дурак идиот конченый балбес.
– И всё? – удивленный не меньше Чонвона, спрашивает Джей. Младший только сглатывает и невнятно кивает головой, забивая на последние капли трезвости. Бабушка ведь всегда твердила: «Думай, прежде чем говорить или делать». Видимо, все плоды её уроков благополучно пошли коту под хвост по собственному велению её недалекого внука. Джей, до сих пор не отошедший от сказанного ранее, нерешительно тянется к карману своих идеально выглаженных Prada и достает оттуда телефон самой последней модели. Он даже не задает лишних вопросов, а только молча проводит по экрану, пока Чонвон уже вовсю сходит с ума, в мыслях ударяясь об стену головой, жалея о сделанном решении. Без преувеличения, с каждым разом, как Пак смахивает влево, младший становится ближе к нервному срыву, и злиться в этой ситуации остается только на себя, ни на кого другого. Только на юношескую глупость. На чертовый необъяснимый интерес. На это волнительное чувство в животе. – Слушай, а знаешь, я передума– – Уже поздно, Чонвони, – на лице старшего – самодовольная ухмылка, которую так и хочется содрать с чужого лица. – Тебе очень нравится эта ситуация, не так ли? – цедит каждое слово сквозь зубы Чонвон, а сам еще сильнее покрывается румянцем. – Несомненно. Меня всё очень даже устраивает, – Джей кладет телефон лицевой стороной вниз, а спустя секунду раздается уведомление уже на мобильнике Чонвона. Тот даже не удосуживается открыть и посмотреть, смысла в этом всё равно никакого. – Самое время отвечать за свои слова. Или грош им цена, Ян Чонвон? Он Дьявол, если бы Люцифер не был падшим ангелом и чистым злом в его истинном проявлении. Дьявол, что с особым, почти садистским наслаждением нащупывает границы чужого терпения, возводит их максимуму и с пеной у рта выжидает, когда младший наконец сдастся, отбросит напускную гордость и позволит ему растопить эту старательно воздвигнутую им же ледяную стену. У Дьявола в руках бесконечность, а в аду – жара несметная. – Ха, – с шумом выдыхает Чонвон, – думаешь, деньги могут купить всё? – язвит, хмурится и глядит ядовито. – А кто себя собственноручно в это втянул, позволь поинтересоваться? И ведь крыть даже нечем – Чонвон, как умирающая овечка, отчаянно тянется к спасению даже когда перед ним уже нависнул и широко раскрыл свою пасть плотоядный хищник. – Я не одна из твоих продажных шавок, – выплевывает каждое слово младший. – Твои слова говорят об обратном. – Я оступился, ясно?! Не подумал. Дурак я, – парниша хватается за собственные волосы и почти срывает со своего скальпа густые клочки, но его останавливает чужая рука, слабо сжавшая запястье. – Я знаю-знаю, – произносит Пак успокаивающе, хотя внутри уже вовсю ликует. Каждый раз, стоит только бросить взгляд на Чонвона, у Джея тут же без каких-либо погрешностей зарождается это нездоровое желание выудить из брюнета как можно больше эмоций, и в этом плане старший действительно являлся садистом.하나
9 апреля 2024 г. в 16:12
– Можно тебя поцеловать?
В просторной гостиной становится до удушья тихо, и в такие моменты остается только жалеть, что находишься не в каком-нибудь шумном, густонаселенном районе где-то на широте Сеула, а в этой полупустой двухэтажке, отлично вписавшейся в местный лесной пейзаж.
Но ведь и Пак не лыком шит и явно с намерением арендовывал этот роскошный коттедж, принципиально рассматривая только загородные варианты. Неспроста звал к себе Чонвона в час ночи «просто посмотреть фильм», не без задней мысли присаживался ближе и как бы невзначай дотрагивался до его шеи, пальцем аккурат проводя по затылку.
Не будь Джей наследником крупной корпорации, что вечно мелькал в ленте новостей и в целом вел активную социальную жизнь, и не имей он доброго, мягкого нрава, почти никак не обласканного и развращенного роскошью до снобной тошноты, Чонвон бы посчитал, что сюжет этой ночи отлично бы послужил какому-нибудь низкосортному хоррору, который они сейчас как раз-таки смотрели на широкоугольном экране его телевизора. Так могла бы начаться очередная история о наивном студенте политехнического университета, который только вступил во взрослую жизнь, и серийном убийце, не обделенном присущей для социопатов харизмой и внешней притягательностью.
