Шрамы

Перед ним лежал Женя. Такой желанный и прекрасный. Донской рассматривал его голое тело, изредка целуя. Он рассматривал его родинки на гладкой, как бархат коже. А также рассматривал шрамы. Их было немного, но они были до ужаса болезненными. Было больно смотреть на них и вспоминать, что его брульянт чувствовал в эти моменты. Женя заметил, он улыбнулся и решил по мнению Донского, добить Лёшу. — Вот этот, — тонкий пальчик Дунайского указал на шрам на плече, самый болезненно выглядевший, — получил в 90-х, помнишь, как мы устроили стрельбу в баре? Женя хихикнул, смотря на реакцию Донского. Он же помнит? — Помню, — с нервной улыбкой проговорил Лёша, — а ещё помню, как мы потом сидели напротив входа, все в крови, и делили сигарету Не хотелось вспоминать то время. Время ужаса и крови, как когда-то высказался Московский. В Ростове-на-Дону в день от криминала умирало в районе 150-ти человек. И это только один город. — А этот, — Дунайский указал на ногу, — во время ВОВ. Я сидел в окопе и молился, рядом со мной взорвалась граната и меня как-то перевернуло, до сих пор не понимаю как. Слава Богу, что ничего не оторвало Донской внимательно слушал и тоже вспоминал эти времена. Оккупация, разные битвы, кровь, кишки, истошные крики и наконец освобождение. Конец ада. — А этому наверное лет…10? — сам себя спросил Дунайский, вспоминая цифру, — какой-то гондон в поезде, видите ли, нечаянно облил меня кипятком. Я этому кретину чуть руки не оторвал, это ещё ночью было, весь вагон знал, что у меня там случилось, кто-то ещё пополнил свой словарный запас матов и… — Так ладно, — перебил его Донской, — не хочу слышать про каких-то мудаков из поезда и так далее, — угрюмо, — ты ещё забыл упомянуть, какой я скандал чуть не устроил с поножовщиной Лёша провёл ладонью по его талии и бедру. Любил он Дунайского, любил сильно, любит и будет любить. Будет любить его разным, что днём, что ночью. И в эту ночь его без любви не оставит.