Сердцу не прикажешь

Прерывающееся лишь звуками моря и чирканьем, нескончаемое гудение сверчков терзало уши почти привычно. Коразон держал перо ровно, никуда не спешащими движениями вырисовывая слова. Одно за другим, надеясь с тревогой, что те не затеряются в бескранем океане. За окном стояла непроглядная ночь, а источником света растопырившему ноги мужчине были лишь редкие звёзды вместе с догорающей свечой. Гипнотизирующая атмосфера спокойствия усыпляла, однако он не мог себе позволить спокойствие на душе ни сейчас, ни на службе в целом. Для других эта подозрительная замкнутость и отчуждённость подозрительными не казались, но паранойя преследовала, сбивая с толку каждый раз, стоит случиться любому нежеланному жесту, взгляду, слову. Нет, для него в этом логове змей слово "расслабиться" и слово "смерть" означают одно и то же. И уже было некогда притвориться дурачком, которому и поднос не доверишь, когда его заводил в тупик и стягивал чёрные очки сам Дофламинго, всматриваясь в саму суть. Однако Росинант никогда не отвечал, куда исчезает. Как не отвечал, куда исчез в детстве. Идя в контраст спокойной ночи, внутри только разворачивался шторм и сгущались тучи не переставая. Роси пытался не думать о том, что очень мешало двигать пером, но в очередной раз все его мысли сводились только к одному. И где-то совсем рядом с сердцем что-то так сжалось, что оно почти остановилось. Доффи... "Я его ненавижу" Осознание ошибки пришло только мигом спустя, но слишком поздно было перечеркивать написанное. Стоило ему увидеть слова ещё раз, как рука дрогнула, роняя перо, а его скрутило в кашле. Молниеносно боль сжала сердце корнями. И уже более чёткая и пульсирующая подступая к горлу, когда наружу ринулись миллионы цветов. Цветов, от которых он задохнётся. Они прилипали к стенкам иголками, перекрывали дыхательные пути. Коразон изо всех сил кулаком бил по грудной клетке, но силы угасали, а поток казался нескончаемым. И только когда удалось, немой вскрик прорвался, прежде чем тяжелая голова упала на мягкость окровавленнх лепестков. Это было не впервой, стоило бы привыкнуть, но неизменно из раза в раз это пугало. Кроме прочих звуков ночи в комнату проникло и завывание ветра, проникая не только в комнату, но и в голову. Чуть дыша, Коразон закрыл глаза пока вой ночи, набирая обороты, превращался в совсем уж дикий, беспрерывно затрагивая нотки одиночества и отчаяния от чего подрагивали веки. Болезнь пронзила его совсем недавно. Он помнил, как задумчиво сидел в кругу ненавистной семьи и накалывал листья любимого латука вилкой, которую недавно уронил. Во второй раз она выпала когда он ощутил мягкость лепестков на губах. Росинант ещё никогда не был так близок к провалу, когда перевернул стул и выбежал, теряя равновесие. Не пришлось долго гадать из-за кого ему так плохо. Все стало очевидным тем же вечером, когда Дофламинго пришёл поговорить. Это было полезно, ведь он многое ему рассказывал, о чём будет потом жалеть. Но на сей раз он говорил только о семье, её значимости, как он любит её. И Росинанту было противно слушать, ощущая желчь на корне языка и горечь под. Он прервал монолог аркушем бумаги, где рвано написал "они мне не семья", прижав его к области, где было сердце Доффи. Или не было. В тот момент когда он уходил казалось, что он уходит навсегда. Росинант не заслуживал своей должности эльтного офицера, доказывая это в кажом действии. В то время как другие командовали сворами пиратов, ему не могли доверить позаботиться даже о себе. Можно было только предположить что это звание Доффи ему вручил с целью держать брата ближе, но с каждым днём они лишь отдалялись. Росинант с тревогой коснулся области сердца и сжал, переводя дрожащие зрачки на бутылку в руке. Он прислонил горлышко к губам, давая жидкости обжечь раненные стенки. Но это был не алкоголь. Все деньги шли лекарства, которые он пил, как на похмелье. Но с каждым разом те все хуже разъдали корни и бутоны, что застревали в его горле, из-за чего казалось, что время шло на дни. А Дофламинго он говорил что это все выпивка и пустяки. Но Дофламинго к нему не приходил вот уже какой день. А Росинант больше и не ждёт, как тогда, так и сейчас собирая все нарциссы в банку чтобы вышвырнуть в океан с надеждой, что они там затеряются навсегда. Он не справлялся со своим состоянием. Стоило Росинанту о чем-либо начать думать, как рядом с сердцем незначительно прорастало ещё больше паразитических растений, что питались его нездоровым желанием. Каждое воспоминание о Дофламинго сопровождалось крадущейся опасностью нового приступа. Росинант мог бы рассказать всё, чтобы этот ад прекратился. Но они не разговаривали уже больше двадцати лет. И он намерен продолжать молчать, потому что внутри него есть неотделимая часть, что не может Дофламинго не ненавидеть за все трагедии что следуют за ним маршем, за убийство папы, чье обезглавленное тело снится давно в кошмарах. Но была и часть, которая не могла не любить, которая все ещё воспринимала его как старшего брата, не в силах отвести блестящий взгляд, скрытый под очками. Пусть любила она его совсем не по-братски, если они вообще родственники, несмотря на все лезящие в глаза наружные схожести. К тому же, похоже, Доффи нашёл себе замену маме и папе. И ему. Неожиданно оказалось, что в сердце Дофламинго полно людей, которых Росинант знать не хотел. От чего в горле наростал ком и внутри вновь все сжалось. Поначалу это пугало, было тошно, но тошнило его по сию ночь только цветами вместе со сгустками крови. Чем чаще он задумывался, тем сильнее осознавал, насколько все его естество зависело от большой розовой опухоли между легких. Недолго думая, он назвал её "Доффи", и её уже было слишком плздно удалять. Росинант беззвучно вздохнул и закрыл глаза рукой. Тяжело было не любить кого-то настолько выдающегося и притягательного, кого ты знаешь так хорошо. Часто, совсем на миг, он забывал о том, кем является в действительности, стоило понять, что его рассматривает Дофламинго, почувствовать прикосновение жёстких рук к коже, где после прорастёт живое полотно. И невозможно было отказать, когда приказ с губ проникал в ухо, а шею обдавало жаром. Дофламинго не нужны были нити чтобы заставить приклоняться перед его одиозностью. Только на миг. Но за это Росинант себя корил, не хотя признавая, что сердцу не прикажешь. Ведь он всю свою жизнь посвятил ему с того момента, как услышал от Сэнгоку о резне в безымянной стране, где он потерял своего брата. Все его раны, ожоги, эмоции, мысли, даже во сне - все это принадлежало Доффи. Но если он и провалится, заговорит, это случится только когда потеряет разум. Что может быть хуже чем любить того, кого ты бы хотел увидеть за решёткой? Тем не менее, Росинант даже не может представить, как будет жить, когда это произойдёт. Казалось, что в тот момент он потеряет смысл жизни и вовсе. Росинант любил Дофламинго всем сердцем, но не мог полюбить ни частичкой разума.