Притяжение

       Когда он сказал это в первый раз, Каз застыл, и Джеспер проклял всё на свете за то, что в такой ответственный момент тот стоял к нему спиной: не поймёшь, то ли его обескуражило услышанное, что он потерял дар речи, то ли оставался таким же флегматичным, как и всегда. Хотя он не отрицал, что Каз мог бы просто закатить глаза, чтобы после ответить ему ворчливым «и без тебя знаю»: наверняка Джеспер уже не первый и ещё не последний, кто без стеснений назвал его красивым.        — Какой ответ ты от меня ждёшь? — бесстрастно поинтересовался глянувший на него через плечо Каз, и в полумраке кабинета и без того тёмные глаза сверкнули недобрым огнём.        Что ж.        Джеспер и сам не знал, чего ожидать, но явно не этого вопроса.        — Ты на комплименты всех так реагируешь? — весело хохотнул он, будто и не слыша острастки в его грубом скрежете, но руки всё же потянулись к кобуре, дабы удостовериться, что в случае чего револьверы были при нём.        — У этих «всех» хватает ума не делать мне комплименты, — фыркнул Каз.        — Да ну? — Джеспер опёрся о дверной косяк, и не успел Каз разомкнуть губы («о, эти бледные и исполосованные кривым шрамом губы!»), как он продолжил: — Даже Аника, которая тебе глазки так настойчиво строила, что казалось, будто они у неё вот-вот выпадут из орбит?        Как хорошо, что помимо меткости природа одарила его отменным слухом и ему удалось расслышать, как сотряс глухоту помещения раздражённый вздох.        Нет, конечно же, он прекрасно знал, что Аника Казу совершенно не интересна, а если даже и да, то разве что настолько же, насколько Джесперу интересны политика или бизнес. И пусть игрок из него не самый лучший, — проигрыши в «Ежевике на троих» тому верные свидетели — именно на том он и делал ставки, что Каза Бреккера не то, что Аника, а представительницы женского пола не привлекали от слова совсем и что лейтенант их самый настоящий гомосексуалист.        — Ну не может же он совсем аромантичным быть, а! — как-то раз брякнул он Пиму за стаканом бренди, но, к своему несчастью, оказался так пьян, что не заметил подошедшего к нему Каза и получил подзатыльник (Пима, к слову, тоже огрели, но это так, для профилактики, чтобы неповадно было).        В очертаниях вечернего мрака Джеспер разглядел, как челюсть его сжалась в напряжённом состоянии, а зрачки мешкотно метнулись к стене — явный показатель того, что больная нога в это мгновение недурственно саднила, а ему не хотелось того показывать, как и просить вслух, чтобы его оставили одного.        И уходить Джеспер, конечно, не собирался.        — Выглядишь напряжённым, — едва ли не томно протянул он, переступив через порог рабочего кабинета. — Выбирай: я могу помассировать тебе плечи, либо же ты полежишь у меня на ко…        Договорить стрелок не успел: Каз, не поменявшись в лице, не дрогнув ни единым мускулом, но при этом всё ещё пронзая его своей привычной невозмутимостью, резко поднял трость, и кончик освинцованного клюва ворона опасно ткнулся ему под подбородок. Джеспер, замерев, громко сглотнул, но уголки рта всё же скомкались в нервной полуулыбке, стоило коже ощутить прикосновение холодного металла.        Вздохнув, Каз убрал трость, и пальцы его, обыденно облачённые в чёрные перчатки, задёргались. И сам он приосанился, невольно напоминая натянутую до предела скрипичную струну, и сердце Джеспера больно ударило по рёбрам. Недаром люди в Бочке между собой звали Каза Бреккера дьяволом: такой создан не столько для убийств и прочих грешных махинаций, сколько для того, чтобы влюблять в себя, — независимо от того, девушка то будет, или парень — а позже заставить этих несчастных пожалеть и страдать денно и нощно.        — Ещё раз выкинешь такое, и я не остановлюсь, — безразлично бросил он, и персты, выглядевшие так, будто их рисовал художник болезненно-дёргаными движениями, сжали набалдашник клюки.        Джеспер, не сводя с неё взгляда, кивнул.        Но уже стоя у порога выпалил с былым энтузиазмом:        — А рабочее время у тебя когда заканчивается? Сходили б, погуляли. Я б тебе мороженку купил.        Дверь тут же бесцеремонно захлопнулась у него прямо перед носом.

