Лишь ты
Я был беспомощен и растерян, он покорил меня так, как никто никогда не покорял.
Платон, «Пир»
Судьба являет свое всесилие там, где препятствием ей не служит доблесть, и устремляет свой напор туда, где не встречает возведенных против нее заграждений.
Никколо Макиавелли, «Государь»
Как нам общаться с мужчинами, которым всю жизнь вбивали в головы, что они не должны выражать свои чувства? Мужчины, стремящиеся к любви, сначала должны обрести голос, чтобы позволить говорить своему сердцу. Они должны научиться говорить правду.
белл хукс, «Все о любви»
Исход битвы казался предрешенным. Никто не ожидал, что командир Соколов потерпит сокрушительное поражение. Ни один человек не побеждал Гриффита в бою. Тем более никогда не побеждал одним ударом. Никто и подумать не мог, что дуэль закончится пораженным командиром и уходящим вдаль боевым товарищем. Фигура Гатса уже давно скрылась из виду, но побежденный Гриффит все еще сидел на снегу. Абсолютно раздавленный, он глядел в никуда и не обращал внимания на то, что происходит вокруг. Ему хотелось быть где угодно, только не здесь, не среди этих заснеженных гор. Соколы говорили о чем-то, но он не слышал ни единого слова. После ухода Гатса Гриффит почувствовал невиданное ранее смятение — но не потому, что потерял контроль, хотя, разумеется, он впервые его лишился. Он никогда не думал, что соратник захочет его покинуть. На месте Гатса внутри него образовалась невыразимая пустота. Словно все, чего он когда-либо хотел, мгновенно потеряло смысл. Внезапное уверенное касание чьей-то руки вывело Гриффита из небытия. Он поднял взгляд и увидел перед собой рассерженное лицо Каски. — Что же ты сидишь, глупый? — с неожиданным напором возмутилась Каска. — Вы только и можете, что махаться мечами! Ты должен поговорить с ним! — Он ушел, — безжизненным голосом отозвался Гриффит. — Так беги скорее за ним! Гатс не мог далеко уйти. Каска, не увидев в глазах командира энтузиазма, решила надавить на рану посильнее. — Если ты даже не попытаешься его остановить, ты никогда себе этого не простишь! Слова Каски подействовали как жесткая, но отрезвляющая пощечина. Гриффит подскочил и, не сказав ни слова, пошатываясь, побежал по оставленным на снегу следам. Каска оказалась права — он действительно быстро догнал Гатса. Не заметить его было физически невозможно — на фоне белоснежного леса гигантская черная фигура выглядела как мишень. — Гатс, постой! Воин никак не отреагировал на оклик и продолжил свой путь как ни в чем не бывало. Гриффит ускорился и вскоре поравнялся с Гатсом, идя с ним практически синхронно. — Гатс, прошу тебя, остановись. Так люди обычно реагируют на надоевшее насекомое — стоически игнорируют. — Скажи мне, чего ты хочешь! Что мне сделать, чтобы ты остановился? Гатс и не планировал останавливаться. Весь его вид был преисполнен решимости. Если бы не трагизм ситуации, то со стороны преследование Гриффита выглядело бы даже комичным. Он прицепился к нему как репейник, всем своим видом демонстрируя, что он будет продолжать идти сколь угодно долго. Самообладание редко покидало Гриффита. Но в тот момент порыв отчаянья непреодолимо толкал его на импульсивные действия, которые решениями даже назвать было сложно. Он не мог себе представить, как будет жить дальше, если у него ничего не получится, и Гатс все-таки не остановится. — Ты много раз видел меня в бою, Гатс, — начал Гриффит, стараясь удерживать заданный темп ходьбы. — Ты знаешь, что я вынослив. Я буду идти за тобой, пока ты не остановишься. Я заставлю тебя пожалеть о том, что ты не убил меня сегодня. Гатс продолжил свой путь, но все же нехотя заговорил. — Уже слишком поздно. Все кончено. Признай поражение, Гриффит. Нам не о чем разговаривать. Каждое его слово было мечом, вонзенным в тело. Мечом, который он отказывался принимать. Гриффит