Задача со звездочкой

      Он смотрит на нее своими темно-карими глазами, что так напоминают горячий шоколад холодным декабрьским вечером, и активно жестикулирует, пока не понимает свою оплошность.       — Ты слушаешь меня? — как сквозь пелену.       Раз.       Темные брови и под стать им же волосы, что мелкими кудрями свободно опускаются на лоб почти до самых глаз. Он делает движение рукой, зачесывая их назад, но те упрямо лезут обратно, пока Гермиона всеми силами пытается напрячь слух, но тот явно проигрывает бой глазам.       — А? — вздрагивает Гермиона, когда понимает, что не помнит последнюю минуту с тех пор, как столкнулась в коридоре с Ноттом. — Прости, задумалась. О чем ты?..       Два.       Почти снисходительно он улыбается и, поправляя сумку на плече, повторяет:       — Драко попросил подменить его на сегодняшнем дежурстве — ему не здоровится. Надеюсь, ты не против моей компании?       Гермиона пару раз моргает, стараясь не думать, как глупо при этом выглядит.       Обход, который совершался каждый вторник и четверг на пару с Малфоем, тяжелым грузом висел у нее на шее вот уже второй месяц подряд. Избегать данное мероприятия не предстояло возможным — должность старосты школы оставляла свой отпечаток, отчего Грейнджер приходилось плотно стискивать зубы при виде платиновой шевелюры своего напарника.       Была ли Гермиона рада узнать, что вместо высокомерного хорька она увидит того, кого она могла назвать, как минимум, симпатичным? Безусловно, да.       Волновалась ли она из-за того, что могло произойти с Малфоем, отчего тот был вынужден пропустить обход? Отчасти, безусловно да, но только лишь из моральных соображений.       Могла ли она сейчас держать лицо беспристрастным? Очевидно, нет.       — О, — только выдает Гермиона, прижимая язык к нёбу, чтобы не показать явно довольную улыбку.       — Вижу, что не против, — ухмыляется насколько возможно смущенно и, пробормотав «до вечера», скрывается за первым поворотом.       За каждым ее жадным вдохом следует улыбка. И искры из глаз. Обязательно с сердечками. До невозможности глупо, но отчего так приятно?       Грейнджер стискивает в руках учебник по трансфигурации, когда в припрыжку идет в гриффиндорскую гостиную.       В голове проносится мысль, что она была бы совсем не против, если Малфой поболеет еще пару-тройку дежурств. Ему ведь самому был в тягость тот час, что им приходилось находиться друг с другом, правда? Почему бы не помочь друг другу? Гермиона решает обязательно уточнить этот важный момент при первой же возможности.       Тем временем стрелка на часах ползет медленнее, чем на занятиях у профессора Бинс, отчего Грейнджер заметно нервничает: она уже несколько раз поправляла волосы, накладывая заклятие «просто блеск» повторно, разглаживала несуществующие складки на мантии, шагая из угла в угол, делая вид, что напряженно повторяет древние руны.       Но все без толку — времени до выхода еще сорок минут, а терпение где-то на нулевой отметке. Поэтому Гермиона решает пройтись по коридорам школы в надежде, что это поможет отвлечься.       Но стоит только выйти из башни гриффиндора, где всегда горел теплый свет в факелах, и мелькало родное сочетание красного и золотого, как воспоминания разом обрушиваются на голову странным вихрем.       Нотт всегда смотрел на нее по-особенному: чуть дольше положенного, с легким наклоном головы вбок и скромной улыбкой на один уголок губ. Когда они случайно сталкивались на сдвоенных занятиях, Гермиона нервно отводила глаза в сторону, чертыхаясь на собственную трусость. Тогда из-за разницы в росте она откидывала голову, чтобы их взгляды пересеклись. Теодора это по-настоящему забавляло, и он старался запомнить малейшие изменения, чтобы позже проанализировать и дать этому точное название. Неосознанно в голову приходит образ Малфоя, что вразрез своему другу смотрел на нее с долей скепсиса, никогда не проявляя ни признака добродушия. Ответ всегда был таков: это же Малфой. Впрочем, этого всегда было достаточно.       В то время каждый раз, когда Теодор пытался завести с ней разговор, отвечала она сконфуженно, всячески избегая продолжения. Тео и сам не был уверен, зачем периодически делал это, хотя ясно видел, что его общество Гермиону смущает, несмотря на ее причастность к смелым львам. Он считал это большим противоречием. Она же, вероятно, была не в состоянии вести себя иначе.       Когда Грейнджер оказывается на полпути к подземельям Слизерина, она резко останавливается. До ушей доходят сдавленные полустоны-полукрики вперемешку со звуками соприкосновения двух тел. Мысли о своем в какой-то степени запретном увлечении слизеренцем вмиг улетучивается.       Ее губы оказываются крепко сжатыми, как и пальцы, что держат палочку наготове. Занятие, которому предаются двое нарушителей, явно не входит в список дозволенного, что Гермиону непременно злит. Она знает, что многие, начиная чуть ли не с пятого курса, часто зажимались в углах, считая это безопасным от посторонних глаз местом. Но то представление было абсолютно неверным — по статистике, старосты, снявшие баллы с провинившихся, чаще заставали тех в темных коридорах среди статуй горгулей и еле заметных выемках в стенах. Довольно-таки находчиво.       Не то что бы Гермиона не может понять обстоятельства столь ярого проявления чувств со стороны учащихся. Скорее звание старосты школы обязывает ее беспрекословно следовать предписанным правилам, что порой изрядно утомляет даже ее.       И пока она раздумывает об этом, задумчиво прикусывая губу, звуки прекращаются, сменяясь тихим шелестом мантий.       Гермиона расслабляет пальцы, что держат палочку, и тут же сжимает обратно, стоит в паре шагов от нее появиться невразумительному силуэту, который тут же приобретает смелые очертания, стоит ему раскрыть рот:       — Грейнджер, — по-малфоевски надменно. Гермиона оценивающе вглядывается ему в лицо: чуть помятое и с явным недовольством. Отчего же это, интересно?       Что ж, похоже, он совершенно здоров, думает Гермиона, раз способен на подобные дерзкие выходки. Впрочем, услышанное ее нисколько не волнует и не удивляет — несмотря на скверный характер, Малфой никогда не был лишен женского внимания. Должно быть, многие велись на его внешность, что она, к не счастью, понять могла — слизеринец был действительно красив. Что называется, в ее вкусе. Но ей определенно было плевать на похождения Малфоя. Определенно и совершенно точно.       Но отчего так хочется демонстративно фыркнуть ему в лицо? Ее раздражает, что он пренебрегает своими обязанностями. Ведет себя надменно. Трахает шестикурсниц, не запоминая их имен.       — Уже выздоровел? — решается спросить она, вторя его взгляду. Выходило у нее это всегда по-своему — по-грейнджеровски, с поднятым кверху носом и плотно сжатыми губами. Кудри, что сегодня необычно блестят в свету тусклых свечей, завораживающе отваливают золотом, притягивая все внимание к себе.       — Тебя это так волнует?       — Ровно настолько, чтобы не выполнять твои обязанности старосты.       — Не беспокойся на этот счет, — чересчур легко отвечает он и тут же добавляет с кривой усмешкой, должно быть, посчитав ее ответ не до конца правдивым: — Или ты хотела увидеть кого-то другого?       — Я всегда хочу видеть кого-то другого на твоём месте, — говорит нарочито жестко, что, впрочем, совершенно не требует от нее никаких усилий. В ушах все еще стоят громкие женские стоны. И в душе отчего-то скребут кошки.       — Хоть в чем-то мы солидарны друг с другом.       В этот момент откуда-то сбоку доносится шелест мантии, после чего Нотт не без удивления спрашивает:       — А ты что тут делаешь? Я думал, тебе не здоровится. Или мадам Помфри совершила невозможное?       Тео хлопает друга по спине и по-свойски закидывает руку на плечо, поворачиваясь к Гермионе лицом. Драко пропускает фразу мимо ушей, пока Грейнджер неловко убирает выбившиеся пряди волос за уши, выглядя при этом совершенно… смущенной. Это вызывает у него легкий озноб, поднимающийся вверх по позвоночнику.       — Гермиона, похоже, наш с тобой обход отменяется, — говорит он с напускным сожалением.       — Что? Хм. Думаю, если Малфой плохо себя чувствует, то ему стоит сегодня хорошенько отдохнуть. Мы вполне можем справиться и без него.       — Что думаешь насчет этого? — поворачивается Тео, наблюдая за сменой настроения Драко: удивление, стойко перерастающее в раздражение, а после и в неприкрытую злобу. Он всегда умел держать лицо, если того требовали обстоятельства, но Теодора сложно было обвести вокруг пальца — на то он и был прекрасным эмпатом.       Гермиона ждет ответа чуть ли не задерживая дыхание, сверля взглядом исподлобья слизеринца, что медленно выплевывает, нарочито растягивая слова:       — Ты бы оказал мне услугу. Хоть один вторник проведу без мисс Всезнайки и ее нудятины.       Предсказуемо она закатывает глаза, еле сдерживаясь, чтобы не вступить с наглым слизеренцем в перепалку. Ей не хочется, чтобы Малфой наговорил еще больше несусветной чуши в присутствии Тео. Хоть она и знает, что они были друзьями, Гермиона остается уверенной, что Нотт о ней придерживался совершенно иного мнения.       — Кто бы говорил, — все же фыркает она и, чтобы избежать продолжения, что так явно блестит в глазах Драко, добавляет: — Тогда я начну с башни Когтеврана, а ты пройдись по коридорам к пуффендуйцам. Встретимся здесь через двадцать минут.       Обходить школу полагается вместе, но Гермионе требуется время, чтобы переварить произошедшее. Если до этого Тео занимал в голове места ровно столько же, сколько занимают древние руны (достаточно интересно, если пытаться прочесть, но не настолько, чтобы засиживаться допоздна), то сейчас она задается очевидным вопросом: были ли основания испытывать какие-то чувства? Редкие встречи на собраниях, пара переглядываний в Большом зале и столько же — на этом фундамент не построишь. Но в качестве небольшого школьного увлечения — почему бы нет?       В это время Малфой, скрипнув зубами, не зная, как выразиться верно, дает о себе знать:       — Твой галстук, — говорит Драко, одним движением вытащив тот из кармана Теодора, мятый и скомканный в неуклюжий комок.       Нотт неоднозначно пожимает плечами, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки, неготовый в подробностях рассказывать детали последнего проведенного часа. Ему следует быть внимательнее, отмечает Тео про себя, раз уж он носит звание старосты Слизерина, подавая тем самым пример младшекурсникам. И тут же усмехается, когда замечает кривую ухмылку Малфоя.       Не то что бы Драко ненавидел Гермиону, заключал Тео. Точнее, так это назвать было сложно просто потому, что это слово слабо описывало тот калейдоскоп чувств, что мелькал на лице его друга всякий раз, когда он смотрел на кудрявую копну волос гриффиндорки. И все же для Теодора по сей день было загадкой, что именно вынуждало Малфоя вести себя как диковатый первокурсник, огрызаясь при одном только упоминании Грейнджер.       Впрочем, все переживания Драко касательно заумных слов и нудных замечаний со стороны Гермионы были абсолютно безосновательны: половину времени, что им выдалось проводить обход бок о бок, она молчала или только слабо кивала в ответ на попытки Нотта завести разговор. Если раньше в Большом зале он пару раз замечал ее долгие взгляды на себе, то сейчас Гермиона вела себя так, словно его не существовало. Не нужно было посещать занятия у профессора Трелони, чтобы понять, как сильно Тео был удивлен такому поведению. Так надуманная им влюбленность, скорее всего, так и останется не больше, чем сладкой выдумкой в его смелых фантазиях.       С чем Грейнджер остается совершенно не согласна.       Тридцать пять минут бок о бок с Теодором Ноттом выбили из нее последние силы, оставляя за собой одну лишь негу и приятный, ни на что больше не похожий аромат сигарет и мятной жвачки. Гермиона закусывает щеку изнутри, прощаясь у гриффиндорской гостиной, куда проводил ее Нотт под шумные протесты.       «Не могу допустить, чтобы тебя украли горгульи, — сказал он и тут же добавил, когда Грейнджер попыталась возразить: — Пивз недавно выкинул какую-то отсебятину, из-за чего у одной из наших слизеринок чуть волосы все не выпали. В прямом смысле этого слова».       Она только крепче обхватывает пальцами крепкое древко в кармане мантии, отсчитывая звонкие удары сердца в груди, и позволяет себе выдохнуть только тогда, когда вместо приветствия Джинни резво откидывает тонкий учебник в сторону и нетерпеливо спрашивает:       — Ну, как прошло?       Та знала о симпатии своей подруги и всячески поддерживала ее, сетуя, что Нотт был одним из достойнейших слизеринцев, если не единственным, кто мог бы стоить мизинца Гермионы.       «Красивый, умный, с хорошим чувством юмора и без послужного списка оттраханных студенток», — перечисляла Уизли, загибая пальцы, с чем Гермиона была абсолютно согласна. Только добавила бы еще, что тот был галантным, внимательным и милым, имея при этом одно только «но» — он дружил с Драко Малфоем. Пожалуй, тут его минусы скоропостижно заканчивались.       — Ты должна уже наконец с ним поговорить! — восклицает Джинни, пересаживаясь на кровать подруги. Та недоверчиво смотрит в ответ и откидывается на свору подушек сзади. — Ты просто не замечаешь, как он смотрит на тебя на собраниях старост.       — Разве он смотрит? Я этого не замечала.       — Еще бы, — ехидничает Уизли, крутя в руках старенького медвежонка подруги. У него зашита лапа и вместо одного глаза красная пуговица, — просто ты либо раздаешь указания, либо ругаешься с хорьком. Когда тебе наблюдать за Ноттом? — последнее было, скорее, не вопросом, сколько утверждением, потому Гермиона пропускает его мимо ушей.       — Не знаю, мне кажется, это плохая идея — мы ведь почти незнакомы. Не считая сегодняшнего вечера, мы говорили с ним один на один всего пару раз, да и то только из-за того, что он староста Слизерина, и я иногда должна проверять его работу.       Джинни не выглядит убежденной последними заверениями и в то же время ей нечем возражать.       — О святой Годрик, дай мне сил, — она выдыхает через нос, из-за чего ноздри забавно раздуваются, и хватая подругу за руки, продолжает: — Так вот и начни с ним уже разговаривать!       — Но как?       Задача, непостижимая для ума умнейшей из ведьм. Если расшифровать древнейшие руны не составляло для нее особого труда, то в делах амурных Гермиона была чуть ли не хуже Рона. На беду Грейнджер, Джинни была хорошей подругой, и возлагать спасение на руки утопающего совершенно не собиралась.       — Взять бы хотя бы сегодня. Хорек заболел, из-за чего Тео подменил его, верно?       — Да, но… — принимается бормотать Гермиона и, завидев один только блеск в глазах Уизли, начинает усиленно качать головой, добавляя к этому и протестующе выставленные вперед ладони. Однако такую реакцию Джинни заранее предугадывает, чем и спасает себя:       — Просто попроси хорька поболеть еще парочку деньков, вот и все. Не думаю, что он будет против, хотя бы потому что вы ненавидите друг друга, и лишний свободный вечер ему будет только на пользу для его ментального здоровья.       — Джинни, ты не понимаешь! — она знает, что Уизли ненавидит эту фразу, но все равно продолжает в попытках унять пыл подруги: — Ты всерьез думаешь, что он согласится мне помочь? Да мы грыземся с ним чаще, чем я дышу. Он будет только рад, отказав мне.       И добавляет мысленно: если Малфой, конечно, захочет вновь повторить очередное свидание, то он наверняка согласится. Эти мысли ее злят.       — Давай выведем его из строя? Например, отравим.       — Слишком опасно.       — Может, повторишь свой коронный удар? — в надежде спрашивает Уизли, получая в ответ укоризненный взгляд.       — Ты все чаще напоминаешь мне своего брата.       — Которого из? — Грейнджер глубоко выдыхает, думая, что Рон был порой чуть догадливее. — О нет, только не Рон! Ладно, Гермиона, давай так: просто попробуй намекнуть хорьку, что ему следует продлить свою болезнь, а потом…       — Намекнуть Малфою? У него эмоциональный диапазон, как у зубной щетки, о каких намеках идет речь?!       — Ты преувеличиваешь, — отмахивается Джинни, продолжая настаивать на своем. Вскоре Гермиона сдается, пообещав, что завтра попробует поговорить с Малфоем о своей маленькой просьбе. Если он способен устраивать свидания во время их дежурств, то чем она была хуже?       Но завтра наступает слишком быстро. Дело было то ли в свободном расписании, то ли в наставлениях Уизли, которая то и дело выдвигала убедительные аргументы, почему Гермионе стоит хотя бы попытаться, а в случае неудачи взять все в свои руки и вспомнить третий курс. И когда появляется возможность остаться один на один с Драко, Грейнджер тяжело сглатывает. Ей хочется развернуться на каблуках и уйти прочь, лишь бы не видеть недовольную гримасу слизеринца, но не в ее правилах было нарушать данные себе обещания.       — Малфой, — в собственной манере начинает она, когда они оказываются наедине в пыльном классе. Ему подобный расклад кажется странным, отчего держится он отчужденно. Впрочем, как и всегда.       — Если это что-то может подождать до общего собрания старост, то будь добра…       — Это личная просьба, — отвечает она скорее, чем Драко касается пыльной ручки двери.       — Просьба? — с усмешкой спрашивает он, не веря своим ушам. — Ко мне? Ты в своем уме, Грейнджер? Кажется, я пропустил тот момент, когда мы стали друзьями.       Подобный поворот его совершенно выбивает из колеи, вместе с тем принося куда больше вопросов, нежели злости. У нее же в плечах собирается напряжение. Может, все зря?       — Просто выслушай меня, — с нажимом говорит Гермиона, уже жалея, что затеяла это. Ее молчание перетекает в драматичную паузу, которую она нарушает нервным вопросом: — Ты можешь пропустить еще пару наших обходов?       — Что?       — Ты можешь, — произносит она медленно, раздражаясь, что ей приходится повторять это дважды, — пропустить еще немного вечеров, когда мы де…       — Я понял это, Грейнджер, я не настолько туп. Зачем тебе это?       Этот вопрос она ожидала больше всего, потому ответ был готов заранее, значительно упростив и без того тяжелое положение.       — Мы еле терпим друг друга. Эти вечерние вылазки вряд ли приносят нам обоим что-то кроме раздражения. Так почему бы не облегчить жизнь друг другу хотя бы на время? — отчасти это было правдой, но с одним лишь маленьким допущением — вместо Малфоя Гермиона ожидала увидеть его друга, порядочного и невероятно притягательного.       Драко смеряет ее недоверчивым взглядом, пытаясь найти подвох. Впрочем, особо стараться не приходится: все написано у нее на лбу, из-за чего он парирует с кривой усмешкой:       — Кажется, ты забыла добавить, что ты не можешь обходить территорию одна.       — Да, это… проблема.       — Только не говори, что не подумала об этом, — уличать Гермиону Грейнджер оказывается забавным. — Ждешь, что я попрошу Нотта подменить меня, не так ли?       — Ты вправе попросить кого угодно, Малфой, ты прекрасно это знаешь, — она берет себя в руки, вздергивая кончик носа вверх.       — Но в напарники тебе не нужен кто угодно, — не вопрос — констатация факта. Драко упирается спиной в стену, скрестив руки на груди. Такое положение дел приносит одну только нервозность. — Так что, Теодор Нотт подойдет? Или может, попросить Дафну Гринграсс, как думаешь? Кажется, вы с ней совершенно не ладите.       — Не нужно Гринграсс! — если бы от этого не зависела ее судьба на ближайшие вечера, то Гермиона бы выплюнула эту фамилию с особым раздражением. — Тео… вполне подойдет.       — Вполне, — пародирует он, скалясь. Прятать разочарование удается плохо, но Драко не отчаивается, продолжая напирать: — Думаю, ты что-то недоговариваешь. Впрочем, мне и так все ясно.       — Что ясно?       — Что я получу взамен? — игнорируя ее вопрос.       — Очевидно, свободные вечера без моего присутствия.       Ей подобная перспектива кажется выгодной. Лицо Малфоя же не выдает ничего кроме задумчивости. Однако нельзя было отрицать одного: их понятия о выгоде шли совершенно вразрез друг другу. Одна только мысль, что Грейнджер влюбилась в его лучшего друга, несла за собой едкую злость и… ревность?       