Последний шаг к любви всей его жизни

      Томми Кинард так – так! – отличается от любого, с кем Бак встречался раньше. И дело вовсе не в том, что Томми очевидно мужчина, а Бак до недавнего времени очевидно встречался исключительно с женщинами. – Вау, – выдыхает он, глядя на дверь, за которой мгновеньем ранее скрылся Томми. – Вау, – повторяет он, кончиками пальцев касаясь губ в попытке задержать тепло поцелуя еще немного. – Вау! – крутится он на месте и глупо хихикает в потолок.       Не четырнадцатилетняя девочка-подросток, как же!       Убрав из уравнения половую принадлежность Томми и собственную бисексуальность, которую он все еще познает, Бак с самого первого свидания видит разницу между Томми и теми, кто был до. – Так ты правда за полгода успел уйти из "морских котиков", пожить на ранчо и улететь в Перу? – Это был этап, – привычно отмахивается Бак, но Томми накрывает его ладонь своей и с неподдельным интересом заглядывает в глаза. – Давай! Мне хочется узнать тебя. Потому что, если верить Кристоферу, «у Бака самые-самые крутые истории».       Услышав это, Бак широко улыбается и даже не пытается скрыть, как много значат для него эти слова. Он обожает этого ребенка! – Ну насчет самых-самых он, возможно, преувеличил, но, – Бак поворачивает ладонь и медленно переплетает их с Томми пальцы, – парочка довольно забавных найдется.       И только вернувшись домой, он понимает, что болтал на протяжении всего свидания, а Томми не только не проявил ни капли нетерпения, но и действительно его слушал. Словно, ему было интересно прошлое Бака. Был интересен сам Бак. С таким вниманием каждое его слово не ловил никто, кроме, пожалуй, Эдди и Кристофера. Ни Эбби, ни Али, ни Тейлор и уж точно ни Наталья никогда не проявляли достаточного интереса к его рассказам.       Баку не требуется много времени, чтобы заметить явные отличия от всех его предыдущих попыток построить отношения. Не то что бы они с Томми спешили навесить на происходящее какой-то ярлык. Для этого еще было слишком рано, и Бак уже достаточно раз обжигался, предполагая, что свидания, пусть даже и такие сногсшибательные, были чем-то бо́льшим. Он не собирается бездумно бросаться во всё это без оглядки. Он не хочет очередного недопонимания. Не с Томми. С ним Бак позволит всему идти своим чередом. Он попытается всё сделать правильно.       С Томми всё не так надрывно, как с Эбби. Не так осторожно и предсказуемо, как с Али. В их встречах нет нетерпеливости и страсти на грани, как с Тейлор, нет разговоров о смерти и удручающей безнадежности, как с Натальей.       Это два с половиной месяца необычных свиданий, полночных разговоров и головокружительных поцелуев.       Это недели, наполненные хриплым смехом Томми, прогулками под палящим солнцем Лос-Анджелеса и сообщениями, от которых у Бака весьма неиронично подкашиваются колени.       Это дни открытий. Дни нового Бака. Бака, которому больше не нужно добавлять к собственному имени числовое значение, чтобы отметить, что он уже не тот, что прежде. Не другой человек. Не Бак 5.0, а просто Бак, познающий важную сторону своей личности. Бак, которому позволено быть свободным. Бак, который не обесценивает сам себя и не позволяет делать это другим. – Нет, – спокойно, но твердо отрезает он, не давая Чиму вывалить на него поток пусть и дружеских, но все-таки насмешек. – Я остановлю тебя прямо сейчас. Моя ориентация не повод для шуток. И про Бака версии 1.0 мы тоже больше не говорим. Я рассказал вам, – окидывает он взглядом притихшую часть, – только потому, что не стыжусь, не скрываю и не боюсь того, кто я есть. Это не приглашение копаться в моей личной жизни.       