«Услышишь ли ты крик моей тоскующей души?»
— Умоляю, дай мне вновь кончиками пальцев потрогать тебя… — заклинал Тилль в пустоту. — Прошу разрешить мне пройти этот путь со стопами твоих ног… Его голос уже не звучит так завораживающе энергично как в первый раз. Пепельные волосы, напоминающие дым, не зачесаны назад, а мрачно опущены, стараясь закрыть исхудалое лицо хозяина. Черная одежда, будто провожающая его в последний путь на этой сцене. Она станет его могилой. Его воспоминаниями о Мизи. О её ярком первом выступлении и таком печальном финале. Жалко, что не получилось рассказать о своих чувствах, прежде чем та покинула его навсегда. Жалко, что не получилось заключить её в объятия после первого раунда, успокаивающе погладить по вздымающейся от плача спине. Показать, что она не одна в этом бренном мире. Жалко, что не получилось защитить её от Луки и неизвестных. Спрятать за своей спиной, крепко держа за руку. Так много всего. он не смог сделать. в стольких вещах не смог признаться. Возможно, стоило бы и извиниться перед Иваном. За свои безрассудные нападки в его сторону. Вечные избиения, хоть тот и сам их зачастую начинал, заливаясь громким хохотом, что совершенно не подходило его характеру. Однако, сколько хороших воспоминаний у них было? Возможно. стоило бы сбежать вместе с ним в тот день? Тогда, под заливным закатом, держась за руку. Может быть. все сложилось бы иначе? Но как же он мог бросить Мизи? Оставить её там одну? Не видеть свое солнце? Ведь даже сейчас. на этой сцене. единственная, кем заполонены его мысли, розоволосая красавица с круглыми очками и лучезарной улыбкой. — Умоляю, боль причини мне с такой силой… — содрогающийся голос продолжал, разливаясь мучительными нотами. — Умоляю, боль принесу тебе с такой силой… Иван же решил для себя, что станет лучшей версией себя, заставит влюбиться и сделает своим. Так и началась их странная дружба. То дерутся и кулаками размахивают, раскидываясь колкими фразочками. А на следующий день словно давние лучшие друзья сидят в саду. Тилль что-то чиркает в своём блокноте, а Иван молча наблюдает, не смея прерывать во время процесса.Х О Ч Е Т С Я. . . П Р И К О С Н У Т Ь С Я.
В один момент всё то, что чёрноглазый упорно строил по кирпичикам развалилось. Названная «Мизи», пропала, а может и вовсе умерла. Никто не знал, что с ней и это пугало Тилля ещё сильнее. Для Вани переживания «друга» стали обыденностью, что вгрызалась в лёгкие и отдавала неприятной горечью на сердце. Волновался больше, чем кто-либо в этом месте или нет, во всём мире, без преувеличения. Покорно блюдил, как тот увядает на глазах.М Е Р З К О
От самого себя, своей беспомощности и банального страха. Не за свою жизнь, вовсе нет. А за жизнь Тилля. Видя его будь то в баре с тварями, которые касались хрупкого и невинного стана. Или вновь пичкали препаратами. Разрывается. ужасно печально и до смерти горько. Солист провожает взором тёмных глаз на освящённую сцену, выжидая подходящего момента, чтобы вступить. Им придётся сразиться против друг друга. Ожидаемо, не так ли? Ожидаемо и не честно. Забитый одиночеством и болезненной скорбью птенец, пытается что есть силы дотянуться до дырки в потолке, машет крыльями как в последний раз. А цепи так и наровят сжать горло, душат сильнее. Ничто не сравнится с тем, что пришлось испытать птенчику, Е Г О птенчику. Белоснежное одеяние, в сочетании с мрачным образом тёмных волос и не менее мрачных глаз точно привлекли бы публику. Иван не хотел, был вынужден. Медленными шагами выходит на сцену. Сердце предательски колотится как бешеное. Находиться на одной сцене равносильно пытке. А слышать как любовь всей его жизни с истерзанной душой и ломаным голосом посвящает отрывок прекрасной песни. той самой Мизи. Было не сложно догадаться, что Тилль никогда не посвятил бы столь нежной лирики. Смирился. — Даже если холодные слова принадлежат тебе. — начинает Иван, обхватывая фалангами прохладный микрофон и поднося к своим губам. — Они вырежут шрамы под моими глазами. Влечёт закричать, что есть мочи, прижать к себе, стоять на коленях и вымаливать быть рядом. Он сможет быть достойным, защищит, укроет от бед и сделает всё, лишь бы улыбка оставалась на лице зеленоглазого. — Заметь мою боль и исцели меня прямо сейчас. Чтобы успокоить мои страхи. Пой, пой же. Пожалуйста, перестань петь для неё с таким лицом. Не смотри так печально, взгляни же на меня.З А М Е Т Ь М Е Н Я
Изредка переводит взгляд на табло позади, внимает каждый испепеляющий взгляд зрителей. Чувствует, к чему идёт, но отказывается верить до конца. Нарочно местами фальшивит, выделяя на своём фоне.Ты только живи, хорошо?