решил — если он не может заставить Гатса силой, убедить его своим красноречием, не может взять его измором, то он заставит его остановиться тем, чем они покорили друг друга в первом бою. Непредсказуемостью. Гриффит обогнал Гатса и рухнул перед ним на колени. Эффект неожиданности сработал как надо — воин не мог не остановиться. Но застыть заставило его вовсе не это. Гатс знал, как Гриффит дорожит достоинством и честью — умолять и унижаться было ему несвойственно. Он никогда и не перед кем не становился на колени. — Умоляю, давай поговорим. Гатс несколько смягчил свой суровый взгляд и кивнул, давая понять Гриффиту, что тот может говорить. — Почему ты уходишь? Это был самый очевидный вопрос, который только можно было задать. — У меня теперь своя дорога, — ответил Гатс, скрестив руки на груди. — Отличная от дороги Соколов. — Отличная от дороги Соколов? Я не понимаю, почему ты решил уйти, — с внешним хладнокровием начал Гриффит, хотя ему хотелось перейти на крик. — Все было так хорошо, что же случилось? Мы столько вместе достигли за эти три года. Что изменилось? Ответ последовал не сразу. — Я хочу следовать за своей собственной целью. Я больше не могу следовать за чужими мечтами, не могу идти у них на поводу. Гриффита озарило болезненное осознание. — Так ты слышал наш разговор с Шарлоттой? Взгляд Гатса стал для ошарашенного Гриффита ответом на все вопросы. «Мне кажется, что настоящий друг никогда не полагается на чужую мечту. У человека, который мог бы стать моим настоящим другом, должна быть причина жить без моей помощи. Тогда он всем своим сердцем и всей своей душой будет защищать свою мечту. Он, не мешкая, сразится за нее даже со мной. Для меня настоящий друг тот, кто будет стоять на этом наравне со мной». Гриффиту хотелось восторженно воскликнуть: «Так ты хочешь уйти для того, чтобы стать равным мне!». — Какой же ты глупый, Гатс! — горько рассмеялся Гриффит. — Я всегда считал тебя равным себе. С самого первого нашего поединка. Я бы никогда не вывихнул тебе плечо, если бы не считал тебя опасным. Когда ты присоединился к Соколам, мы всегда сражались плечом к плечу — как равные. Я доверял тебе так, как никогда никому не доверял. Ты никогда не был моей «правой рукой», а если и был, то это значит, что я был левой. Я никогда не считал тебя ниже себя. И не было ни дня, чтобы это было не так. Гатс некоторое время обдумывал сказанное. В самом деле он всегда знал, как Гриффит его ценит. Казалось, что все со стороны тоже это понимали — чего только стоит брошенная вскользь кличка «любимчик Гриффита». О негодовании Каски и говорить нечего. Он занимал особое положение среди Соколов, и дело было не только в важных заданиях во время операций. Гриффит без раздумий готов был отдать жизнь только за одного солдата. — Я всегда считал, что ты стоял наравне со мной. Я ошибочно полагал, что это очевидно. Гриффит надеялся, что найдется довод, который заставит Гатса передумать. Но во взгляде солдата не было ни капли сомнений. Решение было принято. — Мне больше нет места в Соколах. Хочу добиться чего-то сам. Ради себя, а не ради кого-то еще. Я не смогу и дальше жить в тени чужой мечты. Гриффит слышал в словах Гатса свои собственные, отчего ему становилось горько вдвойне. — Гатс, тебе не надо никуда уходить. Ты можешь искать свою мечту здесь, с Соколами, с… — Гриффиту хотелось добавить «со мной», но он вовремя себя одернул. — Ты лучший боец, Гатс. Тебе всегда будет место в Соколах. –У тебя есть целый отряд отличных бойцов. Зачем тебе я? Гриффит отвел взгляд в сторону, чтобы Гатс не понял все по его лицу. — Сегодня я понял… Гриффит понял действительно многое. Он осознал, насколько зыбкой оказалась его мечта. Как будто то, к чему он стремился всю свою жизнь, перестало иметь значение. Когда Гатс победил его, он понял, что был готов оставить