Первым приходит в себя Бобби, он похлопывает Бака по плечу и улыбается той гордой отцовской улыбкой, которую от собственного отца Бак уже и не ждет получить. В поддержке 118 Бак никогда не сомневался, но все же приятно осознавать, что эта семья, которую он выбрал, признает и принимает его. Что эта семья тоже выбирает его.       Объятия Хэн теплые и умиротворяющие, извинения Чима неловкие, но наполненные искренностью, а улыбка Эдди… Что ж, даже если весь мир был бы против, одной этой улыбки было бы достаточно, чтоб удержать Бака на плаву. – Я так горжусь тобой, – шепчет Эдди ему на ухо и задерживается в объятиях чуть дольше привычного.       Он был первым, кому Бак рассказал. Он и Кристофер были, если честно, единственными, чья реакция Бака вообще волновала. – Ради всего святого, позвони Эдди, – говорит Томми в тот памятный вечер после поцелуя, перевернувшего внутренности Бака, а заодно весь его мир и представление о самом себе. – Ты никому ничего не должен, но я, вроде как, стал немного разбираться во всей этой Бак-и-Эдди динамике, так что, поверь, он тебя поддержит, – заверяет его Томми после их первого свидания, которое стало весьма неловким после появления Эдди и Марисоль. Эдди, который так и не понял, что это было свидание. – Я не буду мешать вашему семейному киновечеру, – улыбается Томми спустя две недели, звучно чмокает Бака в щеку, обнимает Эдди и отбивает пять Крису. – Развлекайтесь!       Ни один бывший партнер Бака не понимал ту связь, которую он разделяет с мальчиками Диаз. Какое место они занимают в жизни Бака. В его сердце.       Томми знает, даже не спрашивая, что после тяжелой смены Баку нужны не поцелуи и свидания, а объятия Кристофера и сон на продавленном и слишком коротком диване Эдди.       Томми, не колеблясь, отменяет бронь в ресторане, когда Крису срочно нужна партия кексов для школьного сбора средств, а Бак очевидно не только готов, но и неподдельно счастлив провести ночь у духовки в попытках довести рецепт до совершенства. Улыбка Кристофера сто́ит бессонницы, отмененного свидания и разноцветной посыпки в форме звездочек, которую Бак будет находить по всему лофту еще неделю.       Именно Томми присматривает за Крисом, чтобы Бак и недавно расставшийся с Марисоль Эдди провели вечер в караоке-баре. И именно Томми несколькими часами позже со смехом убеждает их двоих, что орать на весь район песни Тейлор Свифт не лучшая затея, и укладывает их спать, предварительно отпоив водой и подготовив обезболивающее на утро.       Месяц спустя Томми становится свидетелем резкого, на грани паники пробуждения Бака ото сна, в котором было слишком много воды, грязи и крови, он слышит хриплое «Кристофер» и без малейших раздумий хватает с тумбочки телефон. Бак пытается отдышаться, унять дрожь в руках и сосредоточиться на разговоре, но реальность теряется, выскальзывает, путается с недавним кошмаром. Сквозь едкий туман страха он слышит мягкое: – Ты нужен ему, Эдди. Вы оба нужны.       И выдыхает.       А спустя то, что может быть как парой минут, так и вечностью, Бак ощущает тепло прижавшегося к нему Криса и надежную ладонь Эдди на своем плече. Большим пальцем Эдди оглаживает ключицу, знакомо и успокаивающе. Касание, ставшее родным. Касание, заменяющее им все слова мира. Касание, значение которого понятно лишь им двоим. – Все в порядке, Эван, – тихо произносит Эдди, – мы рядом. Мы здесь.       