? Разве козы да коровка доины? Разве редька да морква политы? Поле пшеничное почем не кошено? Ты чепух мелкий завтра с утрица до восхода солнышка пойдешь, да чтобы все дела сделаны были, и́наче высеку как сидорову ко́зу".
Делать нечего, приуныл ребятенок, булочки ручками прячет, да перечить мамке не смел, а то правда ведь высечь может, она тетка злющая, потом без мужика вон уже сколько годков, все на себе тащит. Хотел было Мушка про ирода лесного рассказать, да пончла мать богу молиться и дитятку глазами оттолкнула.
Луна белая все своим светом точь молоком проливает и в окошко к семейству маленькому заглядывает, а Скарамуше страсть как страшно, все глазища красные в оконце мерещатся, да ручища будто к нему тянутся. Завернулся малец в одеяльце да глазенки жмурит, а за окном одно слышно — "уууу уууууу не уйдуууу". Так в страхе лютом и дал храпка Скарамуш.
Да утро вечера мудренее - трава соломы зеленее, наконец пришло солнышко ясное, полянки и лошбиночки залило, ягодки прогрело, а Мучка уж в делах — козочек да коровушку подоил, поросяткам хвостки накрутил, курочкам зёрнышков подложил. Пошел Мушка в огород моркву да огурчики дергать. Морква точно девица в темнице - глубоко в земличке сидит, Скарамушка тянет потянет одну длинющее другой. Заныло что-то, затянуло у мальчонки там где кончик да шулята его, захотелось внуть в гузнышко, а Мушка часто в гузнышке пальчиками шелудил, чертиков гонял, это ему было даже приветливее нежели уд натягивать. Вот и в этот разок закрылся Скарамуш в сарайчике да начал дыреху чухать, а потом морквушку засаживать в новую грядочку. Пыхтит малец, старается, семью потами обливается, дрюкает удок, да сам думает: это ж какой елда у чёрта лесного? У-у-у какой, небось локоть цельный, а то и аршин! От таких думок у мальца щёчки разбогрелись, вершок напрягся, ядрышки закололо, да как выскочит семя плотское! Так и нежится отрок с морквой в заде, развалившись на сене. Соломка прелая, ароматная, теплая, точно в гнездышке так и хорошо мальчишке. размяк скарамуш, да все думает - какой хер у чудища лесного все же? И почем думы такие срамные ему в головушку лезут?
Тут слышит шаги мамкины, та исчет сына, ходит. Ой нехорошо будет, что она тут сынка с огромной морквой в луночке, да херком срамным к верху увидет, так и подскочил Скарамушка, моркву отбросил, бегом портки натянул, да выпал через оконце сарая. Схватил малец косу, да дёру дал в полюшко пшеничное.
Бежал Мучка быренько, пяточки об камушки обдирал, портки слёту спадали, да все думал — "Ай мамка, покрутит морквушку в руках, втянет запашок смрадный, так и накумекает себе, как я там баклуши бил в сарайчике. Ай, отдерет меня мамка Райя, по самые небалуй". Примчался так Скарамушка в чисто полюшко, хде рженые колоски по пояс. Дует ветрюшко, тучки нагоняет, да прочь гонит; скачут белогривые лошадки по небосклону. Хорошо, дышится легко. Раскумарило хонурика солнышко красное, напряглись ручонки работящие, дохнул - и пошел колосочки рубить. Туда-сюда рубит! Ух, пошла работа. "Дай Боженька, отвлечься мне от мыслишек этих похабных! Херок Ильи Дотторовича себе надумывать, да куда мне-то! Прелюбодеяними заниматься, и так грешу с моркёшками реденько, ещё и неженатый!".