Но Джей не был социопатом – Чонвон знал наверняка. Он мог бы даже поставить двадцатку на эти лучистые, пытливые глаза. У психов, убийц и негодяев взгляд совершенно другой. В них нет жизни, эмоций, чувств – ни одного отголоска на сострадание, у Пака же оно прослеживалось практически всегда, возгоралось каждый раз, когда мимо проходил пьяница или нуждающийся мальчонка, познавший нищету.
Чонвону внезапно вспоминается разговор, во время которого он проболтался старшему, что очень любит природу, что на старости лет хотел бы переехать в загородный домишко, как это бывает: огород, большой сад и улыбки маленьких внуков. Наверное, именно тогда Джей начал искать дом где-нибудь в глуши – чтобы Чонвон насладился природой и чистым воздухом. Эта мысль, разумеется, не может не успокоить тревогу и слегка погладить собственное эго.
Вопрос соскальзывает с чужих губ с такой непринужденностью, как если бы они произносили эти слова на ежедневной основе.
«Поцеловать?» – мысленно повторяет у себя в голове Чонвон, не находя подходящих слов для ответа. Он находит в себе силы развернуться к нему, содрать тяжелую руку со своего плеча и обратиться к старшему с максимально бесцветным лицом.
– Ты сдурел?
Слышится чужой заливистый хохот, раздавшийся будто из самого брюха, поднявшийся к грудной клетке и вырвавшийся наружу. Чонвон глазеет на Джея несколько обескураженно, а тот в свою очередь с нескрываемым интересом наблюдает, как младший резким движением головы смахивает сползшие к своему лицу темные пряди.
– Мой разум чист и ясен, если это единственное, что тебя волнует, – снова раздается бархат чужого голоса, и в нем по-прежнему читаются нотки насмешки.
– Очевидно, ты врешь, – Чонвон надеется этой фразой дать Паку понять, что он не намерен сегодня показывать слабину. Даже перед ним. Нет, особенно перед ним.
– Ну так можно поцеловать тебя?
– Нельзя, – соскальзывает с языка легко, что на первый взгляд могло бы показаться, будто Чонвон вовсе не волнуется. Но дрожь в ногах унять ему не удается, и Пак читает эти невербальные жесты: то, как незаметно сокращаются мышцы на маленьком, аккуратном личике, как подрагивают слегка сомкнутые губы, как сжимаются в кулак покоящиеся в карманах руки.
Джей давить не хочет от слова совсем и, не будь сейчас в глазах Чонвона очевидного интереса, несомненно бы отступил. Но что есть, то есть, так что унимать свой пыл у Пака сегодня явно не было в планах.
– Что мне сделать, чтобы ты согласился?
Чонвон какое-то время молчит, будто долго что-то обдумывает – как если бы было над чем думать. Зачем он вообще сидит здесь в его доме, на его диване, в его гребаных тапочках?
Парень делает глубокий вдох, рассчитывая на собственную вразумительность, и снова прерывает нависшую тишину. Но сказанное далее совсем не перекликается с тем, к чему он пришел, предаваясь размышлениям.
– Дай мне пятьсот тысяч вон, и тогда я, возможно, подумаю.
Как сильно могут зардеть его щеки? Насколько жалостливое лицо он может состроить, если обстоятельства не складываются в соответствии с его ожиданиями? Как именно проявляется нужда во внимании у этого до боли незаурядного персонажа? И проявляется ли вообще?
– Расслабься, это всего лишь поцелуй, – плавно переходит на шепот старший.
– Не для меня, ты, чертов извращенец.
– Да-да, я извращенец.
– Гребаный педик.
– Точно. Я охуевший пидарас.
– Ненавижу тебя.
– А ты мне нравишься.
Чонвон сникает, отводит взгляд смущённо, и Джей, завидев моментальную смену в реакции парня, загорается новой, очевидно, безумной идеей.
Последнее, что успевает сорваться с губ Чонвона до того, как его бесцеремонно потянули за руку, становится оборванное на полуслове: «Что ты..!»
В следующий миг они оба оказываются лежащими на диване: Джей – снизу, с этой его по-идиотски довольной ухмылкой и озорным огоньком в глазах, а Чонвон, соответственно, сверху, прижатый к чужой груди и находящийся не в состоянии сдвинуться из-за пары сильных рук, сомкнувшихся на его талии.
– Ты мне нравишься, очень сильно нравишься, – произносит каждое слово с намеренной интонацией Джей, упиваясь эмоциями Чонвона, чей румянец продолжает усиливаться в геометрической прогрессии.