Бак сейчас в беспорядке. Больше, чем обычно. Больше, чем когда-либо, если честно. Но именно в этот самый момент, когда Крис сопит, уткнувшись ему в живот, а глаза Эдди смотрят с такой откровенной заботой и любовью, которую он даже не пытается скрыть, Бак понимает всё. Чьё именно внимание он пытался привлечь. Почему все попытки найти идеальный диван – этот чертов метафорический диван! – оказались провальными.       За кого он готов сражаться, биться против всего мира, собственных страхов и долбанных стихийных бедствий.       Чье имя рядом с его собственным всегда звучало правильно и естественно.       Бак и Эбби. Обреченная на провал попытка доказать, что он чего-то стоит.       Бак и Али. Спонтанная интрижка, не выдержавшая испытания его работой.       Бак и Тейлор. Катастрофа, ожидающая своего часа.       Бак и Наталья. Нелепая ошибка, смехотворное последствие коматозного кошмара.       Бак и Томми. Прекрасное откровение, которому никогда не суждено стать чем-то бо́льшим.       Осознание накатывает на него ледяной волной, и Бак почти боится взглянуть на Томми. Томми, который впервые остался у него на ночь, даже если они и не зашли дальше обжигающих поцелуев и чувственных касаний. Томми, который еще пару часов назад приготовил ему вегетарианскую пиццу по семейному рецепту. Томми, который сцеловывал капли шампанского и стоны с его губ. Томми, который позвонил Эдди, потому что знал, в ком именно нуждался Бак больше всего.       Бак поднимает голову, почти готовясь к тому разочарованному взгляду, каким на него всегда смотрела Тейлор. Но Томми, милый, славный Томми смотрит на них троих с такой нежной улыбкой, с таким пониманием, что Бак не может не заплакать. Он жалко всхлипывает и беззвучно открывает рот.       Эдди, чувствуя, что что-то не так, оглядывается: – Все в порядке? – Да, – помедлив, кивает Томми, – думаю, теперь все в порядке.       В этот момент Кристофер сонно ворочается, Эдди и Бак одновременно тянутся погладить его по растрепанным кудрям, сталкиваются ладонями и, даже не задумываясь, переплетают пальцы. Это выходит так естественно. Так же естественно, как дышать.       Ночную тишину прерывает сигнал телефона. Томми шипит, извиняясь, но Кристофер не просыпается, а лишь плотней прижимается к Баку. – Это мой убер. – Ты уезжаешь? – спрашивает Эдди, склонив голову и чуть прищурившись. – Томми, – потерянно шепчет Бак.       Он смотрит на Томми и пытается разглядеть усталую обреченность Али, презрительную насмешку Тейлор или искреннее непонимание Натальи. Но, как и прежде, видит лишь ласковую улыбку, которая не исчезает ни когда Томми берет со стула свою куртку, которую несколькими часами ранее Бак пылко стаскивал с него, ни когда аккуратно откидывает своенравную кудряшку со лба Бака и касается горячими губами его родинки, ни когда, стараясь не потревожить Криса, похлопывает их с Эдди по рукам, которые все еще крепко сцеплены друг с другом. – Отдохните, парни, – говорит он и спускается по лестнице.       Бак прикрывает глаза, вслушиваясь в звук его удаляющихся шагов и мягкий щелчок захлопнувшейся двери. Эдди аккуратно укладывает Бака на подушки, ложится рядом и свободной рукой натягивает на них одеяло. Бак сжимает его пальцы, зажмуривается и выдыхает: – Я его не заслуживаю.       Он чувствует секундное напряжение Эдди, слышит каждое невысказанное возражение, ощущает мимолетное касание губ к родинке. Точно в том месте, где недавно были губы Томми. – Ты заслуживаешь целого мира, Эван.       Той ночью Бак засыпает в объятиях двух своих самых любимых людей.       Той ночью Баку больше не снятся кошмары.       Той ночью Бак так и не выпускает руку Эдди из своей.       