Дует-дует ветер, полюшко ржаное редеет. Летят семечки спеленькие туда-сюда! Хорошо идёт работа у юнца. Делом занимается, а на рощу берёзовую погрядывает реденько - тянут его силы, попутать черт хочет. Цепкие глазищи Иля на мальчонку из рощи смотрят - не как два камушка драгоценных опалённых! Отвернулся маленький, доху сделал, и пошел другую десятину поля косить. Летает коса, срубает колосочки, спелая пшеничка на землицу сыпет, хлебушком пахнэ. Оглянулся-спотыкнулся мальчишечка, на вороньё поганое загляделся, да как выскочит косушка из рученок, да как полетит под ножки самые, да колоски все посшибает. Тут и мамка Райя подоспела, чем чёрт не шутит! Как завидит сынка-оболтуса, криворучку-кривоножку, так и завопит на всю поляну:
"— Да что жэ это делается такое! Точно бес попутал какой! Кто ж тебя так косу держать учил! Горе луковое, глаза б мои тебя не видели! Мучка, фуфлыга ты безбожный!"
Как закудахтала мамаша, так поволились со смеху во круге все, начали потешаться над Мучкой. Долго животы надрывали, да мальчишку смущали, пади тот уже и косушку свою подынял, да за работу принялся. Косит-косит, да недобрые взгляды встречает ото всех. Не мила ему больше в Иназумке жизнь, от добра добра не ищут. И вот доковылял Муча до рощи темной, откуда Иль глазищами рыскал по душу молодкину. Оглянулся Мучка - нету никакого чуда-юда, не торчит голова синюшная. Отвернулся спинкой к роще, вновь пошел поле косить, да вот беда! Зёрнышко в серпок косы забилось нахальное, мешает стебелечки зелененькие рвать. Нагнулся Мучка пониже, прогнать семку с глаз долой. Никак коснулись пальчики мальчишечьи серпушка, так положил хто-то лапищи на задок Скарамушки. Гланул тот за спину, небось ребятишки балуются, да куда уж там! Беда придет, ум за разум зайдёт - чертила Илюшка Дотторович из кустиков тихонько вышел, да пристроился к задку юнца. Наверняк с девицей распутницей попутал, окоянный! Елда в штанах забугорных, грязнющих, напряглась, точно выскочит! А размером! Как два локотка Мучкиных!
"— Отпусти, батенька! Это что же делается такое! В чисто полюшке меня рачиком дёргать? Отпусти, Илюшечка!"
Залепетал маленький, защебетал, точно птичка эдакая в неволе. А ведь точно, лапы цепучие как впились в попочку спеленькую, жмут! Не отдадут!
Мамка Райя вспохватилась сыночку, да тот уже на другой краюшек поля ушмылял, кричит - не докричится:
"— Мучка! Шелудяй, быстро показался! Куда запропостился, лентяй! Небось дрыхнешь в соломе, найду тебя - уши надеру!"
Рыскает взглядом мамаша, ищет детятку свою. Мучка думает — "Точно мать заприметит чертилу такого, сразу прокаженным посчитает! Дома лишусь, авось и повесят меня как бесовское отродье! Как свинюшку вздернут на петле! Не бывать этому!". Мальчишка как ручки-ножки расслабил, теличком обмяг, так и куборем с грохотом они с чёртом и повалились в пшеничку нескошенную. Даже такой бугай окояннный целёхенько скрылся в травушке - не найти теперь Райдене их с Мучкой. Вот только паренёк теперь к земличке прижат телищем чудища могучего.
В паху заныло у Иля, начал тот портки срывать с обоих - рвет на кусочки-лоскуточки, сначала рубахи, потом тунички, портянки. Срывает бельишко с мальчика, а сам дышит паром - точно зверь бесной. Мучка уткнулся личиком в землюшку, где стоял ещё недавно, срамится, думает: "Стыдоба эдакая, меня драти будут как девицу-распутрицу в поле, мамка рыщет, найдет ведь вот-вот! А я будто и рады такому... хочется мне, прелюбодияниями ядрышко тешить". От таких мыслюшек коленочки согнулись Мучкины, и уперся задиком голеньким в елду чёртову. Тёрится начал, да постанывать.
