«Я люблю людей, которых фотографирую. Я имею в виду, они мои друзья. Большинство из них я никогда не встречал прежде или вообще не знал, но благодаря своим фотографиям я с ними живу» © Брюс Гилден
Итадори устало сбрасывает неудобный рюкзак с плеча, аккуратно ставит его на пол — все-таки содержимое стоит как половина его квартиры — и кидает ключи на полку. Ботинки хочется швырнуть в стену, и упасть прямо здесь: этот день высосал из него все соки. Он сделал около полутора тысяч снимков клиентки — если лучшую подругу, в качестве оплаты от которой он получил кофе и моти, можно так назвать — руки отваливались. Кажется, он не поднимет фотоаппарат в ближайшие пару веков. Мысль, что надо бы прикупить что-то легче пятикилограммовой туши, посещала все чаще. Но это сущие мелочи — радость Нобары перевешивала все. Только не внезапный творческий кризис. Стыд за неспособность снять что-то действительно стоящее булыжником давил на плечи и отбивал вообще все желание что-либо делать. Жаль, кредиты сами себя не закроют. Жаль, последний год не происходит ничего, что могло бы подарить желание жить. Жалеть вообще было много о чем. Поэтому, умываясь ледяной водой в ванной, Юджи старается не смотреть на уставшего человека в зеркале над раковиной. Поэтому, заваривая дешевый рамен в картонной коробке, он будто выпадает из мира и залипает на пар, поднимающийся из щели в упаковке. Поэтому, включая очередной глупенький сериал, не претендующий на гениальность, надеется еще на вечер сбежать от реальности. Поэтому, когда ноутбук булькает, оповещая о новом сообщении на рабочую почту, у него чуть не подкашиваются ноги. Все последние клиенты — коллеги из чайной и друзья со старшим братом — писали в мессенджере. Едва ли это могло быть известие об увольнении. Неужели что-то стоящее внимания?.. Он плюхается на стул и выводит письмо на экран стареющего Lenovo. Некий Satoru_Gojo предлагал ему работу за весьма немаленькую сумму. К своему стыду, Итадори вместо размышлений об искусстве сразу стал подсчитывать, сколько в итоге заработал бы за пару-тройку фотосессий и как быстро смог бы закрыть кредитную карту. Судя по количеству нолей, искали свадебного фотографа. «Еще и на личное счастье чье-то смотреть», — проворчал кто-то в голове почему-то голосом брата. У самого Юджи на личном фронте было затишье сколько он себя помнил. Беспричинная школьная влюбленность в лучшего друга, продлившаяся недели две, не в счет. В письме не оказывается никакой конкретики: видимо, клиент из того типа людей, что обсуждают детали по телефону или при личной встрече. Одиннадцать цифр внизу намекали, что пора бы уже Итадори вылезать из своей скорлупы и вспоминать, каким общительным он был всю жизнь. Но тревожность, появившаяся в последнее время, вынуждала морально готовиться к разговорам и заранее продумывать вопросы и ответы. Вдох-выдох. Пальцы быстро тыкают по дисплею телефона, набирая номер. Вдох-выдох. Нажимают на зеленую иконку. Вдох-выдох. Юджи запоздало смотрит на часы, молясь, чтобы время для звонков было приличное, не слишком позднее. Долгие полминуты слышатся длинные гудки, и, как назло, только он собирается положить трубку, на том конце показываются признаки жизни. — Здравствуйте… Годжо-сан, Вас беспокоит Итадори. Вы писали мне с предложением поработать, — пальцы удачно цепляются за футболку как за спасательный круг. — Добрый вечер, Итадори-кун, — вот так сразу. Очевидно, потенциальный клиент был старше, — Признаться, не ожидал, что мне ответят так быстро, — собеседник явно не из стеснительных. В голосе его проскакивали по-детски высокие нотки. Юджи был готов на коленях благодарить небеса за то, что ему не пришлось придумывать, что и как обсуждать: мужчина сам продолжал говорить. Боже, когда стало так тяжело общаться с людьми? — Видишь ли, так получилось, что у меня не хватает времени. Я больше не могу сам подбирать локации, устанавливать свет, фотографировать себя, а потом еще и заниматься обработкой. Мне нужен человек, которому можно поручить часть работы. Скажи, размер оплаты тебя устраивает? — подобно ему, объясняющему рабочие обязанности, обычно разговаривают стереотипные ловеласы в фильмах. Фотограф начинал чувствовать себя дорогой проституткой. — Более чем! — быстро отвечает он, будто боится, что Годжо-сан, как рыба сорвется с крючка. Хотя кто кого еще на крючок взял — большой вопрос, — когда планируете приступить? Работаем в студии или на улице? Может, на природе хотите? — удивительным образом разговоры о работе немного оживили Итадори. Или энергетика собеседника, ощущающаяся