Привязанность

Она умерла на рассвете, выпустив его ладонь из своей руки. Она умерла на рассвете, взгляд свой похоронив в светлеющем небе. Она умерла на рассвете, оборвав свою жизнь с рождением нового дня. Так все должно было быть? — Пообещай, что так не будет. Чёртова романтика до глубины самой души, так, что блевать Риваю хотелось ежесекундно. — Меня тоже стошнит. — она захохотала, а он лишь фыркнул. Он не привык к такому. Ему было тошно от подобного. Он так и не научился выражать чувства и эмоции, что копились внутри него, сворачиваясь в один большой ком безразличия. Он привык к одному — к виду изрезанных окровавленных тел, исчезающих в бездонных пастях гигантов. Он привык к звенящей в голове пустоте после битвы или к тишине в общей столовой после очередной вылазки. Он привык к тонким пальцам очкастой бестии на своих испещренных синяками плечах. Порой он думал — умри она, и что будет делать он? Она была ему безразлична. Сначала. И долгое время после. Она бесила, раздражала, выводила из себя на какие-то новые невиданные, не знакомые ему доселе эмоции. Время спустя. Он начал к ней привыкать: удивляться и … раздражаться, когда под утро она исчезала из его комнаты, будто и не было её там никогда. Привязанность… Она или это была? Возможно. Совершенно точно. Худшее состояние, сводящее в могилу всех неосторожных, кто смел его испытывать. Оно ломало жизни, сердца и разумы, руша целые миры подвластных себе людей. Что имел он? Привязанность к одной очкастой дуре, плевать хотевшей порой на свою собственную жизнь. Она бросалась к титанам сломя голову, лишь бы узнать что-то новое, лишь бы хоть на один чертов шаг приблизить человечество к эфемерной победе. Он понимал: она тоже была привязана. Не к нему. К работе. К их общей цели. К смыслу их жизней. Не к нему. «Пусть катится к черту» — думал, режа плоть очередного громадного урода. И почти ни разу не поворачивал голову свою в ту сторону, где со своим отрядом то же самое делала она. Ханджи не была миловидной фигуристой дамочкой. Она не служила объектом мечтаний и чьих-то фантазий и вожделений. Да и разве интересовало её это? Она была на порядок умнее всех этих «фигуристый дамочек». Талии не было, зато были мозги — вот что отличало её от других прежде всего. Ривай привязался к ней. Почему? Да если б он сам знал… Она стала чем-то, что удержало его в мире, помимо опостылелой триста раз цели спасти мир. Знала ли Зое об этом? Он был уверен — знала. Конечно, знала. Разве можно было что-то от неё скрыть? Ханджи читала по глазам, смотря в самое нутро. Вычленяла лишь необходимое, вихрем беспощадным сметая все остальное со своего пути. Для неё не было закрытых дверей — ключ к каждой находился сам собой. Так она совершенно случайно нашла его и к Риваю. Хотела ли? Мечтала ль? Кто её знал, эту странную женщину… Ключ нашелся сам собой, и это привело их обоих к тому, что они имели сейчас. Она трындела ему порой без умолку, рассказывая о том, о чем все остальные слушать отказывались. Она бесстыдно воровала его чай из общей столовой, и он вычислял её мгновенно, ибо на такое кроме неё никто способен не был. Она уходила, едва солнце просыпалось за дальними холмами. Потому что не хотела. Потому что не хотела привязываться. Что привязанность делала с людьми? В могилу сводила, да и только. Обоих. А она не хотела лежать в сырой земле хоть вместе, хоть по отдельности. Если такое было возможно — ещё лет двадцать-тридцать она там уж точно лежать не хотела. Однако мечтам, как известно, сбываться несвойственно было. В их реальности, в их мире, в их декорациях — уж точно. Один осенний день изменил все. Дождь лил нещадно, превращая дорогу в одну сплошную грязь, в коей лошади увязали по самые колени. Титаны застали всех врасплох на пути домой, за стены. Тела, порванные на части, валялись в вязкой грязи, смешивая горячую кровь с тёмной жижей. Их оставалось трое: Закариас, Зое и Аккерман. Последние капитаны отрядов. Последние выжившие в тот страшный день. Пока. К высокорослым тварям было никак не подобраться, и выход был один — все понимали. — Я отвлеку их. Она отвлечет. Мысль пришла ей с самого