Мамка то райдана с бабой Сарахой и тёткой Ямиквой смеютюся, мол: "— Смотри, Райдана, годки у твоего сынка такие, шо небось с девками кувыркаться на сенавале начнет скорехонько. Наши парни молодцы - дарят девкам леденцы, один твой леденьчик свой сам полирует". Хохочут бабы и не ведают, шо с другого краюшка полюшка Мучка уже булочки раздвигает перед лешим страшнющим, то-то верно бабы любят чай горячий, а сыночек хуй стоячий…
"— Постой, Илья дотторович, пожди ещё чуток, дай пальчик послюнявить да вдеть в луночку! Я раньше то только редькой да огурчиками баловался, они то вдвое меньше твоего елдака!" — взмолился Скарамуш.
Но лесной чёрт Илья не желал ждать, хотел он как можно скорее отдрюхать мальца и быть таковым! Пыхтит чудище: "тэльце пахнэ!". Взял лешай да проник всей плюшкой в дыреху, скарамушка как пискнет, точно поросеночек, так сразу ротик обеими ладошками прикрыл почём клики его не услышали бы.
Пыхтит чудище, хрен все дальше и дальше толкает: "тэльце мягко!", вот так и получается: хуй стоит, головка качается! А малой под ним, как ужик крутится, задок и так и сяк подставляет. Чует скарамушка елдак лешего то самое медовое местечко зацепил, по чьто только оно так глубехонько сидит в норке? Скарамушка как крутонется на хере огромном, так и повернулся передом к Илье.
"— Иебь меня, лешай, иебь меня милонький!" - взмолился отрок - "так сладко мне под тобой, так мило!".
"— У-ууууу тэльце…" - пропыхтел Илья.
И ёб чёрт лесной Мучку, часок ёб, второй ёб, третий ебьет, малец уж размяк точно мяква хлебная в кваске, с счету уж сбился сколько раз молофью пускал! Тут вдруг как затрясся чудо юдо! удок то его вырос ещё больше да как начал дыреху заливать, Скарамуш уж в неге бессильной выгнулся да в губища впился Ильи дотторовича!
Воротился Скарамуш домой так шо еле ноги принес, да как бухнулся на лавку, ток вот опять ведь без портков, в одной рубахе неподпоясанной. Мамка-то сразу сынка запреметила, да как начала дрюкать полотенцем мокрым по ляшечкам: "Ах ты поросенок! Пошёл за делом, а воротился с бездельем! Где ж ты акаянный шлялся? Люди женятся, ебутся, а нам не во что обуться! Снова без портков! Снова с голой сракой, ты мухоблуд!". А Скарамушку-то так раскумарило, шо все мозгочки уплыли и начался он с мамкой пререкаться:
"— Болье бей дитятку своего, ток от того то мужик тебе не найдется! Ты вон киселяйка не хозяйка! То борщ с гарью сваришь, то хлеб в печи то сгорит! Потому-то ты одна"
Осерчала мать-то пуще прежнего, взяла прутик мокрый да как начала Скарамушку как гуська шлёпать! "Ах ты безбожник! На мать голосину поднял, да не ведаешь шо писклявый есчо! Ну-ка вон и́здому! В сарае с курями спать бушь!". А мушка то гордый, носик задрал, да вышол из избы, думает — "Мне так даже лучшее будет! мочи будут погрезить о илье дотторовиче то!"
Уже и не краснели щеки с мысле́й об ироде лесном, только пуще теплело гузнышко мальчуковское от думочек блудливых. Сракою голаю вертит, гусиным шажками к сараю плетется маленький, а из дому так и доносятся мамки Райи визги поросячьи: "Духу шоб не было твоего, пока портки свои не найдешь. Шить тряпье тебе - не напасешься. Хуже сучки блудливой сыночка вырастила! За шо же мне горе такое!?"