даже на расстоянии. — Завтра, если это возможно, — даже так было понятно, что мужчина улыбался, — зачем тянуть? В студии, адрес скину на ту же почту. Оборудование есть, так что с тебя только умелые руки и желание работать. Идет? — Идет. Даже хорошее настроение с собой брать не надо? — Его я тебе обеспечу, — на том конце послышался смешок, — До завтра, Итадори-кун, — и снова какие-то игривые нотки. Он отрывает телефон от уха и наконец вздыхает полной грудью. Только спустя пару мгновений Юджи посетило осознание, что разговор вышел каким-то скомканным и он ничего не спросил по поводу стиля и характера фотографий — боже, как непрофессионально — однако, реши он перезвонить, выглядел бы еще глупее, поэтому откладывает побитый жизнью и асфальтом Samsung на стол. В открывшемся чате с братом пожелание доброго утра и удачной рабочей смены, которое тот неизменно присылал Юджи каждый божий день, и его любимые дурацкие стикеры, за использование которых Нобара грозится приколотить бренное тело друга к стенке.Вы я нашел клиента
лучший старший брат Я очень рад Что за клиент? Что будете снимать?Вы я не спросил… надеюсь, не Ню хотя учитывая, сколько мне платят, это именно оно…
лучший старший брат … Наверное, стоило бы выпить пред сном, чтобы унять растущее от предстоящей встречи напряжение, но Итадори не пил никогда, и дома мог обнаружиться максимум энергетик. Оставалось только накручивать себя, тщетно пытаясь отвлечься на сериал о влюбленных парнях, которые не могут быть вместе, потому что один из них принц. К утру он был ни жив ни мертв, проспав в итоге всего пару часов, взял отгул на основной работе и в тревожном предвкушении отправился к назначенному месту. Район, надо сказать, весьма не бедный — покупку какого бы то ни было помещения здесь себе мог позволить далеко не каждый. Юджи, порой занашивающему вещи до протертых дыр и вытянутых штанин или рукавов, стало как-то неуютно даже с учетом того, что в тот день он оделся почти классически. Лишь оказавшись на месте встречи, у какой-то кофейни, чуть раньше назначенного времени, фотограф находит в Инстаграме своего заказчика, однако поразиться тому, что видит, не успевает: его окликает уже знакомый голос. — Итадори-кун, верно? И не то, чтобы у него получилось нормально рассмотреть хоть один пост с фотографией, но даже так очевидно — мужчина прекрасен. Запредельно. Таких красивых и светящихся успехом и довольством жизнью людей Юджи не видел ни в одной рекламе сервисов психотерапии. Губы мужчины изгибались в расслабленной улыбке, глаза были скрыты матовыми черными очками, но он был готов поклясться, что в них скачут озорные искры. — Годжо-сан, — фотограф едва прикрыл глаза, слабо улыбаясь, — рад встрече. Сразу приступим к делу и будем разбираться походу, или Вы хотели бы сначала все обсудить? — Для обсуждения вопросов я бы сводил такого милашку в кафе, — мужчина задумчиво глянул куда-то вверх, неосознанно касаясь пальцем подбородка, — но, боюсь, для первого свидания пока рановато. — Хорошо, — пискнул Юджи, чувствуя, как его щеки и уши буквально плавятся, — тогда импровизируем. Либо его клеили, либо он все же сошел с ума в четырех стенах, и это его предсмертный бред. Импровизировать в привычном понимании этого слова не получилось: Годжо-сан снимался для бренда одежды, по одному названию которого Итадори понял, что даже носки там премиум класса и стоят как полторы его зарплаты. Одет мужчина был в классический костюм двойку: расстегнутые верхние пуговицы рубашки открывали вид на по-девичьи тонкие ключицы и красивую шею; чуть укороченные брюки облегали стройные, но явно сильные ноги; пряди белых волос красиво обрамляли худое лицо с четко очерченной линией челюсти. Подобные снимки, несмотря на отсутствие хоть какого-либо обнажения можно было смело толкать на Only Fans за немалые деньги — даже сквозь круглые черные стекла чувствовался томный взгляд. Как хорошо, что фотограф пока не видел свою модель сзади. Творчества в этом было мало — финансовый вопрос встал во главу угла. Но Юджи был несказанно рад и этому: в конце концов он сам лишил себя единственного и любимого увлечения, когда решил на нем зарабатывать. Жаль, что деньги никак не сочетаются с душой. — Годжо-сан, не могли бы Вы снять очки? — меняя положение осветителя, произносит Итадори, — Так мы добавим разнообразия в сет. Лучше бы он этого не просил. Мужчина легким движением стянул аксессуар с переносицы и, хлопая белоснежными пушистым ресницами, взглянул на своего фотографа. А Итадори… никак не мог оторваться от созерцания двух ледяных