свою мечту, только бы Гатс не уходил. — Моя мечта… Я начал в ней сомневаться. Гатс был поражен. Мечта Гриффита казалась чем-то неизменным, словно появление солнца на небосводе. Его мечта — путеводная звезда, которая вела за собой и Гриффита, и его отряд. Гриффит, в последнее время казавшийся Гатсу далеким и недостижимым, в одно мгновение перестал казаться таким. — Гриффит, я совсем не понимаю тебя. Разве не об этом ты мечтал всю свою жизнь? — Да, мечтал. Прекрасный королевский замок манил Гриффита с детства. Сказочный, желанный, недостижимый. — Знаешь, Гатс, почему я хотел стать королем? — начал Гриффит, глядя Гатсу прямо в глаза. — Я хотел свое королевство, потому у меня не было ничего. Тебе это знакомо. Я был нищим и безродным. Мне так хотелось иметь что-то… Мечта придавала моей жизни смысл, указывала мне путь… Гриффит опустил голову, словно прибитое ветром дерево. — Но сейчас мне кажется, что я продолжаю идти, только потому, что начал этот путь. Я не могу отступить назад, я слишком далеко зашел. Столько людей погибло из-за меня. Путь к моей мечте устлан трупами. Невообразимое количество бойцов погибло на поле боя. Речь шла не только о верных ему солдатах и тех, кого они убили. На руках Гриффита кровь тех, кто стоял у него на пути. Кого-то Гриффит убил своими руками, кого-то — чужими. Ради цели он шел на ухищрения, интриги и подковерные игры. Выбора у него не было. Такова борьба за власть. Весь этот тернистый путь казался абсурдным, если учитывать, какую сильную народную любовь имел Гриффит. Люди тянулись к нему, его харизма очаровывала и заставляла следовать за собой. Если бы королей выбирали, он, вне всякого сомнения, занял бы трон. Для царствования ему недоставало лишь царства. — Но это был их выбор, — продолжил Гриффит, не в состоянии прогнать от себя образ окровавленного поля после прошедшей битвы. — Так что какой смысл сожалеть о чем-то и раскаиваться в грехах… — Веришь ли ты в то, что говоришь? — Ты можешь отрезать мне язык, если тебе хоть раз покажется, что я с тобой нечестен. Гриффит не лукавил — он действительно говорил правду. Просто не всю. — Ты старательно делаешь вид, что не испытываешь вину, но я знаю, что это не так. Ты говоришь о своей мечте как о бремени. Как о долге, который ты должен выполнить перед павшими. Гриффиту стало физически плохо от того, насколько Гатс прав. Ему порой казалось, что Гатс видел его насквозь — словно всегда точно знал, о чем именно он думал. Правда стала подобна напору воды, прорывающей трещину в плотине. — Я ответственен за смерть каждого убитого солдата. Они умерли за мою мечту. Сожаление о погибших было грузом, постоянно давящим на плечи Гриффита. Долгое время он пытался убедить себя, что ему безразличны люди, умирающие за него. Даже если он мог на время абстрагироваться от всепоглощающей вины, где-то в глубине жило раскаяние, которое было готово целиком поглотить его. — Послушай, Гриффит, — начал Гатс, глядя на подавленного Гриффита. — Как бы тебе не было сложно это принять, но каждый солдат делал выбор. Люди не безвольные марионетки. Они сами решили за тобой идти. Ты дал им то, чего у них никогда не было бы в обычной жизни. Эти люди погибли не только за тебя, но и за себя тоже. Ты можешь хоть всю жизнь испытывать вину за произошедшее, но это ничего не изменит — павших не вернуть. Из уст Гатса доводы казались Гриффиту неоспоримыми. — Возможно, ты прав, — подал он голос. — Тем не менее, сказать, что я совсем не виноват — значит соврать. Ты знаешь… Я часто вспоминаю того мальчика, который мечтал стать рыцарем. Он был настолько юн, что самой ценной его вещью был игрушечный рыцарь. Мог ли он сделать выбор? Гатс отвернулся. — По крайней мере, его кровь не на твоих руках. Затухающий взгляд маленького ребенка вновь возник у Гатса перед глазами. Вспомнил, как перед