Только мамка дверью хлопнула, как Мучка уже и в сарайчике был. Ветхий был он, сквозной, ветрище ходил из угла в углу. Мёрзла скотинка по ночам тама, да нету выбора иного, здыхали хонурики иной раз даже. Зашёл юнец, дверюшку прикрыл, оглянулся - бурёнки дрыхнут, цыплятки-поросятки по углам попрятались да за сиську мамкину ухватились - спят твари божьи да беды не ведают. Взгрустнулось вдруг маленькому - сяко на печи да перинке краше спати, неже на соломе средь скотины. "Придет осень, за все спосит" — думу думать начал Мучка, да поздний час на дворе стоял - пора ночлег выбирати. Притоптал соломку возле тёлочки дойной, облокотился о брюхо ее шершавое и прикрыл глазенки. Да не приходит сон, лежит малец да мается - потянулись ручки шаловливые до дела любимого. Побежали пальчики к хрену мальчишки, а порток нет - обдувает местечко сквознячок, кумарит маленького. Ухватился за удик, и точно рыбачок, айда удилить карасика. Вверх-вниз ручка елозит, но мало уже окаянному - после елды Ильи Дотторовича не сравнится рукоблудство с той не́жей на земле. Начал Мучка елозить с хериком в кулачке по бурёнке, с бочка на бочок, да сисьска коровья как уткнется в личико с размаху - горячая, жгучая, в шалупоньками да молочком подсохшим. Не раздумывая думу, принялся Скарамушка титьку коровью насасывать нежно сладко. Аж повизгивал от удовольствия сказочного - не так уж и худо в сарайчике ночь проводить. Начал Мучка глубже в горлышко титьку брать, уже об пузяку коровью лбом бьётся - мало ему! Думает он об Илюшке, о чёрте забугорном, да его елду желает всеми местечками. "Ох, помилуй Господи, меня оборванца блудливого.. но не могу я так".
Сопела бурёнка-кормилица сипло, а рядом телятки похрапывали. Муча тем временем уже готовенький был семю выйти дать, да любил потянуть с концом - так слаще! Заскулил мальчишка, затрепыхался точно птичка беспокойная, полетело семячно плотское в соломку-хворостинку, да тут как тут - тёлка молочком порным в роток плеснула! Поди думает, детё сиську хочет, малышню кормить пора. Глазищи не открывает, лишь головёхой косматой повела. Спит божья тварь, и не ведает в чье чрево молоко пускает. Побежали струйки белые по ротку, по рубашонке вниз, обмякли ручки и тельце все мальчишечье. Нега напала на Мучку, и томился он в сене тёпленьком, весь в молочке коровьем да семе своем. Вхдрагивал удик шаловливый, а глазки начали смыкаться - ночь на дворе, как никак. "Илюшечка мой, Дотторушка... приди, забери меня от жизни этой скотской. Только ты свет в окошке моем, в темнице отчей. К тебе хочу, миленький, тебя хочу!". Пробежали мыслишки, да ускакали прочь, и настиг Мучу сон спокойный, и спал он до самого утра, до первых петушков, до первого солнца лучика игривого.
Продрал глазёнки малец, а за окошком то и дело скачат огоньки, песни голосят, пляшут скомарохи расписные - гулянья устраивает Иназумка. А все потому, шо вернулись казаки домой - ждёт деревня героев своих. А в главе казачьей - баба Байда - сильнее любого бугоя местного, а характер какой! Всем на зависить, но, поговаривают, уже с торгашкой Ниной в мутках, да и хрен бы с ними. Вернулся казачьий отряд с мясом зверья дикого, мехами, ягодами. Всякий зверь не проскочит мимо учёных бабой Байдой стрелков. Но лучше всех из младшенький был сын Нинки - Кадзахар. Мальчишка шебутной, красавец, на гуслях играть умел, плясал на всех гуляньях. Первый парень на деревне, в пример всему молодняку. Далече до него было Муче, оболтусу, безотцовщине..