океанов. В такой ситуации ему даже не было стыдно зависнуть. — Ну как? — самодовольно спрашивает Сатору, закидывая ногу на ногу. — Ваши глаза… — ни одно из существующих слов для описания чего-то красивого не подходило. Лишь изо рта вырвался восторженный вздох. — Знаю, — отчего-то грустно ухмыльнулся он, — Продолжим? Два софтбокса — сверху и слева. Диафрагму на два и пять. Светочувствительность на двести. Палец нажимает на гладкую кнопку. Слышится скрежет автофокуса. Щелчок затвора. Его личная коллекция пополнилась фотографиями человека с внешностью Бога. Обычно он стирал снимки клиентов сразу после отправки. Сатору обычным не был. — Годжо-сан, можно вопрос? — Итадори не отрывает глаз от видоискателя. Благо, через него можно было смотреть как угодно и на кого угодно. — Что тебя интересует, Итадори-кун? — Сатору вальяжно оперся локтями о колени и глянул на него из-под бровей так, что ему захотелось раздеться и упасть на колени, — Личная жизнь? Дети? Семья? Ориентация? — …на всех Ваших фотографиях, что я видел, Вы в солнцезащитных очках. Даже зимой. Почему? — Гиперчувствительность к свету, — легко отвечает он, покручивая очки аккуратными пальцами, — Светобоязнь, если по-человечески. — Она не сильно мешает Вам жить? — За столько лет так или иначе привыкаешь ко всему. Спасибо за беспокойство, Итадори-кун. Локация была одна — большая пустая комната с абсолютно белыми стенами, полом и потолком. Разве что тряпичный фон на металлических стойках менялся фотографом с черного на серый, пока его клиент переодевался из одного дорогущего костюма в другой, еще более дорогущий, но из ткани иного оттенка. Работать было приятно. Годжо позировал если не профессионально, то на очень хорошем уровне. Обычно Итадори тратил время на указания, куда какую конечность закинуть, как повернуть голову и куда смотреть, а тут он мог полностью отдаться процессу и следить разве что за его технической частью. Двести — двести тринадцать, если быть точнее — фотографий за несколько часов, и он был свободен. Пришлось, правда, отбиваться от Годжо-сана, желавшего затащить его в кофейню и угостить чем-то с рекордным количеством сахара за «хорошую работу и приятную компанию». Впервые за год он трудился с горящими от восторга глазами и почти бежал домой, совершенно не чувствуя боли в руках. Вечером того же дня Юджи обнаружил на карте внушительный плюс к балансу — даже больше, чем было оговорено изначально. «За то, что отказался от угощений», — боже, кто вообще придумал добавлять к транзакциям сообщения? лучший старший брат Как все прошло? Не умер, снимая обнаженку?Вы это было гораздо более эротично чем обнаженка
лучший старший брат Братец Ты снимал порно? Юджи? На рабочей почте высвечивается: «Надеюсь, ты не против продолжить работать вместе?», и он скорее оторвал бы себе голову, чем сказал «против». Клетка захлопнулась, парень сам туда забрался. С того дня их встречи стали регулярными. Итадори наконец начинал чувствовать себя хоть и продажным, но творцом, а не пустым местом. Сформировавшиеся накопления радовали глаз, а появившаяся привычка покупать не дешевейший рамен по скидке, а хотя бы что-то мясное спасала желудок и дарила надежду, что он не умрет от язвы раньше тридцати. Юджи пока не знал, что будет делать, когда Годжо решит прекратить сотрудничество, но откуда-то взялась уверенность, что он обязательно придумает, куда податься, и пополняющееся портфолио этому способствовало. Когтистые лапы тревоги, сковывавшие сознание, немного разжались, позволяя выдохнуть. Впервые за год, начав работать именно с этим человеком, он больше не чувствовал себя слабым бесполезным. Сатору полюбил обращаться к нему по имени. Хоть немного уважительное «Итадори-кун» быстро сменилось на простое «Юджи», иногда с суффиксом -чан. В такие моменты фотографу хотелось провалиться под землю, щеки пылали. Но как бы не обращался к нему Сатору, это вызывало улыбку от уха до уха. — «Итадори-сан, как Вы считаете…», — когда хотел поиграть в двух взрослых серьезных дяденек, занимающихся решением конфликтов мирового масштаба. — «Итадори-кун», — когда хотел ему что-то подсказать или направить в нужную сторону. — «Юджи-кун», — когда работа заканчивалась, и они превращались из фотографа и модели в… друзей? Парень так и не понял, кем ему приходится Годжо, если не заказчиком. — «Юджи-чан», — когда хотел смутить до невнятного бормотания и алеющих кончиков ушей. С особенным удовольствием проделывал это на людях. Сатору не оставлял попыток пригласить своего фотографа в ресторан или хотя бы в небольшое кафе. Иногда