А утром он просыпается с новым осознанием, которое пугает и окрыляет одновременно.       Утром он готовит завтрак своим мальчикам Диаз и долго-долго обнимает Кристофера перед школой. Он ловит вопросительный взгляд Эдди и безмолвно заверяет, что с ним все в порядке.       Днем он делает один из самых сложных звонков в своей жизни. Он хотел бы сделать это лично, но Томми на смене, а Бак… Бак не может ждать и тянуть. Не тогда, когда он, наконец-то, все понял.       Днем он говорит: – Мне так жаль, Томми. Я не знал.       Днем он слышит хриплый смех: – Это всегда были вы трое, Эван.       В его голосе нет осуждения, нет обиды, нет гнева. И Баку иррационально хочется разрыдаться, но он лишь в очередной раз шепчет: – Прости. – Тебе не за что извиняться. Когда я появился, твое сердце уже было занято. Даже если ты этого не знал. – Но ты знал? – потеряно уточняет Бак, желая, но не находя в себе сил спросить, почему же тогда Томми ввязался во всю эту неразбериху. – Что вы до безобразия влюблены друг в друга? – Томми усмехается, и Бак почти видит эту обаятельную ямочку на щеке и игривый прищур. – Когда я это понял, то уже влюблялся в тебя. – Мне так, так жаль, – Бак крепче сжимает трубку и закусывает губу. – Эван, не жалей меня и не жалей о нас. Это были прекрасные месяцы, и я рад, что был частью твоего пути. Это великий путь, в конце которого тебя ждет твоя великая любовь.       Они говорят еще несколько минут, пока не звучит сигнал тревоги. – Тебе пора, – говорит Бак. – Прости, – повторяет он. – Я не хотел причинить тебе боль, – признается он тихо-тихо, самую малость надеясь, что слова затеряются в шуме на том конце провода.       Но Томми слышит и наигранно цокает: – Перестань извиняться, Эван. У нас всё хорошо. Со мной, – добавляет он, – всё будет хорошо.       Бак должен его отпустить, но не может не спросить: – Мы еще увидимся? И Эдди...? Ты ведь не…?       Громкий и ставший таким знакомым смех Томми теплом разливается по его телу и убирает часть напряжения. – Я ни за что не позволю Эдди бросить баскетбол и наши полеты, он мой мальчик! И даже не думай, что я забуду про поход, который ты мне обещал, Бакли! Я купил эту навороченную палатку за двести долларов, которую ты так рекламировал. - Эй! – вскидывается Бак. – Во-первых, это шатер, а во-вторых… – Псхш-псхш, связь пропад… хсшш, – звучит совсем уж карикатурный голос Томми. – Ты такой придурок, – с улыбкой тянет Бак, впервые за утро чувствуя настоящую легкость. – Ага-ага, всё, Бакли, мне пора в небо, а тебе – сказать любви всей твоей жизни, что он любовь всей твоей жизни.       Днем Бак заканчивает отношения, которые могли бы стать чем-то, если бы сердце Бака уже не было настроено на одну вполне конкретную волну.       Эдди-Эдди-Эдди.       Днем Бак долго-долго размышляет над тем, что он собирается сделать и не испортит ли он лучшую вещь в своей жизни.       Это риск. Это может стать концом всего. Это может стать началом чего-то невероятного.       Днем Бак получает сообщение от Томми. Это немного нечеткий снимок, но он с легкостью узнает холодильник Эдди, разноцветные магнитики в форме лягушек, которые в одно время коллекционировал Крис, и часть календаря. Бак вглядывается, пытаясь понять, для чего Томми присылать ему это, а, увидев, смеется. Громко и беззаботно. Несколько дней в прошлом месяце сопровождаются надписями «ночь кино Бакли-Диаз», обведенными в кривоватые сердечки.       Бак поглаживает большим пальцем экран телефона, когда следом приходит еще одно сообщение:

      Ради всего святого, Эван, иди к нему!