И как бы ему не хотелось признавать, причина такого настроения заключалась в собственных чувствах к Всезнайке. Смешанных и однозначно собственнических.       А после происходит то, что происходит с ними всегда: Драко криво усмехается, Грейнджер крепче стискивает собственные плечи, пытаясь погасить взрывающийся фейерверк гнева внутри. Ее ответ его, конечно же, не устраивает.       — Этого мало.       — Тогда чего ты хочешь? — игнорируя ухмылку слизеринца, выплевывает Гермиона и сотый раз жалеет, что согласилась на подобную авантюру.       — Мне от тебя ничего не нужно, — очевидно, так оно и было. Драко был не из тех, кого можно было втянуть в подобные игры. Но ничего не нужно было? И это-то после всех часов, проведенных в открытой конфронтации?       — Тогда я совершенно не понимаю, в чем твоя проблема, Малфой!       До зудящего чувства внутри ей хочется его встряхнуть, прогоняя тем самым звериный оскал. Драко же решает идти ва-банк. Выбора все равно не было.       — В таком случае, скажи мне, почему я должен помогать тебе сблизиться с Тео?       По его подсчетам Грейнджер должна либо смутиться, либо вздернуть носом, но вместо этого она улыбается. Малфой непонимающе смотрит на нее. В ее глазах появляются морщинки, острый подбородок дергается от смеха.       — А почему нет? Или ты ревнуешь, Малфой?       Похоже, она принимает правила его игры, не уступая в агрессивной атаке. Терять и ей было нечего. Он же очевидно не собирается сдаваться, но и отрицать, что на секунду смутился, не может — Грейнджер наугад попала в самую точку, о чем ей, естественно, знать было не положено.       — Не неси чушь.       — Так что, поможешь?       — Предпочту это не называть помощью, — как можно более едко отвечает Драко.       — Мне плевать, как ты это назовешь.       — Но за тобой должок, Грейнджер, — игнорируя ее колкость, получая в ответ сдержанный кивок.       В голове мелькает предательская мысль: возможно, он и хотел бы стать для нее тем, в кого она…       Нет-нет. Драко качает головой, когда она оставляет его одного в пыльном классе. Он не попадет в ловушку этой формулировки. Никогда. Только через собственный труп.       Знал бы он, что в ловушке этой крутится уже не один год.       Может, поэтому и злится, представляя, как Грейнджер победно улыбается в гриффиндорской гостиной, наверняка предвкушая завтрашний вечер с Ноттом. Очевидно, тот будет не особенно рад вновь заступить на дежурство вместо Драко, упуская возможность трахнуть одну из своих поклонниц. Впрочем, в прошлый раз ему не помешало сделать это и чуть не попасться Гермионе, у которой, скорее всего, разбилось бы сердце, увидь она столь неприятную для себя картину. Он бы понаблюдать за этим, не забыв добавить, что не в того парня она влюбилась.       Мысли сами наводят на вопрос: а в кого она должна была влюбиться? В придурка Уизела или, может, в идиота Маклаггена? Последний так и норовил сожрать ее взглядом, от которого Драко каждый раз буквально выворачивало. В любом случае он не находил для нее подходящую кандидатуру, хотя про себя всячески отрицал, что вообще думал об этом.       К слову, Малфой был особенно рассержен, когда сообщил Тео о своих планах касательно патрулирования школы каждый вторник и четверг с мисс Всезнайкой. Тот только пожал плечами, прикидывая выгоду, которую сможет извлечь из этих вечеров рядом со старостой девочек, что явно не укрылось от пытливого взгляда Драко.       — Не уточнишь, по какой такой причине ты снова собираешься прогулять?       — Нет.       Все нутро его твердило прокричать Грейнджер, какой он дурак несусветный, да и она не лучше. Но задетое самолюбие оказалось выше, и он подумал: да пошло все оно к черту! У нее дела амурные, а у него — одна только каша в голове.       — Веди себя прилично, — предупреждающе добавляет Малфой вместо кричащего в голове «держись от нее подальше».       — О чем ты? — кричит вдогонку Тео, но не успевает добавить что-то еще, как раздается характерный звук захлопывающейся двери.       Однако сказать было что: хотя бы вновь спросить, чем же в этот раз докучала Грейнджер, или почему он был так зол, хоть и спихивал одну из обязанностей старосты школы на него? И все же Теодор предпочел промолчать. Заговаривать с Малфоем, когда тот был больше, чем сердит, — все равно что ступать по тонкому льду.       Все-таки Гермиона и Драко, отмечал Тео, были абсолютными противоположностями друг друга. Если друг предпочитал молча показывать свое недовольство, что у него прекрасно получалось, то Грейнджер была ураганом, что вырвался на свободу. А противоположности-то притягиваются или это всего-навсего пустая фраза?       — Не устала нести бремя старосты? — спрашивает Нотт, когда они заканчивают с обходом восточного крыла, направляясь к западному. Гермиона задумывается о том, насколько по шкале от нуля до десяти счастлив Малфой, прогуливая патрулирование? Наверняка на все десять.       Молчание затягивается, и Тео не знает, делает ли она вид, что не услышала, или тщательно обдумывает ответ. Следит за ней боковым зрением, уворачиваясь от пробегающих второкурсников. У них было еще семь минут, чтобы успеть до комендантского часа.       — Скорее нет, чем да, — после паузы отвечает Грейнджер, подтверждая, что слушала, и пытается пошутить: — Одна только ванная старост чего стоит!       — Тут ты права, — он усмехается, пропуская мимо ушей то, что она вряд ли хочет говорить с ним о своих взглядах на обязанности старост. Он вполне может посчитать ее занудой, а этого ей наверняка не хочется. — Когда меня выбрали старостой Слизерина на пятом курсе, я настолько обрадовался, что до беспамятства напился в нашей гостиной каким-то не очень качественным огневиски. Блейз и Малфой тогда здорово перепугались, а мне казалось, что я самый счастливый человек на планете.       Гермиона на миг задумывается. А что она чувствовала, когда получила письмо перед пятым курсом, назначающее ее старостой своего факультета? Как будто бы ничего такого. Словно так и должно было быть. По крайней мере, все вокруг восприняли это как должное, отчего и у нее сложилось такое же впечатление. А у кого-то праздник был.       — После на меня навалилось столько обязанностей, что эта эйфория быстро улетучилась, и я стал отсчитывать дни, когда смогу сбросить с себя это бремя.       — Разве ты не мог отказаться от этого, если было так тяжело? — склонив голову, сочувственно спрашивает Гермиона. Он на секунду цепляется взглядом за скользнувшие по плечу золотые кудри, поблескивающие в тусклом свету горящих свечей. Она стала очень красивой, отмечает про себя Тео, взять хотя бы тонкие запястья и острые коленки, что не скрывались под подолом школьной формы. И куда он глядел раньше?       — Мог, конечно, но это было довольно рискованно: так на седьмом курсе меня могли назначить старостой школы, а это, ты знаешь не хуже меня, еще большая морока.       — Но существует практика, когда именно старост факультетов назначают на эту должность, — вспоминая «Историю Хогвартса», книгу, прочитанную ею еще перед поступлением, говорит Грейнджер.       — Существует, — в подтверждение он кивает, — но у нас на факультете такое бывает редко. Поэтому из двух зол я выбрал меньшее. Достаточно по-слизерински, да?       Гермиона соглашается, посчитав его замечание достаточно точным. Наверное, Малфой тоже не горел желанием стать старостой, но деваться было некуда — зная его отца, Драко не мог просто взять и запятнать репутацию семьи. Казалось, он ставил мнение отца превыше своего собственного. От этих мыслей лицо скривилось, но вовсе не от осуждения. В какой-то степени Гермиона ему сочувствовала.       — Ты так забавно поджимаешь кончик носа, когда о чем-то задумываешься.       От неожиданности она поднимает глаза и ахает, когда осознает, как мало расстояние между ними. Протяни руку — и коснешься его груди, скрытой темной школьной мантией с расшитой зеленой змейкой. От Тео по-прежнему пахнет магловскими сигаретами вперемешку с мятной жвачкой, которой он пытался скрыть следы своей пагубной привычки. Приходится задирать голову кверху, но не так сильно, как при контакте с Малфоем, который был выше Тео на пару дюймов.       Как она и думала, вблизи его глаза точно как горячий шоколад, темный и горький. Острый кадык, что не скрыт воротом белоснежной рубашки, дергается, когда Гермиона встает на носочки, и ее длинные ресницы трепетно дрожат. Приоткрытые губы так и манят провести по ним языком, а после проникнуть в рот, горячий и влажный.       Всего пара дюймов. Стоит только чуть наклониться вперед, но то остается в одних лишь фантазиях, когда Тео чувствует крепкую хватку на плече и, покачиваясь, делает шаг назад.       — О, Драко, неужели выздоровел? — стараясь придать голосу непринужденность, Нотт притворно улыбается, в то время как Малфой недовольное лицо скрыть и не пытается — это часть его образа.       — Вроде того.       — Кажется, ты болел. Что ты здесь делаешь? — вопрос был, скорее, риторическим — Гермиону интересует не столько причина внезапного появления, сколько мотив, по которому он лишил ее первого поцелуя с Теодором.       — Выполняю обязанности старосты, — отвечает он и добавляет саркастично: — В отличии от тебя. Не припомню, что у нас есть какие-то привилегии касательно штрафной системы.       — О чем ты?       — Минус пятнадцать баллов Гриффиндору, Грейнджер.       — Что?! — яростно выдает она, не поверив своим ушам. Да как он смеет! — Малфой, кажется…       — Не знаю, за что мистер Малфой вычел у вас баллы, мисс Грейнджер, но позволю вам напомнить, что решения старост не обсуждаются, — как из ниоткуда выплывает профессор Снейп. — И добавлю: минус пять баллов Слизерину…       — Профессор…       — … за дежурство в неположенное время, мистер Нотт, — заканчивает Снейп, сменив троицу неодобрительным взглядом. — Попрошу вернуться вас в подеземелья, а вас — продолжить свою работу.       Тео следует за деканом своего факультета, подмигнув на прощание Гермионе, отчего та только смущенно хлопает ресницами. Она все еще не может поверить, что чуть не поцеловалась с Теодором Ноттом.       — Ты все испортил! — чуть погодя восклицает она, когда на горизонте не остается посторонних ушей.       — Неужели? — хмыкает Драко, сунув руки в карманы. Пальцы крепко сжаты в кулаки. Он жалеет, что не проехался по физиономии друга.       — На кой черт ты вообще полез?       Его до дури раздражает ее тон и глаза, из которых вылетают искры. В груди полыхает огонь, а перед глазами один лишь вопрос: как долго он сможет сдерживаться, зная, что Грейнджер действительно заинтересована в Тео?       — Ты бы предпочла, чтобы свидетелем этого стал Снейп? — слово «поцелуй» даже говорить было противно.       — Нет, но… — он был прав, но соглашаться с этим вслух Гермиона категорически не собирается, поэтому переводит тему, наступая: — Мы же с тобой договорилсь, что ты отдашь эти дежурства Тео! Почему ты здесь оказался?       Раздумывать нет времени. Драко выпаливает то, что первое приходит в голову, пусть и звучит совсем неправдоподобно:       — Случайно оказался рядом, увидел правонарушение и не смог пройти мимо.       Ей кажется это бредом. Малфой и блюститель порядка? Да она каждый раз задавалась вопросом, почему именно его назначили старостой школы.       — Я попросила сказать правду, — уже тише добавляет она сквозь зубы и прогоняет крадущегося полтергейста одним лишь взглядом.       Правду, значит, думает Драко, кипя от злости, в то время как Грейнджер берет себя в руки и выглядит удушающе спокойно. Вся загвоздка состояла вся в том, что сам он не был уверен, почему с психом швырнул учебник по зельям в сторону, когда в глазах мелькнула картина, где Нотт забирается ей под юбку. Не то что бы ему было не плевать, но… отчего-то в ту самую минуту он был уверен, что мог бы всерьез сломать руку Тео, стань он свидетелем подобной сцены.       — Тебе она не понравится, — честно отвечает слизеринец, на что Грейнджер реагирует ожидаемо остро.       — Спешу тебя уверить: единственное, что мне не нравится, это ты. Поэтому будь добр, не раздражай меня еще больше…       Ее пламенная речь обрывается в тот момент, когда они заворачивают за угол, натыкаясь на малышку в длинной мантии, подол которой чуть ли не подметает пол. Она стоит у огромного натюрморта и беспомощно оглядывается своими огромными глазами-пуговками.       — Кэти? — говорит Драко, и когда девочка чуть ли не с визгом летит в их сторону, он приседает, прохватывая ее налету. — Почему разгуливаешь так поздно? Разве ты не знаешь о комендантском часе?       — Знаю, — насуплено выдает та, оглядываясь на Гермиону, которая удивленно наблюдает за открывшейся картиной. — Просто я забыла, по какой бочке нужно стучать, чтобы дверь открылась…       — О, — хмурится Драко ровно до того момента, пока маленькая рука первокурсницы не проходится по морщинкам меж бровей, тем самым разглаживая их.       — Мама говорит, что нельзя хмуриться, иначе быстро состаришься, Драко!       — Не переживай, я никогда не состарюсь, — уверяет он, опуская Кэти на пол, попутно разглаживая складки на мантии. Подобная забота Гермиону приводит в замешательство: Драко Малфой и минута без сарказма? Этого просто не может быть!       — Ну-ну, все так говорят, а потом становятся как мистер Филч.       — Это тебе тоже мама сказала?       Ответ Кэти гаснет вместе с шумными шагами и громким смехом первокурсников. Кажется, девчонка отстала от них, подытоживает Гермиона, когда одна из пуффендуек активно жестикулирует, подзывая к себе. Кэти быстро ретируется, помахав на прощание Драко обеими ладошками.       