у него это даже получалось, однако Итадори очень уж тушевался от подобного внимания, хоть и стремился выглядеть серьезным взрослым мужчиной, которого подобным не задеть. Обычно его просто таскали с тобой по торговым центрам друзья. Пару раз он все же сдавался под напором Годжо, и тот водил его в какую-то модную кофейню в Сибуе, где угощал моти и кексами и поил таким сладким кофе, что сахар на зубах хрустел. А потом очень эмоционально и активно жестикулируя, рассказывал, как вообще пришел к занятию фотографией. В такие моменты мужчина походил на счастливого ребенка, прибежавшего к матери, чтобы поделиться своими успехами. Он наваливался на Итадори всем телом и заглядывал в его карие глаза так, словно искал там ответы на вопросы о структуре вселенной. — Годжо-сан, спасибо, что предложили мне работу, — говорит он в одну из встреч, звуча при этом так, словно готов заплакать от благодарности. — Должен же ты был поснимать кого-то поистине шикарного, — в привычно самоуверенной манере хихикает Сатору. — По правде говоря, в тот вечер, когда Вы мне написали, я хотел бросить все и собирался даже утопить свою технику в ближайшем ручье. И спустя несколько мгновений тяжелой тишины губы мужчины трогает мягкая улыбка: — Я очень рад, что смог помочь тебе, Юджи-кун, — широкая ладонь ложится на персикового цвета волосы и взъерошивает их. Сатору был очень тактильным и игнорировал любые понятия о личном пространстве, стоило ему понять, что человек не сбежит, если он его обнимет. Он вешался на Юджи при встрече и расставании; укладывал голову к нему на колени, когда они сидели на скамейке; обнимал, помогая настраивать фотоаппарат или софтбоксы; постоянно касался пушистых волос; тыкал в бока, рассказывая о смешных ситуациях с другом, и толкал в плече, игриво поглядывая на парня из-под очков, когда просто хотел обратить на себя внимание. Итадори не был против такого расклада. Просто не мог быть против. Ему определенно нравился этот человек, и он ничего не мог с собой поделать. А если быть до конца честным с самим собой, хотелось быть для Сатору чем-то большим, чем просто друг и фотограф. Потому что Сатору замечательный в своей несерьезности, капризности и искренности. Потому что Сатору прекрасен, какой бы образ на себя не примерил. Такой недосягаемо-божественный, но при этом такой настоящий. Они задерживаются в студии до поздней ночи, вместе обрабатывая фотографии и обсуждая планы на дальнейшие работы. Вместе выбираются в город, когда для удачных кадров требуется живой уличный фон. Несколько раз Годжо даже удается сводить парня в кино, где они хрустят попкорном и смеются с глупых шуточек друг друга, и неважно, что на экране: эпичный боевик или слезливая мелодрама. Пару раз они вместе выбираются на крышу, чтобы посмотреть на звезды — тогда Итадори подумывает заняться астрофотографией, а Сатору обещает подарить ему хорошее оборудование, чем опять вгоняет в краску. Все эти встречи происходят, конечно же, только в рамках совместной работы. — Юджи-кун, ты такой теплый, — едва слышно шепчет Годжо, привычно прижимаясь своим боком к чужому во время просмотра фильма, — В тебя хочется закутаться как в большой шарф. «Я готов быть Вашим шарфом так долго, как Вы захотите», — хочется ответить ему, но Итадори лишь молча перебирает пальцами белые волосы и грустно улыбается. Работа с Сатору быстро вытесняет из жизни все остальное: он уходит из чайной и полностью концентрируется на фотографии, иногда вспоминая, как уже покинувший это мир дед критиковал его выбор. Юджи ведь даже не учился нигде: просмотр обучающих видео и онлайн-курсы не в счет. Из всей их небольшой семьи поддерживал только брат, хотя сам не увлекался искусством от слова совсем. Фушигуро и Кугисаки лишь непонимающе смотрят на друга и клеймят влюбленным идиотом, который кроме объекта воздыхания — «эгоистичного сына богатых родителей» — ничего не замечает. Итадори уже даже не пытается убеждать друзей, что все не так. Он старательно делал вид, что ничего не происходит. Когда Сатору, общение с которым перебралось в мессенджер, присылал картинку, заставляющую его смеяться как в последний раз. И когда тот внезапно звонил ему, шутки ради ласково называл «Юджи-чан» и предлагал пройтись по городу. И когда, заставая парня во время шоппинга с Нобарой, подходил и неожиданно обнимал до сдавленного хрипа. Юджи честно хотел бы возмутиться жутким нарушением его личных границ, но не мог. Потому что это то немногое, что можно себе позволить, будучи по уши влюбленным в человека без надежды на отношения. Годжо не