элизиум

тарталья всегда знает, чего хочет. например, целью его жизни является сохранение и поддержание безопасности и благополучия семьи. а потому он и предвестником стал, несмотря на свой строптивый нрав. чайльд тарталья стремиться всеми правдами и неправдами стать машиной для убийств в руках своей царицы. мир для него серый, мораль серая, принципов не существует вовсе. лишь один постулат набатом бьет по вискам каждый день: быть верным царице. тарталья – травмированный человек без будущего, спасать которого бессмысленно ровно настолько же, насколько глупо и неоправданно пытаться доказать, что тождество «2+2=5» верно. он уже не понимает, где он аякс, а где чайльд тарталья. его пробирает холод и табун мурашек под кожей, когда впервые ловит себя на мысли «а я искренен с семьей? моя улыбка для них настоящая?» воздуха катастрофически не хватает, винить себя кажется самой правильной индульгенцией, а сердце хочет выскочить из грудной клетки. и самое страшное то, что аякс хочет его отпустить на все четыре стороны. голова кажется свинцовой на утро, но не улыбнуться рефлекторно кажется страшнейшим грехом во всей его жизни. хотя весь он состоит из нарушений заповедей. «люби ближнего своего». и аякс любит свою семью, матушку, отца, тоню, антона, тевкра. но самого себя и других любить кажется иррациональным. он отрекся от чувств человеческих давно, но все еще искусно играет обратное. ему чужды симпатия, влюбленность, забота, теплота. он холодное оружие в чужих руках. единственное, что ему интересно – смертоносные битвы. и аякс боится уходить в рассуждения о причине этого абсурда. ему страшно признаться самому себе, что эту пустоту в себе тащить кажется слишком тяжким бременем, от которого хочется избавиться таким «благородным» способом. но эту независимость, это одиночество он не променял бы ни на что. это абсолютно бесценные ощущения, которые делают его чайльдом тартальей. он не представляет себя иным: с эмпатией, природным альтруизмом и прирожденной искренностью. это совершенно не тот человек, которым сейчас является аякс. он убеждает себя в этом. ровно как и убеждает себя в том, что любовь к кому-то, кроме семьи, ему не нужна. но устоять перед щенячьими ясными глазами матушки и ее робким дрожащим голосом невозможно. – ты же познакомишь нас со своей любимой, сынок? – и сжимает его ладони своими, холодными, морщинистыми. ответом служит лишь кивок, и фатуи буквально физически чувствует, как даже его уши бледнеют. это один из единичных случаев, когда он солгал матери. и ему даже не стыдно. оно стоит счастливого взгляда ее усталых глаз. он знакомится с первыми встречными, спит, весело проводит время, делает вид, что развлекается. «молодость же единожды, почему бы не насладиться моментом, которым наслаждаются все нормальные люди?». тем более, что он предан лишь одной женщине – царице. он ее верный пес, ее тыл, ее правая рука. он готов пребывать в любой ипостаси, кем она пожелает его видеть, лишь бы защищать семью от всего мира. ему кажется, словно наступает белая полоса, когда он встречает люмин. той самой не нужны отношения, а от того уговорить ее на мимолетные связи будет запросто. она же человек, пускай и не совсем смертный – ей тоже нужны редкие моменты слабости. слабости телесной и моральной. она такая же самодостаточная и самозабвенная, комета, что не остается в одной точке более миллисекунды. неуловимая и оттого идеально подходящая партия. осталось лишь матушке ее представить, отыграть счастливую пару да расстаться навсегда. но она ушла так же быстро, как исчезает лето в его северной деревушке. пробирающим до костей ветром проносится мимо него, не оставляя даже шлейфа аромата. чайльд хочет отчаянно сжать челюсти и разбить костяшки пальцев в кровь. он снова остался один. а ему показалось, что быть с кем-то рядом даже неплохая затея. и тарталья не знает, радоваться ему или горевать, что этот момент был настолько коротким. а потом он видит, как красив закат в ли юэ. он впервые видит красоту в чем-то чужом, неродном. он молча его встречает, тоскуя по краям необъятной снежной, и та кажется ему самым лучшим уголком тейвата. личными панацеей и элизиумом. он так устал изменяться в лице, напрягать все мимические мышцы, отыгрывать интерес во всем происходящем в ли юэ. хочется закончить все как можно быстрее и вернуться в теплые объятия его суровой страны. аякс находит себя в компании господина чжун ли совсем неожиданно. еще мгновение назад он сидел в компании разве что еле ощутимого, теплого, ветра и запаха чего-то древнего, исполинского. тот стоит несокрушимой скалой и смотрит вдаль, не прерывая тишины. им кажется совершенно глупым портить момент истины, когда они здесь совершенно одни. можно даже не улыбаться лишний раз, господин чжун ли его видит насквозь. от этого мудрого и благородного взгляда аякс ощущает такой же трепет, как перед самым желанным боем. – как тебе вид, тарталья? тоскуешь по родине? – бархатный глубокий голос чжун ли отзывается непривычным ощущением в груди, от которого хочется избавиться любым способом. выплюнуть со всем живым и неживым в тарталье, потоптаться по нему и исчезнуть беззвучно. но в противовес этому аякс впитывает его и сглатывает со слюной, заставляя осесть поглубже, спрятаться в самых укромным уголках души. а тарталья