* * *

       Джеспер уверен, что с учётом всего того, что он успел сказать, жив он только благодаря тому, что Казу очень нужен был искусный стрелок, а искать нового из-за того, что старому он, не выдержав, размозжил мозги на брусчатке — потеря драгоценного времени и не хилый удар по безопасности Отбросов. Разве что со временем все высокопарные оды о нём прекрасном превратились в скептичное «а его кто-нибудь когда-нибудь вообще пытался придушить, пока он спал?».        — Пытался, Джеспер, и не раз. Уже и на трупов места в шкафу не хватает, если тоже хочешь там залечь.        — А? — переспросил стрелок, поняв, что он случайно задал этот вопрос вслух.        — Только вот убить меня пытались враги, которым я очень мешал порядочно вести бизнес, а не герои-любовники, так что благодарю за попытки разнообразить список моих убийц.        Фыркнув, Джеспер откинулся на край гондолы, и рябившее солнце тут же больно полоснуло по сетчатке глаза. Он плавал на лодке по грязным каналам Кеттердама с парнем, в которого пришлось влюбиться без памяти, но который вовсю игнорировал его ухаживания, а на попытку купить ему цветы чуть было не утопил бедного продавца, как только тот принялся собирать в букет цветастые хризантемы.        Приплыли, мать вашу.        Не в прямом смысле, конечно, потому что до чёртовой гавани они всё ещё не приблизились.        — Хорошо. Допустим, нам надо приплыть, не выдав себя, — Джеспер потряс рукавами, и неудобная ткань зашевелилась под дуновением солёного ветра, — но что это за дурацкий костюм? Это… из какой-то дешёвой мыльной оперы?        — Ты ранил в самые души половину местных патриотишек, которые чтят культуру своей драгоценной Керчии. Это наряд героев «Зверской комедии», Мистер Кримсон.        — Но я похож в этом на идиота!        — Не моя вина, что ты из этого образа и без костюма не выходишь.        «Ради всех святых и тёти Евы, ну почему другие влюбляются в нормальных, а у меня как всегда через одно чудесное место всё?»        Всё-таки, Джесперу пришлось признать, что сердце Каза — это ледышка, но и любой лёд можно растопить, если огонь горел достаточно хорошо. И кто, как не он мог бы стать этим огнём и пробраться в саму глубь его закрытой души?        В трели мелких волн, нарушавших затишье каналов, Джеспер разобрал его грубый повелевающий скрежет:        — Натяни маску получше и меньше болтай. Противник в этот раз не слабый. Запомни, если задержишься в Бочке: если знаешь, что у соперника есть преимущество, нападай первым.        «Нападай первым» — повторил засевший в подсознании голос.        Джеспер набрал в лёгкие как можно больше воздуха.        «Спасибо за совет, любовь моя».        — Эй, Каз, — окликнул его стрелок.        Человек, которого в округе именовали Грязными Руками («ну и имечко, как будто ребёнок руки в дерьме испачкал и не помыл их» — как-то раз подметил Джеспер, но по красноречивому взгляду Каза понял, что ему дано от силы три секунды, чтобы сбежать и не познать головой всю тяжесть его трости), повернулся и приподнял маску достаточно, чтобы из-под неё высунулась часть лица.        — Что ещё? — раздражённо вопросил он.        «Нападай первым».        Набравшись смелости, прикрывший глаза Джеспер резко подался вперёд, представляя, как они поцелуются («наверняка он совсем ещё нецелованный мальчишка» — мечтательно подумал он), как давняя мечта перестанет этой мечтой быть, а самые сокровенные фантазии найдут выход.        Однако вместо ожидаемого поцелуя стрелок почувствовал, как его со всей дури огрели по щеке веслом, да так, что он не удержался на ногах и плюхнулся в воду.        Каз был зол от его выходки, и понять это Джеспер смог по тому, что оставшиеся пятнадцать минут до гавани ему пришлось плыть «по-собачьи» и ежесекундно окликать его, прося остановить гондолу, на что Каз, напротив, начинал грести сильнее прежнего.