– Отпусти! Сейчас же! – младший старательно брыкается, но хватка у Джея, как всегда, твердая.
– Что? Не любишь обнимашки? – произносит тот насмешливо, глядя на младшего снизу вверх.
– Иди к черту! – Чонвон бросает на него злобный взгляд, стискивает челюсть до скрежета зубов и лихорадочно ворочается. И продолжает он делать это, пока его силы не иссякают окончательно. Младший сдается, когда понимает, что физически этого человека не одолеть – гребаный Пак Чонсон с его тренировками по три раза в неделю.
– Давай полежим так немного.
– Ты просто ужасен, – доносится снизу приглушенное, но в голосе его слышится поражение. Чонвон в очередной раз уступает, с нарочитым нежеланием отдаваясь теплу чужих рук. Те ощущаются на спине до непривычного…приятно. Шелковая ткань дорогой рубашки мягко ласкает разгоряченную щеку, а от самого Пака веет нотками кориандра, горького миндаля и листьев ангéлики. Чонвон чувствует, как тает в его крепких объятиях, словно первый снег на прогревшейся солнцем земле.
Пак помнил все те шестнадцать попыток признаться Чонвону, которые не увенчались успехом. Ведь при каждой новой попытке младший тут же давал ему отворот поворот, и на какой-то промежуток времени Джей решил попридержать свои баллады о любви. Но сейчас всё было иначе. Сама атмосфера, их разговор и контекст встречи были другими.
Вместе с этим к нему одновременно подкрадывалось любопытство.
Что Чонвон испытывал всё это время? Могло ли это быть облегчение? Радость? Неописуемое счастье? А может быть и другой, наиболее, как объективо судит Джей, нереалистичный, но тоже имеющий место быть вариант – младший мог испытывать чувство страха, что Пак с концами сдался, не выдержал всех этих отказов и решил продолжить общение, но уже в качестве друзей.
В любом случае, Джей не прогадал, когда решил взять паузу от вечных ухаживаний: от спонтанных приглашений покататься на его машине и поглазеть на звезды, от задариваний дорогими часами, брендовыми шмотками и огромными коробками клубники в шоколаде, от нежных улыбок и поэтичных слов. Ведь он впервые за полгода застал такую бурную реакцию на этот, казалось бы, обыкновенный вопрос. С уст Пока срывались фразы и похуже, и Чонвон не мог вот так просто о них позабыть.
Джея часто называли больным на голову из-за особенностей его характера. Молодой, далеко не глупый парень, уверенный в собственной привлекательности на все сто, единственный сын одного из крупнейших бизнесменов в сфере туризма в Южной Корее, которому с детства прививали качества, необходимые для лидера и будущего владельца семейного бизнеса. Преисполненный уверенности, он обходится с людьми, как с занятными игрушками, и использует их, чтобы потешить свое самолюбие.
Так, наверное, и думал о нем Ян Чонвон, что в отличие от него не родился с золотой ложкой во рту и с самого детства осознал и принял свое место в социальной лестнице.
Но что Джею и нравилось в младшем, так это его исключительное чувство самоуважения. Более гордого и преданного своим принципам человека он еще не встречал за весь свой, без капли лукавства, богатый опыт общения со множеством людей – представителей так называемого «высшего класса».
Но неприступность этого паренька также скребла наждачкой и по собственному достоинству, поэтому Джей сразу же загорелся идеей «приручить» его мятежное сердце. А в процессе всех ухаживаний Пак сделал то, на что в начале совершенно не рассчитывал – бесповоротно и беспамятно влюбился. Вот только Чонвон с тех пор, очевидно, так и не поменял свое представление о нем.
– Ты ведь понимаешь, что я не из тех людей, которые просто так разбрасываются подобными словами?
Чонвон понимает. Он всё понимает.
– Просто послушай меня здесь, – в ответ на красноречивое молчание Пак уводит темную макушку младшего немного влево, прижимая ее ладонью.
«Сердце то уж точно не обманет»
Чонвону не остается ничего, кроме как прикрыть веки и повернуться, прижавшись правым ухом к крепкой груди Пака, вдыхая аромат его одеколона.
Один удар…второй…третий…четвертый…бьется равномерно и медленно…
А затем…
Набирает темп, стучит хаотично и почти лихорадочно, будто вот-вот выпрыгнет из груди.
По коже пробегаются мурашки. Чонвон приподнимает голову, но в ней по-прежнему отдается биение чужого сердца. Кажется, будто эта мелодия навсегда останется у него в памяти.
