Окна, которые...

А ведь ничего не предвещало, прохладное утро в Москве должно было начаться, плавно перекочевать в день, затем в вечер и закончиться. Саша планировал отработать двойник и… больше ничего. Он давно научился бережно растрачивать внутренний энергетический резерв, не позволяя никому и ничему выдёргивать его из привычной рутины по зарабатыванию денег, в которой его устраивало абсолютно всё. Он держал перед глазами цель, остальное было неважно и вторично. Но этот утренний месседж всё поломал. Саша почему-то даже не удивился. Прочитал раз, второй. Хмыкнул. «Ладно, так и быть, – решил он. – Я спрошу у него, что случилось. С чего бы ему предлагать мне это?» Решил и забыл. Хотя это была та ещё игла под кожей. Не кровоточило, но торчало из плоти приметно – всё время хотелось открыть месседжер, чтобы снова увидеть эти два слова. Прочитать медленно, потом быстро, может, даже вслух, смакуя и облизывая каждую букву. «Я обязательно спрошу у него». Не спросил, потому что понял: смысла нет. Саша увидел Ярика уже в костюме Бродяги. Тот ему кивнул, но Саша мог поклясться: вовсе не для того, чтобы поздороваться. Гримёр как раз рисовал татуировку на руке Ярослава, подойти не было никакой возможности, да и зачем. Саша всё понял. И отойдя в безопасное место (хотя там везде было безопасно, никто же ничего не знал), отерев о костюм Брута вспотевшую ладонь, Саша набрал в месседжере, не попадая по нужным буквам: «Где и когда?» Меньше чем через минуту он получил адрес. Время – завтра. «Почему не сейчас? Так долго? Ах да, сегодня же двойник – и у меня, и у него». Квартира была привычно посуточная. Все такие квартиры похожи как близнецы: уже не эконом-класс, попытка в умный дом, где Алису всегда можно попросить включить музыку, под которую захочется пережить стыдное приключение. Обязательно с телевизором на половину стены в спальне и очень большой кроватью там же. Саша вроде бы всё знал, понимал, кроме одного: зачем он приехал? Зачем ему это нужно? Серьёзно? И вправду, нужно? Он миновал прихожую, безошибочно направляясь прямиком в спальню. Ярик сидел на кровати, на том крае её бесконечности, который был ближе к окну. «Почти как в своём сугробе на берегу Баренцева моря», – зачем-то сравнил Саша, которому, кажется, позавчера, удалось поймать в инсте нетривиальную рекламу их рояльного вечера. – Да, я этого хочу, – ответил на незаданный вопрос Ярослав и даже не повернулся. Саша заметил, как ожил брошенный Яриком на кровать телефон, расплёскивая ускользающий серый свет. Кто-то звонил, но Ярик поставил телефон на беззвучный режим. «Если бы шторы были задёрнуты, я бы его и не нашёл», – подумал Саша. – Только не включай ничего, хорошо? – попросил Ярослав. «Наверное, я так не могу», – Саша огляделся, шаря взглядом по комнате и ища непонятно что, возможно, отчаянную надежду на то, что сейчас Ярик рассмеётся и всё закончится. Саша выдохнет, обматерит шутника и его идиотский розыгрыш и спокойно вернётся домой к Насте. – Может, сначала поговорим? – Не надо. Не стоит ждать, когда я или ты будем в гармонии со своим теплом. «Теплом? Это какая-то новая песня?», – успел удивиться Саша и вздохнул. Он вдруг понял, что здесь и сейчас, в квартире, снятой специально, чтобы случилось то, что должно случиться, ему надоело быть настолько уставшим, что трудно надеть нужное лицо. То самое, которое он носил каждый день и не парился. «Он же мне тоже недавно говорил, что больше не может… чего-то там. Я не пытался запомнить. Зря». Ярик встал, чтобы раздеться. Саша не видел его лица, не старался увидеть. Он был бы счастлив, если бы отыскал в себе желание отрицать эту комнату, отказываясь разом и от неё, и от тела, которое видел и в которое стравливалось удовольствие. Но, видимо, сегодня был не его вечер, ему предложили невыносимую красоту, сладчайшую, подобно персику, который он ел вчера дома. Тот был вкусный и спелый, оставляющий на языке чуть приторное, но приятное послевкусие. «Вершина спелости, в нём уже могут завестись злые осы. Хотя никакие осы не выживут, находясь подле Баярунаса. Это невозможно». Саша подошёл ближе, протянул руку, чтобы дотронуться. Теперь он видел перед собой лицо настолько скульптурно-тонкое, что от опрометчивого прикосновения губ к коже оно могло бы пойти трещинами. – Будь со мной нежен. – Конечно, – дал слово Саша. И обманул. «Когда ещё представится такой шанс?» Чужое дыхание несло в себе терпкий запах вина и лекарства, которое он пил, когда недавно болел. Не закрывая глаз, он поцеловал губы, чуть прикусывая и зачем-то выманивая каплю крови. Это был последний всплеск прохладного любопытства: а вдруг он ещё захочет отказаться? Сможет отказаться? Кто он – неважно. Саша понял: больше он ничего не может – кроме того, чего от него откровенно ждали. В безликой тусклой комнате он швырнул Ярика на кровать. «Будь нежным. А я