"— Вставай, сыночка, солнце в зените уж. Так все празднество и проваляешься в навозе коровьем. Иди хоть в люди выйди," - кричала мамка Райя сыну через дверцу хиленькую, "— тама казаки вернулись, поди купишь себе портки новые задарма. Брошу тебе монеток пару, авось ума разуму наберёшься от Кадзахарушки и ребятишек остальных"
Потянулся Муча, затекли ручки-ножки за ночь на тёлочке лежать. Бурёнка так с сиськами навыкат и лежала все утро, пока не приспичило молодняку молока парного пососать с утра, разболелись животы! Скатилась Мучкина головушка на сено, и лежал тот до сего момента с голой сракою и семям высохшим на брюшке. И вот, пора денёчек новый встречать, авось наградит Мучу Господь и подарит день добрый спокойный маленькому. Поднялся на локоточках тот, глазки потер кулачками. Поплелся сонный к бочонку с водицей, откуда в корыта хрюшкам воду наливали. Заглянул и ахнул! - на него из воды смотрел Мучка, с рожками на головёхе! Точно у чёрта, страшнющие рога, но короткие, как у козла молодого. "Как у Илюшеньки.. Как у Дотторовича Ильи! Что же будэ теперь.. Прокаженным кликать начнут, точно из деревни долой.. как быть??" Засуетился хонурик, бросила дрожь тельце маленькое, поник совсем, схватился за рожки. "Мне только он помочь сможет, нет мне места в Иназумке больше… Сбегу сегодня, в разгар плясок! Не заметит мамка, а как спохватился - поздно будет. Буду уже с Илюшей за тридяветь земель". Прошмыгнул мальчишка за дверь сарайчика, выбежал голенький во двор, а там и дом отчий рядышком. Как бесной носился по углам, искал чем нечистую силу на головехе прикрыть, да нашел - картузик старенький, который ещё дед носил. Отряхнул от пыли да копоти, нацепил да поплотнее, рожки попрятал, а слевёха подцепил цветик яркий, что во дворе в садике нашел. Портянки подвязал, лаптишки обул и вот - готов молодец к пляскам, празднествам. Да не то на уме у Мучки было. "Побегу шустрее в чащу, авось ночью Илюша не выходит, не встретимся мы". Дверь захлопнул за собою да деру дал.
Расцвела Инадзумка - везде шарики-фонарики болтались, игрушки яркие, свестульки. Все радовались казакам, хотелось воочую охотников увидеть. Толпился народ честной, бабы кричали, девчонки-целочки облепляли каждого мужика в казачьей форме - холёные, силачи, богатыри! Пробегал Мучка сквозь толпу хохочащую, беспокойно было маленькому. И вот схватил за ручку его кто-то! Кругом дал Муча, уж мамку Райдану представляя - да нет, стоял пред ним Кадзахарушка, весь при наряде - рубаха накрахмаленная, штанцы выглаженные - весь с иголочки.
"— Куда бежишь как чумной!" - Кадзахар был как всегда весел, а слова говорил громко и четко, "— Небось на базар мчишь? Там тёть Райя уже закупается, нечего тебе делать там, небось и без гроша в кармане, голова садовая!"
И правда, спешно собирался, Мучка не взял свой узелок с заплаткой, куда обычно монетки медные бросал. И делать ему на базаре оттого было нечего.
"— К-Кадзахар, иди пляши в свою сторону, а я своей дорогой пойду!"— Мучке отчего-то было боязно рядом с казаком, и тот ещё сильне натянул картуз.
"— За мною шлёпай, гулянья устраиваем не для казачьей семьи, а для вас, селян"
Кадзахар потянул Мучу за ручонку и уволок за собою в темный закуточек меж двух избенок дальних, на самый уголочек деревни. Вот близехонько и роща, куда так Скарамушка спешил, но вырваться никак - больно странно будет с празднества в лес унестись, да при ком-то.
"— Пока на охоте с казаками были, слухи ходили, что ты тут в негляже по полям гонял и с тёть Райей собачился. Может и меня побалуешь, в честь празднеств?"
"— К-Кадзахар, ты что такое городишь??"
Казак взгляд насупил, ручище сильнее вжал в бочки Мучкины и рывком сорвал портянки с юнца. Запищал малой, ножками задрыгал — "Это ж што ж налево!". Ручонками-то петрушку прикрыл своего, а у того уж головка красная показалась.