смертью на мгновение взял его за руку. Гриффит мгновенно все понял. — Ты не виноват в смерти Адониса, Гатс. Это была случайность, несчастный случай. Он оказался не в том месте и не в то время. Если кого и винить в его смерти, то только меня. Это я послал тебя на задание. Ты просто выполнял мое поручение. Муки совести иногда сильнее доводов разума. В этом они хорошо понимали друг друга. — Я испытал удовлетворение, когда узнал о его смерти, — честно признался Гриффит. — Ведь его гибель означала, что претендентов на трон стало на одного меньше. Гриффит глубоко вздохнул. — И все-таки я страшный человек, Гатс. Я способен на чудовищные поступки. — Ты вновь говоришь это «Убийце сотни». Гатс и Гриффит пристально посмотрели друг на друга. — Ты никогда не убивал ради забавы или удовольствия, — возразил Гатс. — Ты не святой человек, это правда. Но ты не чудовище. Легкая улыбка коснулась лица Гриффита. Безоговорочно они принимали даже самые темные стороны друг друга. Безоценочно, как факт. — Все, что ты делал, было сделано из необходимости, — продолжил Гатс. — Посмотри, сколь многого Соколы достигли. Титул белых рыцарей — то, о чем никто не мог подумать даже в самых смелых мечтах. Безродные бедняки ходят по дворцу как дворяне — и все это благодаря тебе. Успех Соколов был колоссальным — отряд был настолько безупречен, что даже знати пришлось считаться с присвоением воинских званий выходцам из самых низов. Их победы привели к окончанию Столетней войны. Небывалый подъем, почти беспрецедентный. Выше прыгать уже некуда. Дальше только королевство. Первоначальный план был полон деталей, но тем не менее, он был простым. Гриффит должен жениться на принцессе, стать законным претендентом на престол, а затем убить короля. Как именно — не столь важно. Отравить ядом, устроить засаду, отправить наемника или рискнуть — и расправиться лично. Все это было мелочами. При необходимости он не побоялся бы убить и принцессу. Сердце бы его дрогнуло, но рука — никогда. Гриффит часто представлял, как все произойдет. Его коронация — и водружение короны на голову. Он представлял, как садится на трон, а по правую руку от него… Холодный пот пробрал Гриффита, когда он понял, что там может не оказаться того, кого он больше всего желал бы видеть. — Сложно отрицать, что это в самом деле так, — прогоняя размышления, нехотя согласился Гриффит. — И все-таки я достаточно замарал руки. Я был готов на все, ведь я мечтал о своем королевстве больше всего на свете. Сейчас моя цель как никогда близко — до королевского трона рукой подать. Брак с принцессой завершил бы мой путь. Вот только… — Вот только? — Я не хочу жениться на Шарлотте… — И не хочешь жениться вообще. Гриффит пытался сделать вид, что его не смутило сказанное. Словно следуя аристократическому этикету, он невозмутимо прокашлялся. — Не понимаю, о чем ты. Гатс рассмеялся впервые за долгое время. Смех смутил Гриффита еще больше. — Как давно ты понял? — Сразу же, как впервые об этом спросил, — ответил Гатс, усмехнувшись. — Гриффит, у меня на месте оба глаза. К тому же… Все девушки от тебя без ума, но ты не взглянул ни на одну. А когда взглянул — то исключительно для того, чтобы приблизиться к своей цели. Гриффит кивнул, признавая, что Гатс не ошибся в своих догадках. Не бояться быть собой — это роскошь, которую не каждый может себе позволить. — Что ж, некоторые вещи действительно кажутся очевидными, если сложить их воедино. Напряжение повисло между ними, хотя напряженнее их разговора придумать было сложно. — Ты ведь знал про мою связь с Генноном? — Да, — решил не отпираться Гатс. — Каска мне рассказала, когда мы восстанавливали силы после падения в реку. — Знай, что я ни о чем не жалею, — резко произнес Гриффит, словно пытаясь больше убедить себя, чем Гатса. Он жалел. Воспоминания были мерзкими, вызывали отвращение