Привычные грациозные шаги, сопровождающиеся всплеском воды от каждого соприкосновения с лужами от накапавшего дождя. Знакомый до скрежета души голос. Хватает только первых слов, чтобы понять, кто стоит рядом с ним. Голос, ласкающий слух. Иван. Человек, снискавший дикую популярность, на уровне с Лукой. Ещё неделю назад, до рокового дня, юноша слышал от своего «хозяина» восхваление восходящей звезды в лице Ивана, ничего нового, он -– уникум. Это чистейшая правда. Ещё тогда, в саду, где их выращивали во благо служения пришельцев и для «шоу», Тилль знал -– Ивану уготовано большое будущее. И, зная характер оного, он справится с этим. Он станет знаменитым, популярным и, возможно, когда-нибудь отделается от клейма «питомца», живя независимо от спонсора. Однако, увы, Тилль, что схож больше с бешеной собакой, готовой то и дело укусить за «кормящую руку», явно никогда не станет таким. Хотя бы потому что не желает «прогибаться» под систему. И это его проклятье. Но одновременно и спасение. Как бы не хотелось посмотреть в сторону знакомого лица — у Тилля нет сил. Нет сил петь. Нет сил стоять на этой проклятой сцене, где решается его судьба. Нет сил. сражаться. Веки тяжелеют, словно налиты свинцом, а не циркулирующей по ним крови, соблазн закрыть их — велик. Закрыть и больше никогда не открывать, поддавшись воли случая. На душе скребут кошки. Так болезненно, так удручающе. Светлые брови сводятся к переносице, предавая и без того траурному лику Тилля, побежденного, сломленного и потерявшего всякий смысл жизни, человека, ужасно трагичный вид. Каждое слово дается с трудом. Музыка, перемешенная с выделяющимся голосом Ивана, давит на уши и сознание. Тяжело. Невыносимо тяжело. Пальцы предательски дрожат, не в силах держать микрофон, от чего приходится опереться на него. Зелёные глаза, устремленные в пустоту, не видят перед собой. ничего. Ни ярких софитов, так неприятно светящих в лицо, ни завороженной выступлением толпы, ни стоящих где-то вдали охранников, держащихся за свои пушки так, будто вот-вот готовы всадить всю обойму в бренное тело Тилля. Лишь. проскакивающие воспоминания. Теплые. Приятные. Сад. Тилль, делающий венок из недавно сорванных цветов специально для Мизи. Иван, как всегда валяющий дурака, подбегает, топча созданный собственными руками подарок Тилля. И вот, они уже бьют друг друга, сначала с ненавистью, а потом с заливным детским хохотом. — Эта песня станет равна бесконечности, — срывается с обсохших и обкусанных губ Тилля, будто из последних сил. Голос вновь предательски дрожит, заставляя парня прискорбно опустить взгляд. Вслушивается в каждое слово, ранящее налитое алой кровью сердце. В голове снова и снова прокручиваются моменты, что они прожили вместе. И каждый из них — особенный. Иван был тем ещё дураком. Намеренно злил, нарывался и топтал и без того хрупкие чувства возлюбленного. А так ли намеренно? Очень даже возможно. И тот факт, что теперь встретившись на одной сцене, один из них должен умереть. И этим кем-то должен быть Иван. Точно должен. Но сможет ли он пережить и смерть Ивана тоже? Не станет ли винить себя в его смерти? Станет, ещё как станет. Загнётся пуще прежнего и любым способом возжелает избавиться от себя. На этом моменте. партия Тилля заканчивается. Руки, некогда сжимавшие из последних сил микрофон, скользят по нему, изможденно опускаясь. Он. сдается. Не потому что трус. Не потому что не способен. А потому что. просто не хочет. Всё было решено уже перед выходом на сцену. Дать выиграть Ивану. Покончить с этими мучениями. И, возможно, здесь, под этими софитами, под этим проливным дождем, на этой сцене, вместе с другом детства, он найдет покой. По крайней мере, хоть кого-то он спасёт. Иван должен жить. Иван. обязан выиграть.«Прости меня.»
