Приезжай.

Впервые в Боре что-то по настоящему ломается, когда кулак Вани приходится в челюсть. Это не первая, и даже не десятая, по счёту драка. Но так больно стало именно сейчас. И вовсе не из-за самого удара, хотя кулак у Кисы впрямь тяжёлый и бьёт наотмашь. Что-то ломается внутри, когда он видит легко читаемую ненависть во взгляде Кислова. Когда тот чуть ли не срывается на крик, сквозь зубы цедя каждое слово, адресованное Константину, который несколько минут назад ебал мать этого же Кисы прямо в патрульной машине. Ваня хватается за воротник камуфляжной куртки, и хватается так, что совсем чуть-чуть, и будет слышен треск ткани. Кричит что-то про ментов, отца и свою мать, Хэнк мало что может переварить сейчас. Ему хотелось бы не чувствовать себя виноватым, ведь не за что, правда? Но вина непонятно за что захлёстывает с головой. Жаль Кислова, Мела, пытающегося их разнять. Жаль мать Вани, которая точно будет ещё очень долго винить себя во всём происходящем. Жаль родную маму, которая даже не подозревает, о том, как Константин гуляет, жаль даже в некоторой степени отца. И себя. Себя тоже жалко. Как бы эгоистично не звучало, но наверное, ему жаль себя больше всего. Почему приходится ни за что тянуть на себе эту блядскую ношу? *** Второй раз внутри надламывается что-то, когда Ваня суёт в руки пистолет и сообщает о дуэли. Между, сукаблять, ними. Руки предательски дрожат, сжимая ледяную сталь Генкиного гарнитура. А Кисе похуй. Он с холодным взглядом смотрит на пистолет, поглаживая манящий курок. Хэнку трудно даже осознать тот факт, что ему придётся стреляться, с наверное, самым близким для него сейчас человеком. Сколько бы Кислов не косячил, Борис понимал, что он, блять, его Кису не сможет бросить. В очередной раз вытащит его из какого-нибудь притона наркоманов. Стоит только Кисе позвонить или написать сообщение с кучей ошибок. Сорвётся с места и помчится к Ване со всех ног. Если Кислов чем-то поделиться, да хоть вывалит на него багаж всех своих мыслей и проблем, Хэнк заткнётся и будет слушать, пока Киса не остановится. Засунет поглубже собственные душевные болячки и поможет. Подставит плечо, даже если будет уже невозможно больно. И теперь, после всего этого ему предлагают дуэль? Борис готов к тому, что его убьют. Он сам уже несколько раз успел пожалеть о том, что не залёг вместе с ёбаным режиссёром да барменом где-то на дне моря. Он готов ко всему, но точно не собственными руками убить Ваню. Даже ранить. Он себе этого потом простить не сможет никогда. *** В третий, и кажется, уже последний раз, потому что дальше попросту некуда, внутри трещит что-то, когда Киса, не опять, а блять, снова, ебашит по роже до потери пульса у обоих. Когда горячая струя алой крови катится по подбородку. Глаз саднит так, что его, кажется, открыть будет нереально. Хэнк готов упасть в колени Егору, за то, что тот в очередной раз оттаскивает разгневанного Кислова в сторону. Перед глазами всё плывёт, мешанина из боли закрыла собой абсолютно все чувства и эмоции. Вдали слышится громкий хлопок дверью. Очевидно, Ваня. Борис с трудом фокусирует взгляд на Меле, который слегка склонился над ним. Если пацифистичный, по крайней мере обычно, Егор въебёт ему вслед за Кисой, то Хэнк уверен, встать он без посторонней помощи вряд ли сможет. Но тот лишь задаёт такой очевидный вопрос. —Зачем? *** После пожара на базе, который он же собственноручно и устроил, Хэнк понимает, что пути обратно больше нет. Он сам закрыл, а точнее, спалил все двери назад. Гена неизвестно в каких ебенях, Мел в реанимации, Ваня теперь точно в глаза ему не посмотрит. Отец смотрит с неким осуждением. Всё же, не каждый сын убивает нескольких людей и топит их бухте. По крайней мере, Боря надеется, что Константин именно так и думает. Повесить на себя все убийства—это меньшее, что он может сделать. Всё что осталось от прежней дружбы—это лишь воспоминания и редкие совместные фотографии, которые сделал кто-то из ребят. Да саднящий металлический браслет на запястье. Который Киса то ли купил, то ли откуда-то украл. Хотя, второй вариант наиболее вероятен. И сейчас этот самый браслет ужасно саднит и отдаёт болью во всё тело. Хочется снять и выкинуть, но рука не поднимается это сделать. *** В пепельнице на балконе уже окурков десять, не меньше. Половины упаковки сигарет, только купленных в близлежащем ларьке уже нет. Запястье продолжает саднить, но уже от кровоточащих ран. Аккуратные порезы, сделанные отцовскими лезвиями для бритвы пачкают алыми пятнышками ткань палёного, синего трэшера. В руке телефон, а в телефоне открытый профиль Вани в телеграмме. Тот не заблокировал Хэнка и переписку у обоих не удалил, что очень удивляет. Но ни сообщения после инцидента со сгоревшей базой не написал. Хэнк тоже не писал. Слишком боязно. Да и пошлёт его Киса гулять на все четыре стороны, причём надолго. От разглядывания алеющего заката отвлекает сообщение. Борис вздрагивает всем телом от неожиданного звука, и быстро переводит взгляд на телефон. Киса менткныш я к ткбе приежу() 21:04 Количество ошибок в предложении из трёх основных слов даёт понять, что Ваня как минимум не в трезвом состоянии. Хэнк чувствует себя ничтожной тряпкой, которой пользуются только когда что-то случается. Почти месяц от Кисы ни слуху, ни духу, но стоило Кислову упиться до пиздецового состояния, Боря сразу же ему понадобился. Остаётся надеяться, что Ваня припрётся к нему пешком, потому что садиться в таком состоянии за руль, даже если это скутер, себе дороже. Светловолосый с раздражением откидывает ещё недокуренную сигарету на облупившийся подоконник, не попадая в пепельницу. Хочется послать Кислова нахуй, выкинуть телефон из окна, придушить себя своей же подушкой, но ничего из этого сделать нельзя. Почему, он сам не знает. Но бросить Кису не позволит совесть. У Хэнка она, в отличии от некоторых, ещё присутствует. Поэтому приходится лишь сжать зубы и дрожащими пальцами настрочить сообщение. Хэнк приезжай. поговорим, покурим. 21:06 Даже если больно. Даже если мне.