и не знает, какого ответа от него ждет владелец этих земель. сказать, что вид ему не нравится – ложь, причем чуть ли не самая сумасбродная. признать, что закат в ли юэ такой же красивый, как заснеженные леса на родине? ни за что в жизни. предавать царицу в планы чайльда явно не входило. тем более с гео архонтом. и аякс впервые признается, что запутался. он зашел за придуманный в голове край, теряется в ощущениях и мыслях, тонет бесконечно долго, а сгорает мгновенно. и треск собственных костей слышится чем-то самым правильным в его неправильной жизни. а потому и разрушить возведенные бетонные стены одиночества, заговорив с господином чжун ли, не кажется таким уж страшным проступком. – красиво, но я видел и получше, сяньшэн. например, как отражается солнце в ледяной воде. я каждый раз, как зачарованный, любуюсь этим, пока рыбачу с семьей, – и корит себя за такой теплый, нежный, настоящий голос. и потерянно ловит себя на мысли, что настоящим начал считать голос не чайльда тартальи, состоящий из стальных нот, отсутствия милосердия и любезности, а аякса. он окончательно заплутал в лабиринтах собственных личностей, собственной души, судьбы. в его грудь словно вонзают нож и вытаскивают. прокручивают, всаживают поглубже. и так раза четыре. но чжун ли так понимающе и ласково смотрит на него, что оступиться так сильно кажется уже не страшным. он терпеливо и смиренно ждал этой точки невозврата для аякса. и точки отсчета для чжун ли. при следующей же встрече тарталья снова говорит нарочито громко и много, заговаривает господина чжун ли, чтобы тот не вспомнил о том надломе в нем да смотрит холодно, улыбаясь широко. и этот коварный, предательский разрыв шаблона случается из раза в раз. он словно живет днем сурка: тарталья играет счастливого человека, уговаривает чжун ли подраться с ним, насупленно проводит остаток дня, снова балуется, вызывая сочувствующую улыбку чжун ли, чем тот его бесит еще больше, а потом случается вероломный разговор вновь. властелин камня его изучил как свои пять пальцев, видит в каждом человеке черты аякса (у него язык еле поворачивается называть предвестника тартальей), пытается разглядеть силуэт в темноте, в отражении чужих зеркал, в запахе прошедшего дождя. чжун ли, весь такой галантный и правильный, вновь врывается в его жизнь, устраивая абсолютный бедлам. мысли о нем кажутся пыткой, раздражающей слизью обволакивают сердце, пальцы, запястья, всего чайльда, думать о сяньшэне кажется самоубийством. а когда чжун ли начинает рассказывать больше о своем прошлом, то тарталья впервые в своей жизни хочет закурить и судорожно завопить «нет-нет-нет!». нет, ему это неинтересно. ему это не нужно. он не хочет о нем знать больше, чжун ли ему кажется абсолютно неказистым и заурядным. а затем впитывает сожаления о прошлом, выдыхаемые дымом сигар, привязывается сильнее и пытается запечатлеть этот миг на память, отпечатать на сетчатке глаз. впивается ледяными глазами в его уставшее лицо, сжимает бледные губы в тонкую линию и не знает, что сказать. а потом он думает, что его жизнь не такая уж и тяжелая. – но, признаться честно, твоя история все еще приводит меня в культурный шок, – усмехается чжун ли, рассеивая клубы дыма вокруг себя. он считывает реакции, тактики, действия аякса наперед. и это его пугает гораздо сильнее, чем мысль, что он так близок к пропасти предательства. славный, непредсказуемый воин, известный как «сердце хаоса» оказался очевидной, открытой книгой с не менее очевидным финалом. и это его раздражает до бесконечности. еще сильнее его раздражает баритон, произносящий его титул. такой притворно нежный, хриплый и родной. «голос чжун ли похож на голос отца» – и аякс буквально физически ощущает, как яд, введенный самим господином чжун ли, по венам бежит до безобразия быстро. а когда по приезде в ли юэ сяньшэн зовет его добродушным, мягким, как кожа сестер, «аякс», то тарталья чувствует, как внутри на мгновение все замирает, а потом раздрай, ад, войну на душе. словно раскаленные ножи касаются его обнаженной кожи, умело балансируя на грани смерти и жизни, рая и ада, неба и земли. и в отличие от господина чжун ли, чайльд до сих пор не может разобрать, что говорят неземные глаза властелина камня. он винит гео архонта во всех проблемах, грехах и бедах, а потом потерянно и сдавленно выдыхает «чжун ли» с такой тоской и обидой. но чжун ли иллюзорно ощущает скитающееся на дне его ледяных нечитаемых глаз тепло. и родство. а потом, уже дома у чжун ли, аякс пройдется кончиками мозолистых пальцев по щеке-шее-груди-прессу. зажмурится на взаимные ласки, простонет на особенно чутких и резких движениях, выдохнет полной грудью «чжун ли», коснется губами яремной впадинки, крепко сожмет ладони на плечах и скажет: – знаете, вы меня не всегда раздражаете. услышит бархатный смех над ухом, ощутит нежное прикосновение грубых пальцев на макушке, заглянет в глаза, наполненные благодарностью и безграничной любовью, и добавит: – зовите меня аякс. потому что чжун ли - его лучшая битва, в которой он заведомо проиграл, теша себя надеждой одержать верх. он постоянно делал ему комплименты, которые были бы непонятны всем, кроме самого чжун ли. и чжун ли постоянно до частого сердцебиения доводят сравнения его и войны, ведь для аякса это высшая степень любви.