Но долго ждать не пришлось. Тилль, кажется, совершенно потерялся, забыл о том где находится или. Нет. Зачем? Зачем? Зачем? Точно специально прекращает петь. Что же он творит? Идиот, глупец. Не даст умереть, не позволит. Либо умрёт сам, либо вместе с ним. Одна из двух зол. Тилль — ещё молод и подобен белой лилии. Окружив цветок заботой, можно взрастить прекрасное соцветие, распустить его лепестки и вдохнуть приятный аромат. А если Ивана не станет? Кто тогда окружит заботой? На кого ему останется положиться? Проливной дождь стекает по телу, от чего намокшая одежда неприятно липнет к коже. Приятный голос друга ласкает слух, продолжая уносить Тилля куда-то далеко, в детство, в те теплые деньки, когда всё и было не так хорошо как могло бы быть, но все же. всяко лучше, нежели сейчас. Ни смертей, ни разбитых жизней… Стоило. ценить то беззаботное время. Но хотя бы сейчас, перед взором всех собравшихся пришельцев — не так страшно. Пару выстрелов в тело и он уйдет из этой жизни. С сожалениями. С болью. С незавершенными делами. С безответными чувствами, однако. с приятными воспоминаниями. Где Мизи улыбается и практикуется в пении, где Иван сидит рядом и внимательно наблюдает за Тиллем, который так филигранно прописывает аккорды для гитары и сочиняет песню, с которой впервые выступит на Сцене. Всё это. навсегда останется с ним, пройдя сквозь воду, огонь и медные трубы. Пяты сжимают микрофон, дыхание замедляется. Быстро замечает, что тот прекратил петь и таки не продолжил. Тёмно-карие глаза вглядывались в уставшую «тушку», убеждаясь в своих догадках с новой силой. Уверенно отбрасывает стойку вместе с микрофоном в сторону и столь же уверенно, не спешно ступает на встречу юноше. Дрожащая ладонь нежно припала к щеке зеленоглазого. Прикоснулся. Наконец смог прикоснуться. Резвым движением она скользнула к шее, притянув ближе к своему лицу и плавно пробралась к затылку. Веки блаженно прикрываются, а губы жадно впиваются в содрогающиеся Тилльевы песты. Видит, понимает. Знает, что противен и всё равно продолжает, настойчиво углубляясь, но не напирая слишком сильно. Прикусывает нижнюю губу, на последок распробовав сладостный и столь желанный вкус. Внезапное ощущения присутствия кого-то рядом. Неужели. уже всё? Но музыка продолжает играть, а звука подсчета голосов не было. Опустошенные зелёные глаза перевелись к подошедшей фигуре. Белое одеяние, будто на свадебную церемонию. Нежное прикосновение теплой руки к щеке. Это не. робот? Взору открывается до боли знакомое лицо друга. Мокрые, как смоль черные, волосы, аккуратно зачесанные назад. Знакомый, выступающий из-под верхней губы, клык. И эти черные. бездонные глаза. Наконец-то, полузакрытые глаза, широко распахнулись. Шок. Что он делает? — Ив — хотел было смолвить увядший, но не успел. Внезапный рывок, а после. ощущение чужих губ на своих. Что это? Что происходит? Почему Иван подошел? Почему он не закончил песню? И почему. сейчас он так страстно целует Тилля? Дыхание сперло. Широко распахнутые глаза с непониманием смотрели в лицо друга, пока наконец-то тело не начало сопротивляться, так же, как и разум. Нет. Нет. Это неправильно. Такого не должно было произойти! Приложив все силы, юноша пытается вырваться из поцелуя, отворачивая голову в сторону, однако Иван, будто предугадывая ход мыслей друга — предотвращает любые попытки к сопротивлению. Его сильные руки держат голову, насильно прижимая к себе. Сероволосый жмурится, поджимает губы, не давая возможности углублять поцелуй. Зачем. Зачем. Зачем зачем зачем? Это неправильно. Черт, все совсем идет не так, как надо! Он же. он. — … — темновласый молчит, не в силах как-то аргументировать свои действия, не отрывает взор. Иван вцепляется когтищами в бледную, пережившую безумие и боль прекрасную шею. Зацеловал бы, припал губами, отдаваясь по полной, стараясь как можно нежней. Но так Тилль не победит. Не сможет выжить. Агрессивно переменяется в лице, демонстративно показывая публике свой истинное «я». Изысканный актёр, в чью игру так легко поверили. Они не достойны Тилля, не достойны познать его внутренний мир. Так позволит ли забрать с собой? Пытается надавить сильнее, не может. Не смеет причинить боль, только создаёт видимость причинения вреда, как глупо. Ещё раз льнёт к губам, на сей раз смотря только на табло с числами. 89 — 70. Лунный принц добился своего. Тилль выиграл за счёт уловки Ивана. Только чёрноглазый не спешит опускать из хватки, выжидает. Тепло на губах исчезло, оставляя после себя лишь смутные воспоминания. Зелёные глаза, опьяненные сложившейся ситуацией, с немым вопросом заглянули в чужие, но внезапно. резкое сжатие в районе шеи. Такое сильное, что дыхание перехватило. Душит. Иван душит его. Его лицо. его взгляд. Зрачки, в которых отражается искаженное лицо Тилля. Такие глубокие. Такие. знакомые. Будто бы. нет никого кроме Тилля. И эта знакомая ухмылка. Похоже, он решил саморучно убить друга? Что же, это неплохой конец. Снова поцелуй, сопровождающийся тяжелым хрипением серовласого. Будто прощальный. Хах. почему же будто? Так и есть. Это. куда лучше пуль, пронизывающих тело.Выстрел