нужен был такой, как он, но надо же как-то утолять явный тактильный и социальный голод, парень просто вовремя попал под руку. Менять ничего не хотелось (было страшно делать хоть что-то) — Итадори был вполне доволен тем, что имеет сейчас. Пусть даже это не навсегда. Жизнь налаживается, он даже может сказать, что счастлив. Но только тихо, чтобы не спугнуть удачу и хороший настрой кого-то свыше. Все идет если не хорошо, то вполне нормально, пока очередная встреча с Фушигуро выбивает почву из-под ног похлеще, чем не входившая в планы влюбленность. Он пригласил Юджи к себе, чтобы готовиться к семестровым экзаменам было не так тоскливо, в чем никогда и никому не признается. Все-таки гораздо приятнее издеваться над собой и насиловать мозг профильными знаниями в компании лучшего друга, даже если тот может разве что моральную поддержку оказать. На многочисленные толстые тетради падал теплый свет настольной лампы, слышалось мерное шуршание ручки о бумагу, Итадори периодически вставлял мотивирующие фразы и, поедая чипсы с крабом, вникал в сюжет нового фильма, включенного на ноутбуке товарища, пока он сам бурчал что-то про кровеносную систему быка. Жуть. Совсем забыв, где находится и полностью погрузившись в просмотр типичного голливудского боевичка, Итадори не сразу заметил, как притих друг, переставая вести записи. Не заметил он и пристального взгляда, которым вполне можно было бы пробить в теле дыру, имей он физическое проявление. — Итадори, — заговорщически, совершенно нетипично для себя, резко начинает Мегуми, попутно разминая шею и плечи, — что связывает тебя и Годжо? — А? — так и не донеся кусок картофеля до рта, непонимающе взирает на товарища тот, — Ну, он мой работодатель и друг. — Прости, что лезу не в свое дело, но мы с Кугисаки за тебя беспокоимся. Выглядите вы так, будто вас связывает не только дружба и работа. А учитывая, какой Годжо человек… в общем, я не хочу, чтобы тебе сделали больно, — можно было бы поразиться подобной откровенности обычно скрытного и мало эмоционального Фушигуро, однако одна его фраза слишком уж выбивалась из общей картины. — Не знаю, с чего ты взял, что хорошо знаешь Годжо-сана, — он почесывает затылок, — но он замечательный дорогой мне человек. А я хочу верить, что встречи со всеми моими близкими людьми — судьба. — Не судьба. Он целенаправленно пошел к тебе, — Мегуми, вцепившийся в ручку геймерского кресла, был максимально серьезен, — а когда он кем-то интересуется, это обычно не заканчивается ничем хорошим. С минуту Юджи молчал, тупо уставившись на лучшего друга, но лицо напротив было совершенно нечитаемым. Как и всегда. Одна догадка поражает сознание. — Вы встречались? — воскликнул он, драматично откинувшись назад и схватившись за сердце. Фушигуро хотел пробить себе лоб ладонью. Итадори пришел к какому-то совершенно нелогичному выводу — пытаться объяснить, как дела обстоят на самом деле означало лишь подтвердить его мысли: очень уж любые доводы походили на оправдания. Он смотрел на него своими щенячьими глазами, в которых плескалась надежда на то, что его не предавали и что его лучший друг все еще лучший. — Нет, не встречались. Неловкий диалог, ничего не прояснивший, все испортил. Остаток вечера проходит в напряженном молчании. Капли дождя, падающие на подоконный выступ, казались молоточками, бьющими по нервам. Мягкий свет лампы резал глаза. Больше они эту тему не поднимали. Мегуми молчал и только устало глядел холодными синими глазами на Юджи, с счастливой улыбкой собирающего вещи в сумку и рассказывающего о том, куда же они с Годжо отправятся в следующий раз. Однако теперь руки фотографа едва заметно подрагивали, а с губ чуть не срывался вздох, предвещающий миллион вопросов, что он никак не мог задать, боясь влезать в жизнь друга. Итадори надеялся, что Фушигуро просто чрезмерно за него переживает — близкие люди все-таки — думать, что между ним и Сатору могло что-то быть, не хотелось. Из-за этого иррационального чувства собственничества совесть становилась хуже голодной собаки, готовой обглодать его до костей. Потому что богов присваивать себе нельзя. Даже если порой они неотличимы от обычных людей. Когда Годжо звонит ему посреди ночи и странным даже для него тоном сообщает, что их ждет необычная фотосессия, у Юджи начинает подергиваться глаз. Что может быть необычнее шибари, рекламных фото с товарами из категории БДСМ и Сатору в различных платьях? Мужчину подобное нисколько не смущало: даже в коротеньком белом платьице до середины бедра с нежным корсетом и кружевными рукавами он чувствовал себя