Малфой чувствует себя не в своей тарелке. Будто его уличили в чем-то незаконном, а теперь укоризненно требуют объяснений.       — Почему ты не оштрафовал ее?       — Ты в своем уме, Грейнджер? — злится он. — Оштрафовать малышку только потому, что она забыла, как вернуться в гостиную своего факультета? Может, мне еще надо было ее публично унизить за это?       — Я просто спросила, — виновато отвечает Гермиона, скрестив руки на груди. Кэти чем-то напомнила ей Невилла, который на первых курсах частенько забывал пароль, отчего ему приходилось дожидаться кого-то из гриффиндорцев, кто мог пропустить его. — Откуда ты ее знаешь?       Отвечать он не спешит. Все еще крутит в голове ее чересчур откровенное признание касательно собственных чувств к нему и чем больше думает об этом, тем сильнее злится.       — Это сестра Блейза.       — Вот как.       — Так что там про твою ненависть ко мне? — решает не тянуть он. — Продолжай, Грейнджер, выскажись уже наконец. Может, полегчает и ты прекратишь вести себя как озлобленная сука.       Они останавливаются одновременно. Движение ее мыслей отражается на лице кривой гримасой, но тусклый свет это скрывает, обнажая только усталость и недосып.       — Пошел к черту, Малфой.       Не удостоив его ни взглядом, ни дав времени на ответную реплику, Гермиона стискивает пальцы в кулак и делает стремительный шаг в сторону.       Обход, очевидно, окончен.       Осознание собственных слов до того обескураживает, что Драко не сразу решается вдохнуть. Тугой галстук перекрывает доступ кислорода, мантия кажется тяжелой, давящей на плечи непомерным грузом.       — Грейнджер, — его голос кажется странно тихим. Звук биения собственного сердца напоминает ему раскаты грома ранней весной.       — Хочешь сказать что-то еще? — разворачивается резко, полоснув Драко своими кудрями. В нос ему бьет знакомый запах персиков.       — Почему Нотт?       Вопрос обескураживает. Вдох удивления в такой тишине различить проще простого. Его же удивляет собственная смелость, которую он окрестил бы, скорее, безрассудством. Впрочем, какая уже разница.       — Тебя это касается в последнюю очередь.       Драко одним шагом оказывается напротив, подушечками пальцев ощущая гладкость кожи ее щек. Острый подбородок вздернут, в глазах играет испуг вперемешку с неприкрытой злобой. Их противостояние длится не дольше минуты, но Гермионе кажется, что она тонет в его ледяных айсбергах, холодных и неприступных. В ушах гудит, в груди сердце вот-вот выпрыгнет, дышать становится тяжелее.       — Не трогай меня! — вскрикивает она, ударяя его по запястью.       — Кажется, ты была совсем не против, когда на моем месте был Нотт, — с кривой ухмылкой он выглядит как обезумевший дьявол. Драко дергает ее на себя за плечо и, крепко схватив, наклоняется и шепчет на ухо так же грубо, как его тонкие пальцы смыкаются на её щеках: — Увидимся во вторник, Грейнджер.       Она отшатывается от него, как от огня, что вот-вот обожжет кончики пальцев, и быстрым шагом спешит покинуть его общество. В груди до сих пор колотится, на шее проступает испарина то ли от быстрой ходьбы, то ли от недавнего контакта с Малфоем.       Хорошо, что в комнате оказывается Джинни, которая тут же реагирует, должно быть, почувствовав на расстоянии состояние подруги.       — Что с тобой?       Гермиона рассказывает все, начиная от прелестной змейки на груди Тео и заканчивая пальцами Малфоя, которыми он с силой обхватил ее щеки, будто вот-вот собирался…       Нет, не так.       Гермиона рассказывает все: историю о должности старосты, которую Тео получать совсем не горел желанием, на что Джинни только фыркает, добавив, что тот просто боится ответственности; о сердце, что бешено колотилось в груди, когда он оказался в непозволительной близости от ее губ, пленяющий и очаровательный, после чего Уизли хлопает ресницами, глупо хихикая; конечно же, о Малфое, что появился в самый неподходящий момент и оштрафовал ее на чертовых пятнадцать баллов; не забыла упомянуть и странную картину, когда слизеринец улыбался малышке с Пуффендуя, на что подруга реагирует ожидаемо с долей скепсиса.       «Странно, что он не оштрафовал Пуффендуй на сто баллов! Вдруг он откусил бы малышке голову? — и словно прочитав ее мысли, Джинни добавляет с активной жестикуляцией: — Только не говори, что это выглядело мило! Это же Малфой!».       Апогеем ее речи становится одна из последних фраз Драко, брошенная будто в отчаянии, будто с издевкой, и твердые пальцы, что ревностно обхватывали ее щеки.       — Ты ему нравишься! — таков окончательный вердикт. Если бы Гермиона ела, она бы поперхнулась.       — Кажется, мы говорим о Малфое, поэтому это априори невозможно. И я даже не буду спрашивать, с чего ты это взяла.       — Да, я согласна с тобой, — быстро соглашается Уизли, накручивая на палец рыжую прядь, — но факты говорят об обратном.       — Еще пару дней назад то же самое ты говорила мне о Тео, — Гермиона щурит глаза. Целенаправленно она решает умолчать о том, как на мгновение у нее перехватило дыхание, стоило Драко с гримасой злости вперемешку с отчаянием крикнуть: «Почему Нотт?». Это бы спутало все карты. Как и тот факт, что если бы она не застала Малфоя, трахающего одну из девиц, то с натяжкой могла бы поверить словам подруги. Но все обстоятельства были против.       Последующие дни она была лишена общества Драко, в чем могла быть благодарна одной лишь себе: избегать случайных встреч было не так-то просто, учитывая, что их связывала общая работа и пара сдвоенных занятий. Так или иначе, ее система «без Малфоя» не без определенных усилий работала, но как и любая другая, в определенный момент дала сбой. Впрочем, вполне ожидаемо.       — Не думал, что придешь, — первым делом говорит он, когда они встречаются у входа в восточное крыло — точки, откуда они всегда начинали свое патрулирование. Он выглядит взвинченным, как натянутая струна. Платиновые волосы разделены на жесткий пробор, будто накрахмаленный воротничок торчит из-под черной мантии.       — Нет весомой причины пропускать обход, — она отвечает хладнокровно, будто еще полчаса назад не гадала на ромашке. Не то что бы она боялась, нет. Скорее, не имела представления, как стоило себя вести: делать вид, что ничего не произошло, или попытаться докопаться до правды?       — Однако была, чтобы пропустить зелья.       Его высокомерное выражение лица ничего кроме ответной злобы не вызывает. Да кто он такой, чтобы Гермиона его избегала? Кем он себя возомнил, пытаясь лезть в ее личную жизнь?       — Это не твоего ума дело, — чеканит сквозь зубы она. — Я не собираюсь перед тобой оправдываться, — и добавляет, зная, что тот поймёт: — Во всех смыслах.       Безусловно, он понимает.       