Между строк

             Когда Миша по обыкновению приезжает вечером в Питер, Шура читает. С таким упоением и восхищением, что на его лице оказывается какая-то удивлённая, обеспокоенная гримаса. Миша так и застывает в дверном проёме, не в силах сделать лишний шаг, боясь спугнуть редкое с недавних пор явление. Александр Романов в империи любил читать. Он держал собственную огромную библиотеку, а самые ценные для себя книги хранил в своём кабинете. Александр Романов бережно переклеивал потрёпанные временем корешки и носил подаренный Мишей томик «Медного всадника» под сердцем. Александр Романов искренне скорбил, когда умер Пушкин и вместе со всеми простоял у дома на Мойке до самой ночи.       Но Шуру Думского книги если и интересовали, то только чтобы выдернуть бумагу из второсортного журнальчика и скрутить косяк. К чтению Шура не притрагивался уже давно, хотя и в часы трезвости трепетно вытирал пыль с книжных полок, гладя кончиками пальцев обложки и обращаясь с ними бережно, как с хрупкими фарфором. Миша всё это замечал, но ни разу до сегодняшнего дня не видел Сашу, читающим. Он сидел на кухне, сгорбившись на сомнительной табуретке, прикрывая мелко дрожащей ладонью рот и, видимо, был на грани слёз. Московский наклонился, прищуриваясь — Саша читал «Белые ночи». Кто бы мог подумать. —Саш? Читаешь? — тихо позвал Миша, чтобы не напугать его, но Шура всё-таки вздрогнул и поднял на него печальные, наполненные слезами, глаза.       Он стремительно захлопнул книгу, забросил её куда-то на стол и вытер глаза рукавом. —Если я помешал... —Нет-нет, — спохватится Думский и замахал руками. — Я так...задумался.       Мише казалось, что его прошлый Саша возвращается, он выглядел таким по-домашнему обыкновенным, сентиментальным и чувственным, когда читал. Он вспомнил, как они могли часами сидеть в объятиях друг друга и читать понравившиеся отрывки, и невольно задался вопросом: а продолжали ли они эти маленькие моменты уюта в Союзе. Почему-то напрашивалась мысль, что нет. —Могу я попросить рассказать кое-что? — осторожно начал Миша, усаживаясь рядом с Шурой. — Что мы читали в совке?       Саша посмотрел на него, как на дурака, и фальшиво засмеялся. —Капитал? — скорее спросил, нежели подтвердил Думский. — По крайней мере, кроме него и документов я в твоих руках не видел ничего. —А ты? — Московский махнул головой на отброшенную книгу. —А я? — Шура опустил взгляд и подтянул к себе колени. — Я всегда читал, Миш. Даже, когда совсем не было сил. Особенно, когда не было сил. —Ты говоришь о... —Да, — кивает Думский и кладёт свою голову Мише на плечо, тот еле дышит, боясь спугнуть момент откровения. — В блокаде единственное, что спаслось от огня — это книги. Не все, конечно. Было так холодно, что я читал, чтобы не заснуть и не замёрзнуть. Читал по странице, а потом вырывал и сжигал. Те, которые дарил ты, сохранил до последнего, я в них ещё держал твои письма, просто рука не поднималась. Я боялся, что ты забудешь меня там, в кольце, а так я хоть перечитывал письма и знал, что ты где-то борешься за меня.       Миша порывисто обнимает его, утыкаясь в шею. Саша сильный, Саша берёг их любовь тщательнее, чем всё на свете, бережно удерживал в дрожащих руках.       На следующей неделе Миша, перебегав весь Питер и Москву, прочесав всё и везде и потратив кучу средств и времени, привозит Саше раритетные сборники Пушкина, имперского издания.