и желание содрать кожу. Гриффит чувствовал себя грязным. Тот факт, что он сделал это из необходимости, лишь на малую долю уменьшал его мучения. — Это изменило твое мнение обо мне? — спросил Гриффит с вызовом, хотя на самом деле он очень боялся ответа Гатса. — Я тебе противен? — Вовсе нет, — мгновенно отреагировал воин. — Я больше был удивлен… Внутри Гриффита уже в который раз на дню что-то рухнуло. — … твоей самоотверженностью. Не каждый готов пойти на такое ради благополучия отряда. Гриффит почувствовал небывалое облегчение. Ему было приятно знать, что Гатс не осуждал его. — Ты сделал то, что должен. Ты превосходный командир, Гриффит. Гриффит именно так себя и успокаивал в те моменты, когда воспоминания возвращались к нему и терзали своей отвратительной точностью. — Я использовал его. — Но не больше, чем он использовал тебя. Молчание повисло между ними — стало слышно колыхание заснеженных веток от ветра. Гриффиту вновь захотелось расцарапать себя до кровавых следов. — Даже если ты сам на это пошел… Если он тебе заплатил, это не значит, что ты этого хотел. Гриффит задрожал. — Ты прав, я этого не хотел, — проронил Гриффит, стараясь вернуть себе самообладание. — Я так благодарен Каске, что она оказалась рядом. Боюсь представить, что бы со мной было… Гриффит вспомнил, как тогда стоял в реке полностью потерянный и разбитый. Взятие крепости Долдри стало его личной победой. Увидеть страх в глазах старого губернатора было для Гриффита почти так же желанно, как захватить неприступную крепость. Но после убийства Геннона лидеру Соколов не стало легче — прошлое все равно оставалось с ним. — Я рад, что убил его. — Но легче тебе от этого не стало? Гриффит оторопел. — Но откуда ты… Он сразу все понял. Гриффит поднял на Гатса взгляд, полный ужаса, ярости и безграничного сострадания. — Гатс, я не могу подобрать слов, чтобы выразить все свое сожаление. Гриффиту захотелось подскочить и подойти к Гатсу, но он одернул себя. Он понимал, как ему нужно выговориться. — Мне было девять, когда Гамбино продал меня наемнику из своего отряда, — произнес Гатс. — Может... Я беру свой меч ради того, что больше никто не посмел меня тронуть. Гатс отчаянно бросался в бой не только ради выживания. Ему больше никогда не хотелось чувствовать себя беззащитным. — Я убил его, но легче мне от этого не стало. То, что тогда случилось, сильно сломало меня… Я боялся подпускать кого-то к себе. Считал людей опасными. Гриффит был в смятении, он и предположить не мог подобного. Казалось, многое для него встало на свои места. — Мужчин, — выпалил Гриффит. — Ты считал опасными мужчин. Гатс кивнул. — Я никогда никому этого не говорил, а тебе сказал. Впервые они показали свои старые раны. Старые, но при этом не прекращавшие кровоточить ни на секунду. Самые тяжелые их битвы происходили не на поле боя — и их не выиграть при помощи меча. Рассказав о самых темных страницах своих историй, мучивших их в кошмарах, оба почувствовали необъяснимое облегчение. — Порой мы забываем, какая большая сила кроется в том, чтобы продолжать идти дальше. — Да, — задумчиво согласился Гриффит, восхищаясь стойкостью Гатса. — Идти дальше. Все как будто вело к тому, чтобы Гатс ушел. Словно судьба или злой рок благоволили, чтобы это произошло. Но Гриффит не мог его отпустить. — Я не смогу идти дальше без тебя. — Почему ты хочешь, чтобы я остался? Гатс поймал его. Гриффит не смог бы соврать, даже если бы захотел. Обманывать Гатса было выше его сил. — Так почему? Некоторые вещи чрезвычайно сложно произносить вслух. Кажется, что им обоим было легче бросаться в бой, чем открывать сердце. — Скажи, почему три года назад ты сказал мне, что не хочешь потерять отличного воина? Я всего лишь один из твоих бойцов. Но ты был готов отдать свою жизнь за меня, простого солдата. Такие умные парни, как