– Ты, наверное, единственный человек, который заставляет меня чувствовать себя таким уязвленным, – внезапно произносит старший, нежно проводя по вьющимся волосам Чонвона, – но знаешь, что самое интересное?
Пак приподнимается на локтях и принимает положение сидя, и Чонвону приходится сделать то же самое.
Последний устремляет на него свои большие чистые глаза, чья красота могла бы затмить блеск тысячи ослепительных бриллиантов, отчего у Джея на мгновение спирает дыхание.
– И что же? – взгляд младшего опускается вниз, к чужим губам.
Пак собирается с мыслями после пары секунд смятения.
– Меня совсем не пугает это чувство. Я мог бы обнажить перед тобой всю свою душу, но чувство собственной слабости будет волновать меня куда меньше, чем твой ответ, твой взгляд или твой голос.
Невозможно произносить такие смущающие вещи и выглядеть при этом абсолютно спокойным, но Джею, на удивление, удается. Его выдают разве что глаза, до того внимательные и глубокие, как желоба неизведанного океана, что хочется погрузиться в них еще глубже. Чонвона пугает мысль того, что ему непроизвольно хочется залечь на самое их дно. Уже чуть позже парень ловит себя на том, что слишком долго разглядывает его полураскрытые губы, и отрывается он от них только тогда, когда по ним – будто издеваясь – проводят большим пальцем обтянутой шелком руки.
– Я… – голос младшего задрожал, а щеки вновь покраснели. Парень практически лишился дара речи и совершенно не мог нормально соображать. Все мысли смешались в кучу, и по одному только взгляду на него можно было понять, что тот до сих пребывает в шоке.
Чонвон хмурится и резко прикусывает губу до металлического привкуса во рту, отчего ту внезапно оттягивают большим пальцем.
– Не надо, не делай так, – едва не вскрикивает Джей, проводя подушечкой своего большого пальца по истерзанной мягкой губе – точно так же, как он проводил по собственной. Он плавно опускается ниже к опущенному подбородку и заставляет парня поднять голову.
Младший глядит на него своими невинными глазками, и в них Джей видит только звезды.
– Это всё из-за тебя, – Чонвон едва не скулит, крутит головой капризно. Его нынешнее поведение совсем не коррелирует с образом того сдержанного студента, вечно таскающегося с кипой учебников, – я теряю самообладание каждый раз, когда оказываюсь рядом с тобой. И…
– И? – Пак тянет выжидающе.
– Еще и это странное чувство, – лепечет младший до умопомрачительного сладко, что Джей готов прямо сейчас усеять паренька поцелуями. Но он сдерживается.
Вот только когда на лице младшего застывает это растерянное выражение лица, когда весь он покрывается пунцово-розовым – от щек до самых кончиков ушей, когда уголки его губ жалостливо опускаются, а робкие глаза застилает пелена…Чонсон в очередной раз позволяет эмоциям взять под контроль свой разум.
Он укладывает руки в замок на талии младшего и притягивает его ближе, неумолимо сокращая расстояние между ними, пока градус в гостиной повышается так, что сидеть в кофте и штанах Чонвону становится уже невыносимо.
– Могу я? – старший спрашивает робко, но даже не дожидается ответа, и просто накрывает его губы своими, на что младший, опешив, задерживает дыхание. Сердце начинает биться с бешеной скоростью, а ноги немеют, становясь ватными.
Джей целует нежно, будто боится в лишний раз причинить боль, и пробует на вкус желанные губы, о которых так долго грезил и которых ему так не хватало. Но когда Чонвон принимается прижиматься к нему в ответ, начиная охотно подставлять губы, то целует уже со стремительно нарастающей страстью – глубоко и пылко, как в последний раз, и полностью растворяется в переполняющих его эмоциях.
Чонвон хнычет, кусается, сжимает ворот его рубашки в своих ладонях, и когда воздуха начинает катастрофически не хватать, отрывается со звонким чмоканьем, отчего между ними натягивается тоненькая ниточка слюны.
Оба дышат тяжело и рвано, Чонвон смущенно отводит голову в сторону, а Джей оттягивает прокушенную нижнюю губу.
– Ты кусаешься, – насмешливо произносит старший, – ты ни разу не целовался до этого?
– Только один раз. С другом. В бутылочку играли.
– Хочешь, научу? Мне же не надо снова платить тебе полмиллиона вон? – губы Джея расплываются в издевательской ухмылке, а Чонвон только бурчит и шутливо бьет старшего по груди.
– Пак Чонсон, клянусь, однажды я тебя придушу.