Пёсик

      — Райли, иди ко мне, крошка! — позвал Гоуст крупную немецкую овчарку, которая, только услышав его голос, сразу побежала к нему.       Эти слова Капитан Мактавиш с радостью произнес бы в сторону сержанта Саймона Райли, но, увы, был вынужден смотреть на то, как Гоуст милуется с этой псиной, которая в нем души не чаяла.       Вообще, рядом с ним все животные сходили с ума. Кошки реагировали, как на валерьянку, собаки, готовы были вылизать его с ног до головы, лошади видели в нем друга, даже букашки всякие липли на него больше, чем на остальных. Джон чувствовал себя животным. Ему также хотелось прилипнуть, погладиться, облизать, за что он себя ненавидел.       Гоуст произвел на него впечатление с первой встречи. Молодой, но такой перспективный боец не мог оставить его равнодушным, не запоров ни одной операции. Глядя в его послужной список, Джон был удивлен и поначалу не верил, что такой щегол мог выполнить столько опасных одиночных заданий. Только Гоуст с каждым разом проявлял себя все лучше и лучше, и Мактавиш проникся к нему уважением.       Джон курил, глядя, как Гоуст кидает мячик собаке, а та за ним радостно бежит и приносит назад. Эту псину он сам откуда-то притащил, сказал, что нашел на улице. Саймон совсем не был кинологом, но почему-то все собаки его слушались лучше, чем профессионалов. Потеряшку в шутку кто-то прозвал «собакой Райли», так имя за ней и закрепилось, а Гоуст был не против. Он к ней относился с чуть большим теплом, чем к остальным, будто видел в ней какую-то свою частичку, пусть и фамилию.       Мактавиш был одним из немногих людей, кто знал, что у Гоуста не было семьи, поэтому в глубине души даже понимал его любовь к этому существу на четырех лапах, которое смотрело на него как на самое дорогое и любимое, что у нее есть. И собаку эту Джон тоже понимал. Его сердце замирало каждый раз, когда связи с Гоустом не было, когда он находился на одиночной миссии или был в паре с другим. Ему жизненно важно было понимать, что с сержантом все в порядке.       К счастью, капитанское звание позволяло узнавать о нем без подозрений. И все воспринимали это, как будто старший по команде заботится о своих бойцах. Ох, знали бы они, как Джону по-настоящему хотелось заботиться о Саймоне, закидали бы камнями. Первое время было тяжело. Всю свою симпатию к Гоусту он маскировал грубостью и колкостями, которые сержант стойко выдерживал, словно закаленный. И постепенно Джону самому стало мерзко от себя. Ну чего прицепился к нему? Он ведь не виноват, что Мактавиш сошел с ума и повернулся на нем.       Саймон пристегнул Райли к поводку, видимо, наигравшись с ней и, направился к загону, проходя мимо капитана. Джон скинул сигарету смотря, как собака шагает рядом с сержантом, заглядывая ему в глаза.       — Ты какой-то собачьей едой обмазываешься? — спросил Джон, и, видя непонимание у остановившегося Саймона, добавил: — Она тебя облизать готова с ног до головы.       Гоуст, кажется, улыбнулся, черт его знал, что там под его маской скрывалось. Очки хотя бы немного были прозрачными, из-за чего можно разглядеть его глаза. Джон часто ловил себя на мысли, что хотелось подойти и сорвать эту дурацкую маску с черепом. Ну что за детский сад? Но остальные с уважением относились к его выбору скрыть лицо.       — Нет, просто животные чувствуют хороших людей, — сказал Гоуст и опустил взгляд на собаку, — да, моя девочка? — он погладил ее по голове, а псина с радостью подставлялась под его ласки, и Джон сжал кулаки.       — Понятно, почему меня собаки не любят. — Мактавиш встал, вытирая руки о штаны. — Да и люди не особо.       Капитан произнес это без притворства, он и правда не считал себя хорошим человеком. И если верить в теорию Саймона, то на их примерах она прекрасно подтверждалась. Гоуст хоть и нес смерть своими руками, он освобождал мир от зла. Такова цена их работы. Но Джон знал, что сержант Райли замечательный человек. Недаром его любили все сослуживцы.       — Это неправда, — опроверг его слова Саймон, — Райли, фас! — скомандовал он собаке, и та, встав на задние лапы, уперлась передними в грудь капитана.       