Пространство вокруг электризуется, отчего по плечам проходит неприятный озноб. Крепко сжимая палочку в кармане мантии, старается не вдыхать пропитанный персиками воздух, когда Грейнджер одним движением убирает волосы в низкий хвост. Она всегда так делает, видя на горизонте правонарушителя, будто оштрафовать его — задача со звездочкой.       Гермиона идет чуть впереди, в то время как он привычно отстает на два шага. На это было несколько причин: так он отдавал бразды правления Грейнджер, которую хлебом не корми — дай только поучить уму-разуму нерадивых младшекурсников; и более простое обстоятельство, но не менее значимое, состояло в том, что держа ее на мнимом расстоянии, он мог не бояться столкнуться с ней ладонями при ходьбе или, не дай Мерлин, позволить ей заметить его пристальный взгляд на себе.       Последнее его злит. Прошедшие несколько дней, а если быть точнее, пять, Драко всячески пытался отрицать содеянное, будто это случилось с кем-то другим, а он был всего лишь свидетель немой сцены в отвратительном магловском кино. Невыносимо было осознавать, что он так просто повелся на ревность, всеобъемлющую и мучительную. В тот момент границы оказались стерты. Иного выхода, кроме как по-идиотски оттащить Нотта, что целовал Гермиону, не было.       Черт, как же глупо он себя чувствовал.       Странно, но Тео не проронил ни слова, когда он вернулся в спальню. Будто ничего не произошло, тот вел себя как обычно: шутил и болтал, не затрагивая, однако, тему прошедшего вечера. Не смотря на это, поговорить стоило, что и случилось в субботу, после еженедельной тренировки по квиддичу.       — Долго еще будешь дуться?       Драко ерошит светлые волосы полотенцем, прежде чем честно ответить:       — Пока не перестану ощущать потребность набить тебе морду.       — Вот как ты, — деловито говорит Тео и опускается на лавку наполовину одетый. — Почему раньше не сказал?       Малфой отбрасывает влажную ткань, игнорируя падающие то на пол, то на грудь капли с мокрых волос. Губы сжимаются в тонкую полоску, пальцы — в кулак. Он, определенно, еще не был готов к разговору, но Теодор настроен решительно.       — А что мне нужно было говорить?       Сразу после слышится звук кулака, встретившегося с твердой поверхностью шкафчика. Есть множество вещей, на которые ему было наплевать, и саднящие костяшки как раз входили в этот список.       — Надеюсь, не мое лицо ты представлял в этот момент, — пройдясь по подбородку пальцами, опасливо произносит Нотт и спустя полминуты решает вернуться к разговору: — Ты мог хотя бы не быть настолько загадочным, мистер я-ничего-не-скажу-даже-лучшему-другу.       — Блять, и ты еще себя отличным эмпатом называешь?       Ударить бы его было наилучшим вариантом, по крайней мере, для Малфоя, да вот поступать так сейчас уже было бы глупо — все равно эффект неожиданности потерян.       — Я эмпат, но не ебаный же экстрасенс! — он разводит руками, мол, чего ты хотел от меня?       Какое-то время они сверлят друг друга взглядами: один — извиняющийся, другой — готовый придушить.       — Ты ебаный Казанова, — выплевывает Драко и с хлопком открывает дверцу шкафчика, что недавно получила от него удар. В голосе чувствуется прощение. Тео облегченно выдыхает и, скрестив руки на груди, деловито говорит:       — Так… как давно?       Хочется спросить «как давно что?», но эта мысль отпадает, стоит Драко повернуться и увидеть довольную ухмылочку, что так хочется стереть с лица. Вместо этого он качает головой.       — Не знаю, — честно и без утайки. — Может, с шестого курса. Или пятого.       Впервые он посмотрел на нее как на девушку, когда они столкнулись в Хогвартс-экспрессе перед пятым курсом. Тогда не укрылось от его внимания исчезнувшая угловатость, присущая многим подросткам. Ее волосы поблескивали золотом в свете прощального солнца, что светило сквозь толстые окна, и улыбка, сопровождаемая мелодичным смехом, мгновенно привлекла его внимание.       — То есть когда ты научился дро… — Нотт осекается под взглядом друга и, откашлявшись, берет другой курс: — В чем проблема сказать ей об этом?       Вопрос очевидный настолько, что Драко и бровью не ведет, только бросает кривую ухмылку и отворачивается обратно к шкафчику, ища глазами чистую рубашку. Уж очень это проблематично — быть открытой книгой.       — Или ты только плакать в уголке можешь на ее колдографию?       — Иди к черту.       — Нет, ну серьезно, Малфой, — Тео оказывается рядом, облокачивается о закрытую дверцу плечом. — После того, как ты буквально за шкирку оттащил меня от Грейнджер, ты был просто обязан сделать хоть что-то. Ты ведь… сделал?       — Ну… — его пальцы замирают где-то на середине рубашки, крутят пуговицу, пока в голове мелькает ее четкое «пошел к черту, Малфой». — Я спросил, почему ты ей нравишься.       Теодор закатывает глаза и удрученно бьет виском в дверцу шкафчика. Это не могло ему не льстить, учитывая, что Гермиона сама казалась ему достаточно привлекательной, но его чувства ограничивались лишь желанием залезть ей под юбку. Вряд ли это могло соперничать со страдающей физиономией Драко.       — Что поумнее не нашелся спросить? Ладно, она что ответила?       — Очевидно, послала меня.       Пуговицы заканчиваются, и Малфой тянется за брюками в надежде, что с полки на него прыгнет какой-нибудь здоровый паук и сожрет его — только бы не продолжать обсуждение его унизительной глупости.       — Ебаный соплохвост! Я все еще не понимаю, как ты умудрялся вообще с кем-то встречаться, — ему слов не хватает, чтоб описать свое негодование.       — Ты помогать собрался или только мозг мне выносить? — не выдерживает Драко то ли причитаний Тео, то ли того, что приходится прыгать на одной ноге, чтобы натянуть штаны. — Если последнее, то я с радостью обращусь к Паркинсон, после она хотя бы загладит свою вину. Лучше не мешайся под ногами, — он натягивает второй носок и добавляет, хмурясь: — И только посмей еще хоть раз подойти к ней.       Нотт смотрит сначала недоверчиво, а после разражается смехом, заставляя Драко на мгновение замереть с носком в руках.       — Я тебя услышал, — выставляя ладони вперед в примирительном жесте, — только не сядь в лужу снова, ладно?       Ему легко было сказать, думает он, когда чуть не врезается в Гермиону, что резко замирает на месте, а после резко поворачивается.       — Что? — голос звучит хрипло.       — Не люблю недосказанности, — отвечает она, скрестив руки на груди. Выглядит воинственно, думает Драко и усмехается, что не останется незамеченным. — Мне не нужно, чтобы ты лез туда, куда тебя не просят.       — А то что?       — Нарываешься на угрозы, Малфой?       — Ничуть, — пожимает плечами, — просто думаю, на что способна золотая девочка.       Отчего-то он знал, как ненавистно ей не это прозвище. Ожидаемо она морщит кончик носа, но отвечает вразрез своему виду:       — Советую не проверять.       — Куда мне не следует лезть, Грейнджер? — решает рискнуть и добавляет, делая шаг навстречу. Так между ними остается на больше полуметра, из-за чего она задирает голову выше. Она и забыла, как тот высок и широк в плечах. — В твою личную жизнь, верно?       — Ты догадливее, чем я предполагала.       — Я бы не лез в нее, если бы ты не выставляла ее на всеобщее обозрение, целуясь с Ноттом в месте, где вас мог застать кто угодно.       «Но застал я».       Она заметно краснеет и, чтобы не быть пойманной, решает идти в наступление: вдруг поможет?       — Мы вовсе не целовались!       — Я все прекрасно видел, Грейнджер, — скрепя зубами и сердцем, — ты можешь не ломать комедию.       — Значит, у тебя проблемы со зрением, потому что… — а с чего это она вдруг оправдывается? Будто бы мнение Малфоя имеет для нее значение. — Сам не лучше.       — О чем ты? — безосновательное обвинение перекрывает ту радость, что подарила новость о несостоявшемся поцелуе Нотта. Драко ликует — не зря оттащил его, как пса.       Гермиона фыркает и сверяется с наручными часами — сколько еще осталось чувствовать себя уязвимой? Когда их взгляды пересекаются, в глазах Драко стоит немой вопрос, вызывая у нее одно лишь негодование: зачем она проговорилась?       — Я прекрасно помню, как на прошлой неделе ты достаточно громко проводил время с какой-то девушкой вместо того, чтобы прийти на дежурство. Болезнь — не очень-то хорошее оправдание, не так ли? — она давно хотела подтвердить ту сцену, невольной свидетельницей которой стала, просто не было повода тыкнуть этим под нос Малфоя.       В удивлении преображается лицо Драко. Она это серьезно?       — По-моему, ты что-то путаешь, — с искренним недоумением отвечает он.       Что-что, но спать со всеми подряд никогда не было его отличительной чертой. Кто бы мог подумать, но Драко к сексу подходил достаточно консервативно, не считая нужным размениваться на все подряд. А перешептывания касательно его сексуальной жизни были не больше, чем шуткой Забини и Нотта, которая когда-то совершенно вышла из-под контроля. Потому-то ее обвинения звучат безосновательно.       — Такое вряд ли можно с чем-то спутать, Малфой, — щурит глаза. Голос звучит предательски обиженным, и Гермиона пытается откашляться, чтобы выглядеть чуть менее жалко.       — Нет, — нарочито делает особый акцент, после чего она понимает: неужели это был не он? — Я уверяю тебя, что ты перепутала меня с другим человеком.       То, как они сверлят друг друга взглядами, пробуждает в ней новую волну скепсиса. Будучи Драко Малфоем, он вряд ли бы упустил возможность похвастаться своими сексуальными похождениями. И выглядел он в тот вечер изрядно помято, но если хорошенько подумать, то лицо было скорее изнеможенным и уставшим, нежели удовлетворенным. А судя по женским стонам, прошло все очень и очень неплохо, насколько Гермиона могла судить. Сколько времени пролетело прежде, чем стоны прекратились, и они встретились с Малфоем?       Видя, как крутятся шестеренки в невероятно умной головой Грейнджер, Драко колеблется: стоит ли говорить ей о том, что трахал когтевранку вовсе не он, а Нотт? Не разобьет ли это ее розовые мечты?       Догадка сначала омрачает ее лицо, после она в смятении отводит глаза. Но прежде чем он решает умолчать правду касательно похождений Тео, Гермиона шумно сглатывает и говорит неохотно — признавать собственную неправоту всегда сложно:       — В любом случае, это ничего не меняет.       — Я немного потерял нить нашего разговора, — он прислоняется спиной к стене. Когда мимо прошедшая профессор Стебль получает приветственный кивок от них обоих и скрывается за первым поворотом в класс, Драко продолжает настороженно: — Какое это имело отношение к тому, что мне не следует лезть в твою личную жизнь? — последние слова он растягивает, пародируя тем самым учительский тон Грейнджер. Сейчас тот редкий случай, когда ему не хочется уколоть ее глупой шуткой.       Она же думает: как может он сначала трахать одну из девиц, а после лезть к ней за поцелуем? Но все аргументы рассеиваются, стоит ей принять, что Малфой здесь совсем не при чем. Голова сама виновато опускается, а губы туго поджимаются.       — Это уже не имеет значения.       — Может быть, — он соглашается, отталкиваясь спиной. Гермионе смотреть неловко ему в глаза, не то что находиться рядом. — Грейнджер, — все же действовать приходится ему, — я знаю, ты очень много думаешь. Порой даже чересчур. И то, о чем ты подумала, правда.       — И о чем же я думала? — самое время показать свою гриффиндорскую смелость.       — О том, что тебе не следует влюбляться в Тео.       Вряд ли она думала об этом. Скорее ее мысли находились в творческом беспорядке, а все из-за дерзкого хорька.       — Если я уже? — Драко не мгновение поджимает губы, но тут же расслабляется, поднимая ее подбородок вверх одними только подушечками пальцев.       — Ложь. Тогда ты бы давно сломала мне нос. Еще в прошлый вторник, если быть точнее.       — Я просто пожалела твое симпатичное личико, — отвечает Гермиона и тут же осекается, мысленно закрыв рот ладонями. Наблюдая за ней, Малфой предполагает, что она из той категории людей, которые говорят то, что приходит на ум. То, как ее глаза блестят, а брови сходятся в одной точке, дает ему понять: она вряд ли рада собственной болтливости. — Тебе не стоит указывать мне, в кого влюбляться, а в кого нет.       Смелость и, как он всегда добавляет, глупое безрассудство добавляют ей особый антураж. Всегда, когда она чувствует себя неуютно, Гермиона предпочитает атаковать. Только Малфой атак ее не боится.       — Я и не думал указывать тебе, — в голосе слышится легкая издевка в его привычной манере. Когда ее блестящие глаза смотрят вот так, снизу вверх, выражая тем самым особую степень близости, кажется, что все козыри в его руках. — Но могу посоветовать: научись влюбляться в правильных парней.       — Не себя ли правильным ты мнишь?       — Ты необычайно догадлива.       Она чувствует его дыхание на своих губах и рефлекторно приоткрывает рот, издавая незнакомый себе тихий стон, когда чужие губы оказываются на собственных. Хрупкость этого момента завораживает.       Ему следует отвесить шутку или ничего не значащую издевку, но на ум ничего не приходит. Поэтому он тянет ее к себе ближе, пробираясь ладонями под мантию. Так, словно эти объятия последние в его жизни или если он отпустит, то навсегда потеряет. Все почти верно: Гермиона вряд ли решится еще раз на такие объятия. Да и с кем? С Малфоем, который приревновал ее к Тео, и вместо того, чтобы напрямую сказать об этом, вел себя как полный придурок?       Но тут же в голове возникает мысль: это же Малфой. И это многое объясняет.