вполне комфортно. Годжо шутил, игриво приподнимал подол платья, подбирая, казалось бы, совсем невинные, но «с перчинкой» позы и ракурсы, а завидев реакцию своего фотографа, искренне смеялся и тыкал его в щеки, смущая еще больше. Юджи чувствовал себя подростком, которого на уроке застала эрекция, и никак не мог осознать, как этот возвышенный и недоступный человек может быть столь дурашливым и несерьезным. — Кстати, Юджи-чан, я гей, — добивал его Сатору, пристально смотря на парня, словно надеясь, что, взглянув в глаза-океаны, тот утонет. — А… Хорошо. То есть… Я за Вас рад, — в неловкости чесал затылок фотограф, пока мужчина сидел неподалеку на корточках и потягивал из картонного стакана кофе, привезенный курьером. За время совместной работы Итадори прошел с Годжо все стадии смущения и неловкости, почти ощущая его своей родственной душой. Ни с одним из клиентов не случалось у него такой синергии: люди из касты Сатору никогда не были настолько приветливы, всегда давали четкие указания, за несоблюдение которых можно было потерять деньги, да и общались они исключительно в деловой манере. С ним все было не так. Чистая импровизация и доверие — лучшее описание всего, что происходило между ними.Вы Чосо, я не знаю что мне делать я окончательно запутался
лучший старший брат Что случилось?Вы я влюбился не в того человека
лучший старший брат Любые чувства проходят Даже если в конечном счете он отвергнет тебя, и ты не сможешь быть с этим человеком, помни, что у тебя есть семья А если он посмеет навредить тебе, я всегда могу его убитьВы спасибо, брат но последнее явно лишнее
Сидя в вагоне электрички, Юджи не может перестать думать о том, что же приготовил для него Годжо, сообщивший, что им обязательно нужно в лес. На вопрос «зачем?» парень получил лишь загадочно-интригующее «увидишь». Так было даже лучше: мысли о работе вытесняли рвущиеся из души противоречивые эмоции. За окном с бешенной скоростью пятнами проносятся улицы, плавно сменяющиеся деревьями. Хотелось, прихватив с собой Сатору, уехать куда-нибудь далеко-далеко, куда-то, где нет до боли знакомых улиц, мест, впитавших в себя столько негативных эмоций, что там наверняка скоро поселятся демоны; убраться прочь от людей, которые могут забрать у него человека, нежданно-негаданно ставшего самым дорогим. Спустя час разъехавшиеся двери впускают в вагон свежий прохладный воздух, в наушниках — музыка холодных земель; он твердо ступает на бетонный пол платформы, и сознанием овладевает нестерпимое желание закурить по примеру давней наставницы. У него нет сигарет, да и Годжо не курит — от него никогда не пахло табаком. Тому, что сзади на него наваливаются всем весом и чуть не роняют с платформы на рельсы, Юджи совсем не удивлен, поэтому изначально отошел подальше от края: парная смерть не входила в его планы. — Привет, Юджи, — становится тепло, несмотря на пронизывающий осенний ветер. — Здравствуй, Годжо-сан, — и одному Создателю известно, как сильно парень хочет поцеловать свой источник вдохновения, — Так что мы все-таки будем делать в лесу? — Не все сразу. Прояви терпение. — Как скажешь, — «я пойду за тобой куда угодно» остается не озвученным. Впервые за несколько месяцев знакомства они молчат, пока добираются до нужного места. Оба, обычно донельзя активные, постоянно говорящие обо всем и ни о чем, погрузились куда-то в мысли; возможно, нахождение на природе располагало к тихим размышлениям о том, что обычно задвигалось в дальний угол сознания. Под ногами шуршали листья, незамеченные по невнимательности ветки хлестали по лицу, заставляя фотографа ойкать и шипеть, что вызывало слабую улыбку у его спутника. Когда Итадори уже набрал полные штанины репейников и порядком устал, Годжо наконец остановил его хлопком по плечу. — Готовься пока и жди меня, — и мягко проводит по предплечью парня, собираясь удалиться, но добавляет, подмигивая: — и не подглядывай. Итадори мелко колотило то ли от холодного ветра, то ли от предвкушения рабочего процесса. Однако плохое предчувствие, преследовавшее с самого утра, мешало сосредоточиться: туша никак не хотела стыковаться с объективом, руки соскальзывали, все норовило вывалиться из них. Рядом хрустнула ветка, парень рефлекторно поднял голову и встретился с Годжо взглядами — глаза в глаза. А ниже ничего. Буквально. Он предстал перед фотографом полностью нагим. Итадори, до этого никогда не снимавший ню, тем более мужское, не понимал, куда смотреть и что делать, потому устремил взгляд в землю. — Годжо-сан, — голос предательски дрогнул, — Я никогда не делал фотографий