Первая пуля летит стремительным осколком под рёбра, оставляя после себя глубокую рану и распространяющуюся лужицу крови. Пошатнулся, не отпустил. Взгляд стал только увереннее.Второй выстрел
На этот раз в плечо. Шаг в сторону, всё ещё борется, не смотря на сильную, превозмогающую человеческие возможности, ноющую боль. Хватка постепенно ослабевает. Длани колеблются, а глаза продолжают смотреть в излюбленный лик, словно оторопев от происходящего. Иван, ты же сильный мальчик? Потерпи ещё немного, ещё чу-чуть.Последний выстрел
Кровь хлынула из уст певца быстрой струйкой. Волнение пропадает, сменяясь облегчением. Он спас его, пусть и ценой своей жизни. Улыбается, по-детски нелепо и ослабляет захват, опуская руки ниже. В завершении «благого» дела, тянет руку, не противится смерти, только оставляет уголки губ приподнятыми.«Не смотри так печально, Тилль. Живи. Живи ради всех нас.»
Веки закрываются. Тилль полностью отдался Ивану. Он не собирается сопротивляться. Биться за жизнь. Умолять Ивана. Всё это бессмысленно. Как же хорошо, что это будет Иван. Как. приятно умереть от знакомой, теплой руки. Силы уже начинают потихоньку иссекать. Тело расслабилось, полностью отдавая себя во власть друга детства. Перед глазами пелена. И какой-то непонятный резкий звук. Глотка сокращается в попытке вдохнуть жизненно необходимый организму воздух. Дышит? Он может дышать? Рука касается шеи. Иван. не держит его? Глаза вновь распахнулись уже в страхе. И не зря. Всё словно в замедленной съемке. Окровавленные губы растянулись будто в довольной улыбке. Рука, некогда сжимающая исхудалую шею юноши, тянется к нему, как бы прощаясь. Удар. Тело в белом свадебном одеянии упало навзничь в окровавленную лужу. Обездвиженная плоть обрушается на скользкий пол, окрашивая в светло-алый оттенок находящиеся вблизи лужицы. Свет затухает.К Р О В Ь
К Р О В Ь
К Р О В Ь
Ивана подстрелили! Нет. Как так? Почему? За что? Зеленоглазый разворачивается к таблу. 89-70. 89. 70. Иван. проиграл? Нет. Это невозможно. Он не мог проиграть. Он не мог умереть. Почему? Почему, черт возьми, он сделал это?! Наконец-то взгляд вновь переводится на обмякшее тело друга. Звуки усилились. В голове ворох мыслей, затмевающий всё. Будто улей. Они жужжат, ударяясь о стенки черепа. Сердце бьется как бешеное. Настолько сильно, что, кажется, вот-вот и выпрыгнет из сжавшейся грудной клетки. — Иван. Иван! Охрипший голос срывается на крик. Юноша падает на колени к холодному телу друга, начиная трясти его. Руки обхватывают умиротворенное лицо друга. Капельки от дождя скатываются по белой коже темноволосого. Его глаза закрыты. А дыхание. еле ощутимо. Зрачки серовласого дрожат. К горлу подкатывает ком. Со сцены слышится громкий крик, олицетворяющий боль от утраты. Он смешивается с плачем парня. Слезы льются рекой. Так горько, что он не может сделать вдох, каждый раз судорожно вдыхая носом, от чего кислорода категорически не хватает. — Нет… Нет, очнись. Иван. Пожалуйста, очнись! — лоб прикасается к чужому, потираясь об него, словно Тилль животное, потерявшее хозяина, — Не покидай меня, Иван, умоляю! Помогите… Помогите, кто-нибудь! П О М О ГИ Т Е! ИВА-А-АН! На сцену выбегают роботы с оружием. Сканируя сцену, они направляются прямиком к парочке. Железные руки с силой оттягивают сопротивляющегося и будто бьющегося в конвульсиях Тилля. Он тянет руки к телу друга, отталкивая роботов и крича что-то невнятное, словно впав в безумие. Но они непоколебимы. Сворачивают несчастного парня, прижимая голову к полу. В руках показался знакомый красный шприц, который незамедлительно ввелся внутривенно парню. Спустя пару мгновений чувства притупились. Перед глазами вновь возникла пелена. Напряженное тело начало расслабляться, погружая парня в непробудный сон. Это. все кошмар.Это. Не может быть правдой.