* * *

       Джеспер подумал, что если бы он знал, то заказал бы виски за двенадцать крюге, а не дорогой шоколадный ликёр, но для друзей ему всё-таки не жалко, поэтому когда по обычаю бесшумно подошедшая Инеж выхватила у него стакан и осушила его залпом, перед этим бросив короткое «придурок», — кто именно этот «придурок» он уже знал и в подробностях не нуждался — стрелок даже не упрекнул её. Вообще, им, как по канону жанра, надо было вцепиться друг в друга и вырвать волосы со скальпом, раз уж Каз Бреккер оказался общей дилеммой, да ещё и в облике неудачной любви, но Джесперу вдруг стало жаль девчонку: он-то поначалу был окрылён любовью и беспрестанно докучал лейтенанту своими ухаживаниями, в то время как Инеж эту стадию любви великой и всесильной обошла, чтобы тут же перейти к грусти, апатии, унынию и «святые, простите, но Каз идиот».        — Аккуратнее с выражениями, — по-братски пожурил потеребивший её по плечу стрелок, как только та, напившись, загрохотала глухим кашлем. — Я как-то раз уже высказал свои размышления о Казе и получил. Не думаю, что он поднимет трость на женщину, но проверять как-то не очень хочется.        — Я не виновата, что честность — это не о нём.        Джеспер кивнул отстранёно.        Конечно же, он знал, что все её высказанные недовольства относились вовсе не к тому, что Каз не замечал её неравнодушия (так или иначе, она и не пыталась сблизиться с ним, в отличие от самого Джеспера), но вместе с тем стрелок догадывался, каково Инеж было проникнуться чувствами к этому дьяволу, заранее зная, что она обречена прожить с этой неразделённой любовью до конца своих дней.        — Сенди, принеси ещё две кружки равкианского кваса, — на вздохе попросил он бармена.        — Я не буду больше пить, — угрюмо отрезала Инеж, наверняка уже пожалевшая о резкости, когда потянулась за ликёром.        — Тогда я и твою порцию осушу, а ты просто чокнешься со мной, чтобы за компанию хоть было, — невесело выдал Джеспер, как только Сенди поставил перед ними выпивку.        — В честь чего? — поинтересовалась она, отсалютовав ему кружкой плескающегося кваса.        — Того, что нам обоим безответно нравится один и тот же болван, но мы оба слишком хороши для него, несмотря на то, что мы тут воем волками по его вине, а ему всё равно.        — Я не вою, — вопреки заверению, что пить она больше не будет, Инеж уже потянулась к квасу, разве что пила его не так торопливо, как то было с ликёром. — Как выплачу всё Хаскелю, уйду домой сразу и мы больше не увидимся. Не знаю, как скоро это случится. Тебе тоже советую вернуться, Джес. Каз тебя ни к чему хорошему не приведёт, и это я не про его склонность к поискам приключений говорю.        «Слишком светлая для него» — подумал Джеспер.        И правда: такому, как Каз, рядом с ней не быть. Он её собой очернит, испортит.        Джеспер вспомнил, как месяцами ранее, только увидев Инеж, подумал, что ей бы в кругу семьи находиться, что в грязной и грешной Бочке ей не место, но узнав, откуда Каз её вытащил и приволок к Отбросам, более не думал об этом.        — За нас, — провозгласил он.        — За нас, — ответствовала она согласно.        Но в груди что-то неприятно ёкнуло, и Джеспер чувствовал, что это самое «за нас» от него звучало фальшиво, а Каза он ненавидел всё сильнее от осознания, что всё ещё был безнадёжно влюблён в него.