      Томми так – так! – отличается от всех, с кем Бак встречался раньше. Это до безумия очевидно, и Бак так наслаждался этими различиями, этой новой динамикой, так грелся в теплых улыбках, откровенных комплиментах и крепких поцелуях, что не сразу заметил кое-что важное. Значимое. Сбивающее с толку и меняющее жизни.       Томми Кинард, каким бы идеальным для Бака он ни был, вовсе не любовь всей его жизни.       Любовь всей его жизни до одури любит крепкий кофе и причудливые пирожные из закусочной через три квартала от пожарной части.       Любовь всей его жизни ужасно готовит, ненавидит умную технику и не понимает бо́льшую часть современного сленга.       Любовь всей его жизни перед каждой сменой напоминает Баку, что он рядом и прикроет его спину.       Любовь всей его жизни плачет над теленовеллами, грязно ругается по-испански и засыпает под «Охотников за домами».       Любовь всей его жизни живет в получасе езды от него, но Бак преодолевает это расстояние за рекордные семнадцать минут.       Любовь всей его жизни встречает его на полпути к гостиной и с улыбкой качает головой: – А ты не спешил.       И Бак… Бак улыбается широко и так – так! – влюбленно. Он в два шага добирается до Эдди, обхватывает ладонями его талию и притягивает ближе. Ближе. Ближе. Расстояние между ними должно быть запрещено на законодательном уровне. На губах Эдди лукавая усмешка, а в глазах ответ на каждый вопрос, который изводил Бака последние несколько часов. – Я тебя люблю, – выпаливает Бак, хотя готовил – правда, готовил – эпичную речь, о которой слагали бы легенды. – Я люблю тебя, Криса и твой старый, отвратительно неудобный и жутко уродливый диван.       Эдди несильно щипает его за бок: – Серьезно, Бакли? Ты оскорбляешь мой диван и надеешься, что я брошусь на тебя с поцелуями? И говорят, я ужасен во всей этой штуке с флиртом!       Мгновенье они смотрят друг на друга, а после, не удержавшись, заходятся в хохоте. Бак сильнее сжимает руки на талии Эдди и думает, что никогда не был счастливее, чем в этот самый момент. На фоне шумит телевизор, из распахнутой двери, которую Бак в спешке не потрудился закрыть, доносятся звуки живущего своей жизнью Лос-Анджелеса, но всё, на чем он концентрируется, это смех Эдди, его ладони, скользнувшие Баку на плечи, их совершенно глупое-глупое хихиканье.       Лицо Эдди светится той легкой улыбкой, какую он редко позволяет видеть посторонним. Тем, кто не Кристофер. Тем, кто не Бак. И Бак так горд, так счастлив, так до безумия влюблен! – Сейчас, – сбивчиво начинает он, облизывает вмиг пересохшие губы и пробует снова, – сейчас самое время сказать, что тоже меня любишь. – Да? – с наигранным удивлением приподнимает бровь Эдди. – Пожалуй, я заставлю тебя еще немног…       Бак делает глубокий вдох, закатывает глаза и резко тянет Эдди на себя, сцеловывая дерзкую усмешку с его губ. Тот легко принимает правила игры, будучи, как всегда, на одной волне с Баком, он выдыхает ему в губы, чуть наклоняет голову и углубляет поцелуй. Бак стонет, скользит ладонями по крепкой спине Эдди, изучает, ласкает, наслаждается. Не разрывая поцелуй, он подталкивает Эдди на несколько шагов назад, собираясь осторожно опустить на диван, но сам спотыкается о ковер, и вместо плавного приземления они оба валятся через подлокотник, превращаясь в беспорядочный клубок конечностей, болезненных стонов и клыкастых улыбок.       Они хохочут, цепляются друг за друга, и Бак счастлив, счастлив, счастлив. Это самый идеальный первый поцелуй в его жизни, и это великолепно, потому что Бак до смешного уверен, что это последний первый поцелуй в его жизни. Эдди его «долго и счастливо», Эдди его великая любовь, Эдди его вечное «да». Эдди-Эдди-Эдди. – Я тоже люблю тебя, Бак. Люблю до глубины души, – шепчет Эдди так проникновенно и искренне, что у Бака, пожалуй, впервые в жизни нет никаких сомнений в правдивости признания.       Его любят. Его хотят. Его достаточно. – Я люблю тебя, люблю, Эдди, – как в бреду бормочет он и, зная, что теперь можно, что позволено, что желанно, осыпает лицо Эдди поцелуями. Он скользит губами по его лбу, щекам, векам, чуть прикусывает подбородок, за что вознаграждается сладким, греховным стоном.       Бак ловко переворачивает их так, что теперь Эдди лежит на нем, и это идеально. Они подходят друг другу от и до. Они Бак-и-Эдди. Это всегда были они. Они делят еще один долгий бесподобный поцелуй, который прерывают, только когда улыбки становятся слишком широкими, чтобы продолжать, и Бак, наконец, ощущает, что всё правильно. Так, как и должно быть.       Эдди Диаз так – так! – отличается от любого, с кем Бак встречался раньше. И дело вовсе не в том, что все, кто был до, были ужасными людьми или делали что-то не так. Они просто не были Эдди Диазом.       Его партнером.       Его родственной душой.       Любовью всей его жизни.       Его идеальным метафорическим диваном.