подобного плана. — Значит, как и всегда, будем импровизировать, — он тепло, но печально улыбнулся и, подойдя к Итадори вплотную, мягко взял его ладони в свои, заставляя чужие пальцы разжаться и оставить в покое уже смятые рукава толстовки, — Давай приступим, пока я не замерз. Мужчина прошел чуть дальше и взобрался на поваленный толстый ствол дерева, сгибая ноги в коленях, обхватывая их руками и склоняя голову к плечу. Во взгляде же его была самая настоящая тоска, перемешанная с отчаянием, вгрызающимся в душу. Сыграть такое невозможно; выглядел он настолько невинно и беззащитно, что от его вида хотелось плакать — Юджи резко вздохнул и поднял глаза к пасмурному небу, не давая соленым каплям предательски скатиться по щекам. Два кадра, и Сатору сменил позу, почти полностью открывая тело. Два кадра — новая поза. Два кадра — новая поза. Два кадра — новая поза. Неизменным оставался лишь взгляд. Никогда Юджи не видел в глазах-океанах столько сильных эмоций, которые, казалось, адресованы ему, будто немой крик: «Ты видишь? Я полностью открыт пред тобой! Почему же ты ничего не делаешь?». Смешалось все: всепоглощающая печаль, непрожитая как следует боль, щемящая нежность и безграничное доверие. Сдерживать слезы становилось все сложнее — искусанные в порывах эмоций губы уже болели, угрожая вот-вот начать кровить. Годжо тем временем резким движением спрыгивает с дерева и, бегло оглядевшись, укладывается в траве, свернувшись как эмбрион. Бледная сама по себе и из-за холода кожа, подобная чистому холсту, и белые пряди, раскинувшиеся по земле, резко контрастировали с зеленью, отчего мужчина казался совсем маленьким, субтильным подростком. Его, такого бледного и, казалось, измученного, хотелось обнять, прижать к себе как можно крепче, постепенно срастаясь телами, чтобы стать еще ближе — одним целым. Будто они все время, проведенное вместе, к этому шли. Щелчки затвора давят на нервы: это неправильно, они должны разделить столь интимный момент только на двоих, сохранить в памяти, а не на цифровом носителе. Из-за ручного режима часть фото наверняка получится смазанной, чему Итадори был только рад: хотел привнести в получающиеся кадры хоть немного души, даже зная, что все это пойдет на продажу. Сменяющиеся позы и ракурсы плывут перед глазами из-за вставшей перед ними пелены. Мертвенно белый Сатору, лежащий в траве, едва заметно дышащий и не двигающийся, начинает казаться мертвым, и Юджи не в силах продолжать это фотографировать. Поэтому, когда рядом раздается: «Прикоснись ко мне», звучащее как шепот осеннего ветра, как безнадежная мольба умирающего, он готов бросить фотоаппарат на землю и рвануть к просящему. И он прикасается. Сев рядом, проводит самыми кончиками загрубевших пальцев по плечам-лопаткам-предплечьям, тело Годжо мелко подрагивает, нечитаемым взглядом он смотрит на Итадори, пристально следя за его движениями, но разумом находится словно где-то не здесь. Пальцы зарываются в волосы, перебирают мягкие пряди, оттягивают и отпускают, касаясь кожи головы. Проходятся по сильной спине, особенно много внимания уделяя позвоночнику, он пересчитывает каждую выпирающую косточку. Порыв ветра заставляет кожу покрыться мурашками. Холодно. Юджи поднимается на ноги, нежно-нежно держа чужие ладони в своих, и утягивает Годжо за собой. Обнимает порывисто, словно боясь, что тот сбежит, оттолкнет или растворится, вжимает в свою твердую грудь, готовясь в случае чего защищать своего самого близкого человека, свое вдохновение, свое хрупкое счастье. Обнаженный Сатору, напоминающий фарфоровую куклу, вышедшую из-под рук самого лучшего в своем деле мастера, выглядевший сейчас беззащитным как ангел без крыльев, прижимался к Итадори всем телом, стараясь забрать все тепло, что он был готов ему отдать. Удивляясь самому себе, он чуть отстраняет от себя мужчину, но только затем, чтобы в следующий момент прильнуть своими губами к его. Целует бережно, мягко сминая чужие губы, ожидая ответа — и получает. Сатору не стремится углубить поцелуй, но льнет к Юджи, оглаживает спину через плотную ткань толстовки, и его совершенно не волнует отсутствие одежды на собственном теле. Зато это волнует Итадори, который, полностью осознав ситуацию, срывается с места за оставленными вещами и требует наконец обуться и накинуть на плечи хоть что-то. Они вместе усаживаются на то самое поваленное дерево, когда он решает спросить: — Годжо-сан, скажите… — на выдохе начинает он, но оказывается перебит: — Мне кажется, тебе пора обращаться ко мне по имени и полностью перейти на ты, — звучит