* * *

       Погодя немного, выходя из Святой Хильды, Джеспер благодарил что равкианских святых, что Гезена, что тётю Еву и бабушку Матиаса (ну да, он просил бабулю его не трогать, но мысли дрюскелям, к счастью, читать не подвластно), что когда-то Яну Ван Эку хватило ума влюбиться в мисс Хендрикс и позволить появиться на свет прекрасному человечку, который в этот момент выглядел бледнее обычного. Стрелок не удивлялся: не каждый день же приходилось узнавать, что мать, которую когда-то нарекли мёртвой, на самом деле засадил в психиатрическую больницу родной отец.        — Это всё из-за меня, — протянул Уайлен.        Джесперу захотелось дать ему оплеуху, потому что раздражал маленький купчик его немало. Как минимум тем, что больше недели он щеголял по всей Керчии с рожей Кювея.        С другой стороны — ему бы сейчас ворваться в дом старшего Ван Эка и именно его поколотить по рёбрам, в гневе назвав старым сукиным сыном, раз он так поступал со своим мальчиком. Не то, чтобы Уайлену понравится такое, но Джеспер хоть немного будет доволен тем, что отстоял честь бедолаги.        — Эй, — стрелок встряхнул его, как только слушать стало невмоготу. — Эй! У твоего отца было много вариантов, когда он узнал, что ты не можешь читать. Черт, он мог сказать, что ты слепой, или что у тебя проблемы со зрением. Или ещё лучше, он мог бы просто обрадоваться тому факту, что у него гениальный сын.        — Я не гениален.        — Ты глуп во многих вопросах, Уайлен, но сам ты не глупый. И если я ещё раз услышу, что ты называешь себя придурком, то скажу Матиасу, что ты пытался поцеловать Нину. С языком.        — Он ни за что в это не поверит.        — Тогда я скажу Нине, что ты пытался поцеловать Матиаса. С языком.        Диковинное желание защитить возгорелось в нём, и оно напомнило Джесперу бессмертие феникса — погибает, чтобы вновь воскреснуть из пепла.        Чтобы после воскрешения помочь другому найти в себе силы идти дальше.        — Пора украсть все деньги моего отца, — твёрдо и непоколебимо заявил Уайлен.        — Разве это не твои деньги?        — Ладно, — беспечно пожал он плечами, — тогда пора их вернуть.        — Люблю я праведное возмездие. Встряхивает печень!        Джеспер вдруг засмеялся, и во всём этом ребячестве загремел один единственный вопрос: ну и на кой чёрт ему отныне Каз?

* * *

       Годы спустя всё, конечно, было прекрасно, он перебрался в особняк Ван Эков, как только отца Уайлена упекли в тюрьму, и каждый из их шестёрки (кроме Матиаса, земля ему пухом) нашёл своё собственное счастье в этом круговороте ощущений.        Но была одна проблема: сегодня Джеспер едва ли не застрелил одного из своих, выдал их присутствие выстрелом, да и вообще, стрелял больше нужного, и под конец задания Каз, недовольный поведением своего стрелка и не обращавший внимания на возмущённые протесты, в воспитательных целях конфисковал его револьверы. До лучших времён.        Уверяя всех на свете, что его красавицы ни за что не останутся в холодных ручищах Каза Бреккера, Джеспер осмелился проникнуть в его комнату, пока босс Бочки спал.        В темноте он таки разобрал очертания кровати, как и беззвучно сопевшего Каза. А потом мысленно ругнулся, завидев, что постель расположена прямо у подоконника, на котором и покоились его бедные и несчастные револьверы. Ещё бы! А вдруг бы ветром сдуло и они упали, поцарапавшись о брусчатку? Или птички унесли бы? Или враги, решив проникнуть через окно, увидели бы его малюток и украли их? Видят святые, Джеспер почти обзавёлся сединой от одной только мысли, что могло случиться из-за халатного отношения Каза.        Пройти вперёд и забрать револьверы, просто потянувшись за ними, не вышло даже с его долговязостью, и Джесперу, молившемуся, что не наделает шума, пришлось уместиться коленями на матрасе. Он прикусил губу, не сводя взгляда со спящего, и только схватившись пальцами за кобуру, только потянув её на себя, мысленно облегчённо выдохнул и поспешил ретироваться.        Но не тут-то было: Каз зашевелился, а в следующую секунду, не просыпаясь, обвил его талию и притянул к себе.        — Ты вернулась, — пробормотал он неразборчиво, но так и не открыл глаза, так и не взглянул на него, лишь прижался лбом к его предплечью.        Джеспер затаил дыхание от ужаса.        «Твою мать».        «Он принял меня за Инеж».        «Спасите».        Прошло всего ничего, и в темени Джеспер разглядел, как лицо Каза нахмурилось, и скоро он, поняв, что телосложением человек рядом с ним совсе-е-е-ем немного не Инеж, отворил веки.        Где-то полминуты Каз смотрел на него, и во взоре его, доселе ничего кроме замешательства не выдающем, отныне проскальзывало незыблемое возмущение.        Джеспер же думал, что в этой немой сцене не хватало только стрекота цикад.        И потому он, усмехнувшись, изрёк:        — Спасибо, что не поцеловал меня.        А после чердак окатило гневным воплем Каза.        Джеспер, к своему же счастью, успел скрыться с револьверами в руках как раз за секунду до того, как летевшая в его сторону трость громко стукнулась о мигом закрывшуюся дверь.