От неожиданности Джон сделал шаг назад, но, наступив, на мелкий камешек, завалился на спину. Посадка была не из приятных, но он успел выставить руки, чтобы не разбить голову.       — Свои, свои! — произнес Гоуст с улыбкой в голосе, и собака, стоявшая на груди у капитана, облизала ему лицо. — Вот видите, не такой уж и плохой.       — Сержант! — рявкнул грозно Джон.       Видимо, поняв, что он сделал, Саймон скомандовал собаке отойти. Она отскочила, тут же прося внимания у него, но Гоуст протянул руку капитану, чтобы помочь встать. Райли скакавшая рядом, подумала, что это такой новый вид игры и прыгнув, пихнула лапами сержанта, отчего он завалился сверху на Джона, тыкаясь лицом ему в грудь. Мактавиш пытаясь поймать Саймона, схватился за него и по итогу падения просто держал его в своих руках.       Стало неловко, когда Гоуст поднял голову, смотря в глаза капитану. Саймон на пару секунд замер, будто и не собирался подниматься, но он бы и не смог, потому что Джон не мог его отпустить. Сквозь очки виднелись его слегка взволнованные глаза, в которые Мактавиш вглядывался, как в последний раз. Так близко никогда и не было. Джон держал его, прижимая к себе, словно кот, которому дали самый лакомый кусочек, вцепился в него, не собираясь отдавать назад.       — Простите, — Саймон выпрямился на руках, и Джону пришлось ослабить хватку.       Сержант встал и наругал собаку, отчего та опустила уши, прижимая голову, будто понимала, что виновата. Но долго сердиться Гоуст не смог, тут же погладив ее и поведя следом за собой, чтобы оставить в вольере. Выглядел он, кажется, смущенным. Почему-то хотелось извиниться.       Джон поднялся сразу следом за ним и смотрел молча на его взаимодействие с собакой. Саймон не обернулся на капитана, и ничего не сказал после того, как встал. Мактавиш понимал эту неловкость. Еще бы несколько сантиметров и ситуация стала бы гораздо интимнее, чем была. Джон был бы не против. Казалось, еще немного и он точно полностью смирится со своей привязанностью.       Первое время капитан очень бесился, но когда понял, что ничего не может сделать со своими чувствами, стало легче. Мактавиш начал рисовать Саймона в дневнике, в надежде, что никто и никогда не обнаружит это. Было бы проще, если бы Гоуст хоть раз показал лицо.       Мактавиш пошел в свою комнату, под впечатлением от недоблизости с Саймоном. От недостатка прикосновений, даже такие ситуации, как оказалось, могли выбить из привычной жизни. Джон сел на кровать и откинулся к стене, прикрыв глаза. Если бы обстановка была более спокойная, допустим, не на плацу на виду у всех, а где-нибудь… в комнате, смог бы он удержаться? Мактавиш представил, как касается затылка Саймона и стягивает ненавистную маску, а тот и не против, он поглаживает по щеке Джона легкими движениями пальцев, а затем мягко целует.       Мактавиш мотнул головой, хлопнув по лицу, чтобы прийти в себя. Нельзя даже думать об этом. Он облокотился на колени и уронил голову в ладони. Саймон не заслуживал такого, поэтому Джон мог продолжать сохранять между ними дистанцию столько, сколько нужно. Лишь бы знать, что с ним все хорошо, что он в порядке, цел и жив. И неважно, как при этом себя чувствовал сам Мактавиш. Главное — Саймон. Пусть при этом его сердце ныло так сильно, что хотелось получить пулю в лоб.       Конечно, Джон думал о том, чтобы признаться, но пришел к выводу, что незачем. Осуждение со стороны коллег, неприязнь, обсуждения, косые взгляды, но это все было ничем по сравнению с отказом Саймона и его неприязнью. Лучше, если он не знал. Так было спокойнее.       Джон, погруженный в свои мысли, сходил в душ, покурил, выпил лекарство для сна и лег в кровать, укрываясь одеялом. Каждую ночь он надеялся, что проснется утром без этих неправильных чувств, но вместе с тем и боялся, что они однажды пропадут. С ними он чувствовал себя живым, настоящим, когда сердце начинало быстро колотиться, когда видел Саймона на горизонте, его голос и смех.       Из сна его вырвал тихий стук в дверь. Он прозвучал, будто случайно, как если бы кто-то хотел постучать, но так, чтобы его не услышали. Джон встал, надев спортивные штаны, и подошел к двери. Открыв ее, Мактавиш с удивлением обнаружил там Гоуста. Тот стоял слегка отвернувшись.       — Могу зайти? — спросил он прямо.       Мактавиш посторонился, его заинтриговал внезапный приход сержанта, который как к себе в комнату смело зашел, но в глаза не смотрел.       — Что случилось? — уточнил Мактавиш.       Молчание Гоуста напрягало. Если произошло что-то серьезное, то капитан должен был одним из первых это узнать, а Саймон ничего не говорил, будто случилось что-то действительно страшное.       — Вы сказали, что вас не любят люди и животные, — произнес Саймон, и Джону полегчало от осознания, что ничего не сгорело и не взорвалось на базе, — это не так и я могу доказать.       — Что, — усмехнулся Джон, — будешь моим песиком?       Колкости в сторону Гоуста, как Мактавиш ни пытался, не переставали литься, хоть их и стало в разы меньше. Саймон нахмурился, это было видно даже через очки. Зачем они ему ночью?       — Буду. — Гоуст произнес твердо, хоть и тихо.        Джону даже показалось, что он неправильно услышал, но Саймон посмотрел ему прямо в глаза. Мактавиш понял, верно расслышал. Стало неловко, хотелось избавиться от этого ощущения.       — Тогда голос, — произнес он просто.       Капитан был уверен, что Гоуст в качестве шутки гавкнет или издаст какой-то похожий звук на собачий лай, но тот продолжал смотреть прямо в глаза несколько долгих секунд, а потом сказал уверенно:       — Вы мне нравитесь, капитан. — Он опустил голову, но затем резко поднял, — даже не так. Я вас л…       — Стой-стой, — перебил его Мактавиш, закрыв ему рот ладонью.       Он пытался переварить услышанное. Столько времени мучиться, думать о нем, и в какой-то день просто услышать от него признание? Нет, как-то слишком идеально. Такого не могло быть. Мактавиш потер свое лицо и вздохнул глядя на Гоуста, который смиренно его ждал. Джон сделал короткий шаг к нему и медленно снял с него очки, видя его глаза, о которых так долго мечтал, тот самый взгляд от Саймона, который мог только присниться ему. Хотелось верить, что обожание, преданность и влюбленность в них ему не мерещилось.       — Саймон…       — Я понимаю, что не должен был этого говорить, но с каждым разом мне все сложнее держать в себе. Давайте сделаем вид, что ничего не было? — попросил Гоуст, забирая очки.       Саймон хотел выйти, но Джон схватил его за руку. Нет, так просто он от него не уйдет. Ни в этот момент, ни потом. Мактавиш улыбнулся, притягивая сержанта к себе. Капитан аккуратно коснулся его маски, желая снять ее, но не знал: мог ли? Саймон сам потянул балаклаву снизу вверх, открывая свое лицо. Джон сглотнул. Слишком красивый, чтобы прятаться, но может оно и к лучшему.       Капитан провел по щеке Райли пальцами, аккуратно касаясь скулы, разглядывая его, чтобы запомнить каждый сантиметр. Он был уверен, что теперь с точностью сможет его нарисовать. Его глаза с длинными ресницами, аккуратный нос, несмотря на множество рукопашных боев, линию подбородка, губы… Такие манящие и наверняка мягкие. Джон глядел на них, боясь сделать следующий шаг, спугнуть. Но Саймон сам потянулся к нему.       Губы и правда были такие мягкие, что невозможно оторваться. Джон схватился за Гоуста, прижимая его, слово хотел вжать в себя. Саймон в ответ не сопротивляясь льнул к нему. Было жарко, дышать становилось тяжелее, но никто из них не думал отстраняться. Джон так долго ждал этого момента, что хотел быть с ним ближе до последнего.       Саймон отодвинулся, но уткнулся лицом ему в плечо, тяжело дыша. Джон счастливо улыбался, продолжая обнимать сержанта.       — Так значит, — начал первым говорить Гоуст, когда отдышался, он поднял голову, смотря в глаза капитану, — я все это время вам нравился? — Джон кивнул на его вопрос, — а как же все эти подколы? И «Имя твое дурацкое»?       Мактавиш улыбался, чувствуя себя самым счастливым на планете, поглаживая Саймона по спине. Он видел его глаза, лицо, легкую улыбку и больше ничего было не нужно.       — Ну имя-то и правда дурацкое, — усмехнулся Джон.       Саймон криво улыбнулся, пытаясь показать подобие обиды, но долго не продержался. Подался вперед, вновь припадая к губам капитана, тут же чувствуя ответ на поцелуй.