начала - она просто не решилась её озвучить. Испугалась? Да. Но не смерти. Испугалась сказать ему. Впервые она чего-то испугалась. За долгое время. — Нет. Холодный голос сталью отразился от пропитанного железом воздуха. Это был первый раз, когда он позволил. Позволил себе выйти за рамки собственного видения этого мира и ситуации. Когда он схватил её за запястье на виду у тысячи трупов. — Ты умрёшь. Констатация факта. Под аплодисменты тысячи душ. Она замерла, не ожидавшая этого. И отбиваться от титанов пришлось одному Майку. — Иначе умрем мы все. — плечами пожала, вскинув голову уверенно. Неправдоподобно это было. Не для него. Он не верил. Ни теперь, никогда больше. — Майк недостаточно манёвренный. У меня больше шансов. Он проиграл. И она тоже. В собственной обреченной на проигрыш войне. Ривай сжал руку на её запястье. В последний раз — каждый из них это прекрасно понял. — Не грусти, коротышка. — она толкнула его в плечо. Он не выпустил её руку. Ей самой пришлось. Выпутываться. Она улыбнулась лучезарно напоследок, так, как умела лишь она одна в целом мире. И ушла. Ничего больше не сделала. Ни разу не взглянула, не обернулась и слова не сказала. Исчезла в тумане испаряющейся титаньей крови. Он ненавидел. Себя и её. Весь мир. Эрвина Смита. Майка Закариаса. И чёртовых титанов. Ненавидел и рубил им бошки, всех отправляя к чертовой матери. Ханджи в последнем полете была … Он не подобрал слов. Он просто смотрел. Когда было время. Когда была секундная передышка от всепоглощающей крови. На секунду, единственную и последнюю, он поверил, что она выживет. На секунду решил предаться пустым надеждам. Секунда прошла быстро. Испарилась. Исчезла в суровой жестокой реальности, всем своим весом придавившей их к пропитанной кровью земле. На пару с наивными совершенно не свойственными ему мечтами. Титан махнул лапой — и она пошатнулась в воздухе, но вспорола ему шею. От второго не увернулась — почти упала. И утащила его за собой. Третий отправил её прямиком в небытие. Ривай разобрался с ним сам. А после с Майком добил всех остальных. Искал знакомую каштановую макушку в испаряющемся тумане титаньей крови. И нашел. Всё такую же, только алым теперь перемазанную. Он опустился перед ней, похоже, живой ещё доживающей последние секунды своей не очень то счастливой жизни. Рука его не потянулась к ее, и губы тоже. Он не вкладывал ее ладонь в свою, потому что обещал. Смешок, еле слышный, донесся до его испачканных запершейся кровью ушей. — Ты обещал. Она, похоже, хотела улыбнуться, да сил в себе на это не нашла. Глаза её не были устремлены в мертвое небо — они смотрели прямиком в его. В его, такие же тёмные и мертвые. Секунда. Вторая. На третьей она умерла. Не на рассвете это было. На самом правдивом что ни на есть закате. Алом, пропитанным всей на свете людской кровью. Он был привязан. До этих самый пор и дальше по списку. Вот, что привязанность делала с людьми. Она сводила их в чертову могилу, даря мучительную смерть и кровью перепачканные внутренности. Она заставляла видеть смерть и … чувствовать себя живым. Да. Это Ривай очень точно почувствовал, когда закрыл ей ладонью устремленные в пустоту глаза. Он молчал. И она молчала тоже. Теперь навсегда. Рука её не была зажата в его ладони, и он не провожал её в «последний путь» таким образом, описанном во всех дешевых романах и детских сказках, рассказываемых мамами на ночь. Глаза её теперь были закрыты. А умерла она не на рассвете, с началом рождения нового дня — на закате этот день в последний путь и проводила, вместе на тот свет отправившись. Как иронично. Все в точности наоборот. Все в в точности так, как она хотела. Все в точности так, как он обещал. Она привязалась к нему — теперь он знал. Жаль, раньше не догадался до такой простой, до одури очевидной истины, до абсурда. Она привязалась к нему, а потому и мысли не допустила изменить планы. Он это понял. И закопал её в холодную землю, привезя в город. И привязанность эту чертову пытался захоронить там же. Жаль, что её сжить со свету было сложнее, чем Ханджи Зое. Жаль, что она поселилась в его ожившем сердце до конца его чертовых дней.