ты, не поступают так опрометчиво. Так почему? — Ну и ну… Я думал, что все выяснилось три года назад. Да нет никакой причины. Тебе обязательно нужно знать, почему? Тебе правда нужна причина каждый раз, как я решаю рискнуть своей жизнью ради тебя? — Помнишь наш разговор после битвы с Носферату Зоддом? Ты спросил у меня, почему я каждый раз готов рисковать жизнью ради тебя. Я ответил, что нет никакой причины. На самом деле я хотел тогда сказать, что я… — Я знаю, — прервал его Гатс. — Я тоже. Гриффит поднял на Гатса непонимающий взгляд. — Я не могу поверить своим ушам, — только и смог проговорить он. — Это правда? Его вопрос звучал так по-детски и наивно, что Гриффит сам удивился этому. Голос дрожал, вероятно, впервые за всю жизнь. Гриффит не мог поверить, что был так слеп все это время. — Но… — Я оставался в отряде Соколов не только потому что три года назад ты победил меня на дуэли, но и потому что я сам всегда этого хотел, — начал Гатс. — Я был верен тебе как пес. Я был готов сделать все, о чем бы ты ни попросил. Я бросался в любую битву, выполнял любой приказ. Я дрался этим мечом за тебя. Лицо Гриффита засияло. — Но я думал, что… — Одно другому не мешает. — Но почему ты мне не сказал? — Я ошибочно полагал, что это очевидно. У Гриффита не нашлось слов. Признание изменило все. Отошли на второй план и войско, и даже королевство. Не существовало слов, которые могли бы описать его восторг и радость. Гриффиту сразу захотелось сбежать вместе с Гатсом. Никто бы и никогда не смог ничего с ними сделать. Не повезет тому, кто попадется им на пути. Ни один человек или монстр не смог бы их одолеть. Сильнейшие воины Мидланда, которые вдвоем были как целая армия. Гриффит представил, как они будут вместе странствовать по миру — доблестные и свободные. — Гатс, я хочу уйти вместе с тобой, — порывисто сказал Гриффит, прикладывая руку к сердцу. — Пожалуйста… Давай возьмем лошадей и уедем отсюда? — Но не будешь ли ты жалеть о принятом решении? Пути назад не будет. — Гатс, я уверен в этом решении больше, чем во всех решениях, которые я когда-либо принимал. — И ты окончательно готов пожертвовать мечтой? Легкая ухмылка коснулась лица Гриффита. — Неужели тебе правда каждый раз нужна причина… Они оба рассмеялись, но затем серьезно посмотрели друг на друга. — Ради тебя я готов пожертвовать своей мечтой. И я жертвую. Сейчас мне кажется, что в моих руках есть все, чего я когда-либо хотел. Лишь ты. Лишь ты и только ты заставил меня забыть о моей мечте. Гатс подошел поближе и максимально сократил дистанцию между ними. Он аккуратно взял лицо бывшего командира в свои крупные ладони — точно так же, как это было в день их первой битвы — и глаза Гриффита засияли от восторга. — Мне тоже кажется, что все, о чем я когда-либо мечтал, находится у меня в руках. Гатс опустился к Гриффиту на снег. — Гатс… Я целиком, мой меч и моя жизнь принадлежат тебе. Их объятия были такими, словно они встретились после многолетней разлуки. Гриффит прислонился к груди Гатса. Никогда он не был счастливее, чем в ту секунду. — Гатс, прости меня. — За что ты извиняешься? — За то, что почти разрушил все, что было. Я чуть не совершил самую большую ошибку в своей жизни. — В этом мы с тобой похожи. Гриффит расцепил объятия, и они посмотрели на счастливые лица друг друга. — Пора возвращаться, — сказал Гатс, поднимаясь. — Надо вставать, что-то я совсем сегодня в снегу засиделся, — запричитал Гриффит, позволяя Гатсу помочь ему подняться. — Даже не заметил, как замерз. Того и глядишь — войдет в привычку. Они снова рассмеялись. Гриффит отряхнулся от снега и посмотрел в сторону замка. — Ты решил, как поступишь с Соколами? На кого ты оставишь отряд? — Я думаю, что мы оба знаем ответ на этот вопрос. Гатс и Гриффит одновременно произнесли ее имя. — Даже если она и взбалмошная… — Ох, Гатс, явно