"— Глянь, Мушка, ты мол стыдишься, а ужик-то твой навострился, головку поднял! Ну! Сгинайся!" - кликнул казак, да как разворотит мальчишку, так и шлепанул по булочкам белым.
"— Ни нати те казак бубличек мой тискать! Ни нати те храбрый дырочку дрючить! Отпусти мя к мамке Райдане! Я ее слушаться буду, клянуся!" — взмолился Мушка, а казачок удалой уж пальчик послюнявил в дыреху вставил вытащил, Скарамуш вздохнул, да выдахнул коли хрен уж у него в животике толкался. Тараканил Кадзахар мальчишку знатно, да не забывал задок мять, да ладошкой хлестать. Заныл Мучка, заплакал — "Больно мне, ой больно, Кадзушка!", оть забыл мальчонка, как елдаком здоровенным его леший драл - тогда больно не было.
Да вдруг как слетит с мальчишки картуз, так и обножил все рожки Скарамушкины! Да они шальные кажись ещё больше стали! А в этот самый момент как выскочет хвостик с пушком на конце! Будто всегда и был на месте.
"— Чёрт!!! Чёрт натуральный!" - завопил Кадзахар.
"— Не натуральный я..!" - запищал Мушка.
Люд на крики то сбегаться начали, стали охать ахать, кто-то ремешки постягивал, думают: "Ну сейчас мы этого чертика как поймаем, как выпорем".
Заметался маленький глазехами, все на него как на прокаженного смотрят, хоть таковым Скарамушка сейчас и являлся-то… страшно стало… очень страшно! И решил Мучик, как и хотел в рощу рвануть к Илье Дотторовичу, только он его примет такого. Да бежать надо было так скоро, шоб никому догнать его не смочь. И побежал Скарамушка. Побежал сизанький не оглядываясь, ать остановился лишь тогда, как вокруг ничегошеньки кроме елей зелёных не видать… в чаще лесной.
"— У-у-у… "— пронеслось меж елей.
"— Илья дотторович! Милонький, помоги мне слабенькому, прими меня к себе в чашу лесную! Буду тебе женою верной" — взмолился Скарамуш и упал на коленки, распахнувши ручки.
"— У-у-у тэльце пахнэ…!" — прошел холодок по коже.
Валяется на коленях Скарамушка, грудкою дышит тяжко, ручки трясутся, как вдруг ели расступились, травушка сама примялась, небошко потемнело и вышел Илья Дотторович во всем своем обличье страшнючем.
"— У-у-у принимаю…!" - прошумело сквозь веточек.
Задрожала земля, ветви начали сплетаться, да удлиняться, делая купол над полянкой, Скарамуш глазенками забегал, страшно стало! вон, меж деревьев глазища жёлтые заметались, повылазили чертики лесные, не то звери, не то человеки, кто на четвереньках, кто в свой рост горбатый. А в руках-лапках у них зажжённые веточки огнями пыщут! Точно в церквушке на венчание. "Принимаю, принимаю…" - зашептались все. Подошёл Илья Дотторович важно, взял Мушку правой рукой за правую ручку тоненькую, как тут из под рукова лешего поползли две стоножки тоненькие, проползли по руке да на ручку скарамушкину забрались, тот хотел было одернуть пальчики, да юдо лесное крепко держало. Обвились они узенькие о пальчики безымянные, да тут же обернулись золотыми колечками! Тут же заликовали все вокруг черти лесные, задрыгались на местах своих, заплясали, на голоса разные зарычали, захрюкали, подали молодым по чаше золотой с мутью внутри. "Пей, пей, пей!" - кричали лешаи. И скрестили руки Иль да Скарамушка, и поднес мальчишка чашу к губам, а внутри черви извиваютися, вдохнул маленка и залил в себя жижу черную, одно чувствовал привкус шишек, да как по горлу скользят гады землянистые.
"— Ну, скарамушка, теперь ты жена моя!" — молвил Илья и улыбнулся во все свои ряды жёлтых зубов.
Подползли черти, забрали чаши, сразу после впился в губы мушкины лешай, да повалил того наземь тетериться.