должен? Может, обязан? Нет, не сегодня». Саша знал, что он может быть ужасным, такой уж его характер: сочетание нервного дикого зверя и ледяного педантичного механизма, действующих внутри него с одинаковой демонической точностью и оставляющих после себя багровые следы. Он называл это «следами своего несомненного присутствия». Ярослав перевернулся на живот и вздрогнул, когда Саша мимолётно прижался губами к спине, точно отметил клеймом. Нежность часто всего лишь прелюдия к неожиданному и худшему. – Ты точно этого хочешь? – на всякий случай ещё раз спросил Саша, зная уже к этому моменту: вне зависимости от того, что ему скажут, он всё равно не сможет остановиться. «И зачем спрашивал?» – Да какая тебе разница? Делай то, что должен, – зло зашипел Ярослав, подставляясь насмешливому ведьминскому взгляду Александра. Саша поставил его на колени и раздвинул ягодицы. Услышал, как Ярослав шумно выдохнул, схватив простыни побелевшими пальцами. Он непроизвольно дёрнулся, пытаясь уйти от прикосновения: несчастный, пока ещё живой мотылёк перед занесённой иглой. – Я хочу, чтобы ты вслух сказал то, что посмел вчера написать. – Какой жалкий и несостоятельный каприз – балованный тагильский мальчик требует вкусняшку, – с губ Ярослава невольно сорвался влажный смешок. – Обойдёшься. – Ладно, ты сам напросился, – объявил Саша и мстительно протолкнул в него член. Он не рисковал ничем: была проверенная, не вызывающая аллергию смазка, не отвлекающая их музыка (Алиса и такую изловчилась найти). И вчерашняя просьба, которую он не в силах был проигнорировать. Поцелуи, густо и холодно попадавшие, кажется, в одну и ту же точку между лопаток, походили на дождевые капли ледяного питерского дождя. – Ярик, что случилось? – Ничего. – Лжёшь. Я же вижу. – Нет. Я всегда могу ждать тебя, раскрытый и готовый... – Блять, – Саша едва не остановился. Прижался щекой к плечу Ярика и попробовал ещё раз: – Скажи мне. Я же твой лучший друг. И обхватил член Ярослава насухо. Тот вздрогнул, и Саша, приняв дрожь за эхо удовольствия, толкнулся сильнее, пробегаясь ногтями по головке, выбивая стон. – Ну, раз ты столь настойчив... Моя жизнь – тюремное окно, а я – заключенный. Стою перед решеткой возле этого вечного окна, из которого нельзя выглянуть и вырваться в другую свободную страну, где полно света, где нет стен и чертогов не видать. Проходит время, я жду, но ничего не происходит. Ничего хорошего. Саша облизнул губы, вдохнул ровно и осторожно, уговаривая себя расслабиться: он слышал подобное не впервые и имел представление, что с этим делать. – Ты знаешь, как живу я: меня уносят разные потоки, то тот, то другой, сливаясь в один – денежный. Иногда я боюсь, что меня вынесет в никуда. Но у меня есть то, чем я спасаюсь: я люблю по-настоящему. – Причём здесь любовь? Ты слышал, что я сказал: тюрьма, решечёное окно. Одиночество. – Так разбей его. – Что? Не понял… – Разбей окно, впусти в тюрьму, то есть в жизнь, воздух. Дыши чистейшим кислородом и… не парься. «И меня не парь». – Всё так просто? – Ты слишком легко обрываешь нити. А когда ты хотя бы на минуту попадаешь в зависимость не от жизни – от своей любви, это тебя мучит. Но когда-нибудь тебе придётся примириться с телесным, с реальностью, с тем, что ты – существо зависимое. Тебе придётся навсегда поселиться в тюрьме, которая называется «жизнь человека», и смириться с тем, что можешь и хочешь любить. – Саша, я не понял ни слова. – И не надо. Главное, ты это услышал. Поймёшь… когда придёт время. – Мне не нужна любовь, достаточно страсти, которая даёт минуты цельности. – Скоро тебе этого станет мало. Уже сейчас мало. – Откуда ты это знаешь? – Знаю. Заткнись. Саша находил нежные, уязвимые места, расхлябанные выемки, сокровенные трещины, впивался в них, проникая внутрь. Чувствовал пульсацию чужого наслаждения, перекрывающего воздух. Закусывал губы, чтобы не сорваться на смазанный стон и всё-таки срывался. Смотрел, как густой единой нитью вытекал тёплый плевок спермы и не стремился затолкнуть её обратно. – Знаешь, давай договоримся: больше ты не станешь просить меня об этом. – Тебе не понравилось? – Блять, ты сейчас серьёзно?! – Саспенс на минималках, – Ярик подумал и согласился: – Если ты против обмена энергиями, то так тому и быть. Саша невесело рассмеялся, посчитав бесполезным спорить в попытках объяснить элементарное. «Это у меня обычная жизнь. У него же снег в апреле, нелепая тюрьма и Казьмин в качестве… кого?» – Саш, смирись уже с тем, что ты мой. Это же так очевидно. – Да пошёл ты. В такси Александр включил телефон, нашёл тот самый утренний месседж. Прочитал его и… не удалил. «А я знаю что сделаю. Пройдёт время, и уже я напишу ему, дословно повторив его же просьбу. И пусть только он посмеет отказать. Если я его, то и он мой». Саша прикрыл глаза и улыбнулся, скользя невесомой тенью по изнанке знакомой и приятной жизни.