не тебе говорить о взбалмошности, — ухмыльнулся Гриффит. Взгляд, полный упрека, коснулся лица Гатса. — Каска — храбрая воительница и отличный командир, — с гордостью произнес Гриффит. — Я уверен, что с ней отряд будет в полном порядке… А Джудо станет для нее прекрасной правой рукой. — Был отряд Сокола — станет отряд Соколицы. Гриффит на мгновение задумался. — Нам явно предстоит непростой разговор. — Возможно, даже пару раз получим по лицу, — хмыкнул Гатс, представляя, как Каска дает ему пощечину. — Но мне не привыкать. За один день из Соколов ушел один боец, что уже было большой потерей. Но они должны вернуться и сообщить, что уходит целых два бойца. И не просто два бойца, а командир ударного отряда и лидер. — Как мы объясним все Каске и остальным Соколам? — Я уверен, что они все поняли еще раньше, чем мы, — бросил Гриффит, улыбнувшись. — Каска догадалась вообще раньше всех. Даже раньше нас. Гриффит неожиданно рассмеялся. — Гатс, какие же мы дураки! Все невысказанное стало явным. С плеч Гриффита будто свалилась гора. Гатс тоже чувствовал небывалое облегчение. Они поравнялись и направились в сторону замка. Заснеженная поляна оставалась позади. Гриффит вдруг остановился. — Подожди, есть еще кое-что. Гриффит снял со своей шеи бехелит и покрутил его в руке. — Признаться, всегда в дрожь бросало от этого кулона. — Он мне больше не нужен. Моя мечта уже исполнилась. Старая гадалка ошиблась. Хочется верить, что мы сами вершим свою судьбу. Гатс неожиданно для себя вспомнил пророчество Носферату Зодда. «Когда он не сможет добиться своей цели, тебе будет суждено встретить свою смерть, ты никак не сможешь избежать ее». Однако Гриффит только что отказался от своей мечты, но они оба стояли целые и невредимые. «Зодд такого и представить не мог» — усмехнулся про себя Гатс. — Разрубишь? Гатса не нужно просить дважды — он мгновенно вынул меч из ножен. Гриффит подбросил бехелит, а Гатс разрубил его пополам прямо на лету. Кулон даже вскрикнуть не успел, а искры от него разлетелись в разные стороны. — Здорово, да? — Да, искры очень завораживают. Гатс внимательно посмотрел на спутника, но не увидел в нем ни капли сожаления. Гатсу даже показалось, будто Гриффит и впрямь светится как солнце. Это правда было тем, чего он хотел. Чего оба хотели. Они вместе продолжили свой путь. — Гатс, могу я спросить? Тот одобрительно хмыкнул. — Ты сказал, что ты знал… — Я давно догадывался, — признался Гатс. — Но полностью убедился после нашего разговора с Каской в пещере. — Да, многое же вы успели обсудить, пока латали боевые раны, — Гриффит улыбнулся, хотя внутренне вздрогнул, вспоминая тот день. — Надо обязательно поблагодарить Каску. Это она убедила меня побежать за тобой. Кто знает, что бы могло случиться… О таком исходе думать никому из них не хотелось. — К слову о ней… Ты единственный, кого не интересовала Каска. — Не в моих правилах интересоваться боевыми товарищами. Он произнес это так заученно, словно отвечал на это возражение уже множество раз. Гатс резко остановился и поднял бровь. Язвительный взгляд заставил Гриффита осознать, что он только что сказал. — Хорошо, кроме одного исключения. Они продолжили путь в сторону замка. Все самые важные вещи уже были сказаны, поэтому Гатс и Гриффит молча шли, думая каждый о своем. Им было просто важно знать, что они рядом и идут вместе. Они знали, что впереди их ждет тысяча разговоров. Внезапно Гатс с серьезным видом заговорил. — Я давно хотел спросить… — Да? — Ты научишь меня свистеть в листочек? Гриффит заливисто захохотал. — Мой дорогой друг, я научу тебя всему, чему ты только захочешь. Их смех и обрывки вновь вспыхнувшего разговора разносились посреди заснеженных гор и деревьев. Лишь природа была свидетельницей этой умиротворенной картины. Разрубленный пополам бехелит одиноко лежал в снегу.