почти монотонно, без намека на привычные игривые нотки. — Сатору-сан, кто купит те фотографии, что мы сегодня делали? — Никто, — легко отвечает он и, склонив голову, с тихой нежностью смотрит на Юджи, — Это все для тебя. — Как так? — сдерживая себя от того, чтобы подскочить с места, восклицает он, — Вы… ты хотел поиздеваться и посмотреть, как я смущаюсь? Или это был урок от профессионального фотографа? — Годжо прерывает его, прикоснувшись пальцем к мягким губам. — Разве было похоже, что я издеваюсь? Юджи молчал, продолжая непонимающе глядеть в чужое, но ставшее родным, лицо. — Так я хотел показать, что полностью доверяю тебе. Уж прости, остальные способы показались мне совершенно неоригинальными и скучными. А еще, — он на мгновение затих и нахмурился, заглядывая куда-то в самого себя, — так я сказал, что ты мне нравишься, — Итадори подавился воздухом, чем вызвал слабое хихиканье у Сатору, — можно даже сказать, что я люблю тебя. Однако пойму, если то, что я чувствую, не взаимно. В конце концов, я ужасный эгоист и собственник, которого раньше терпели лишь из-за связей, уважаемой семьи или денег. До тебя никто не относился ко мне серьезно. И, тем более, не смотрел на меня с такой теплотой, как ты. Он говорил об этом так легко, что становилось даже немного жутко: за почти тридцать лет так и не узнать искренней любви Итадори не пожелал бы и врагу. Оттого еще больше хотелось верить, что именно его Годжо ждал всю жизнь, раз за разом натыкаясь на поверхностное отношение к себе. Тревожное молчание растянулось на минуты: впервые за девятнадцать лет заговорить о своих чувствах, особенно таких важных, серьезных, вынашиваемых в сердце долгое время, было страшно до дрожи, хоть он уже и понимал, что Сатору его не отвергнет. Сбоку послышался шорох — он спрыгнул с дерева, Юджи ощутил легкое прикосновение нежной широкой ладони к своей щеке, мужчина едва коснулся губами его лба, тут же отстраняясь. На дне океанов снова плескалась тоска. — Прости, Юджи-кун, что нагрузил тебя своими эмоциями. Надо было догадаться, что в твои девятнадцать тебе не нужен тридцатилетний эксцентричный старик с манией величия. Но я рад, что узнал столь яркого, доброго и искреннего человека, как ты. Парень схватил собиравшегося уйти Годжо за руку и сжал ее почти до хруста — наверняка останется синяк. Стараясь не смотреть в лицо напротив, не обдумывать все варианты ответа не его крик души, он, почти на одном дыхании, выпалил: — Сатору, я с десяти лет, с тех пор как брат купил мне самую простенькую дешевую камеру, смотрю на мир и людей сквозь диафрагму. И все эти люди были в ней такими ненастоящими… они казались шире, уже, выше или ниже. Они казались счастливее, чем есть на самом деле, пытались быть увереннее и красивее, чем есть на самом деле, а ты… ты, Сатору, настоящий, — он все же пересилил себя и уставился на Годжо, — Ты уверен в себе не потому, что кто-то на тебя смотрит, а потому что знаешь, что даже ошибившись, не потеряешь своей ценности. Ты прекрасен не из-за одежды, макияжа или генетики, а благодаря тому, кто ты. Ты добрый и щедрый, а еще до зубного скрежета прямолинейный и искренний. Ты смотришь на меня своими невозможными глазами так, что мне хочется не то смеяться, не то плакать. Я готов вечно покупать тебе твои любимые сладости, потому что, получая их, ты становишься счастливым, как ребенок. Каким бы плохим ни был день, ты знаешь, как поднять мне настроение. Я все время умиляюсь от того, как ты каждые десять минут подбегаешь ко мне, чтобы посмотреть, какие фотографии получаются, потому что тебе важно все контролировать. Ты вытащил меня из творческого кризиса и бесконечной апатии одним своим присутствием в моей жизни. Поэтому я хочу быть с тобой. Я влюбился в тебя не за внешние проявления и не за то, что ты мог бы мне дать. Я люблю тебя за тебя. Ветер колыхал ветви деревьев и задувал под одежду, начинал капать противный мелкий дождь, будто иголочками вонзающийся в кожу. Годжо стоял как вкопанный не в силах что-либо сказать или сделать в ответ на такое яркое признание в ответных чувствах. Итадори зажмурился, ощущая горячую влагу в уголках глаз, и разжал пальцы, позволяя возлюбленному делать что угодно. В этот момент тяжелая камера, висящая на шее, напоминала петлю, но он не жалел, потому что сам себя в нее затащил. В тот самый день, когда решил позвонить по номеру из письма. Руки Сатору, невесомо прикасающиеся к уже мокрым щекам, ощущаются ярчайшей звездой среди абсолютной темноты, а голос проводником в ней. — Спасибо, что рассмотрел меня, Юджи. Поехали домой.