Нити

Нити были повсюду, переплетались, образуя замысловатые узоры, но, сколько бы Маэдрос ни вглядывался в окружающий мрак, он не мог понять, откуда они тянутся. Они просто были. Быть может, это и есть Вечная Тьма? +О, нет+ возразил ему кто-то. +Пустота гораздо скучнее, или гораздо интереснее — с какой стороны посмотреть. Но для тебя она недосягаема+ Он почувствовал почти обиду. Что значит — недосягаема? +Это значит, что по Его замыслу фэар Детей не могут самостоятельно покинуть Эа, а Пустота лежит за его пределами. Впрочем, Арду вообще непросто покинуть даже тем, кто сюда спустился по доброй воле, что уж говорить о вас. Есть несколько путей вовне, но для Перворождённых они закрыты+ — Кто ты? — спросил Маэдрос, машинально оглядываясь, словно у него ещё были глаза, которыми невозможно увидеть то, что находится за спиной. Но вокруг были только нити. +Сложный вопрос. Ты уверен, что готов получить честный ответ на него?+ — Кто ты и почему ты говоришь со мной? +Твои мысли открыты, как и у большинства бестелесных фэар+ охотно пояснил его собеседник. +Но я не заглядываю глубоко+ Не знаю, кто ты, но лучше бы тебе вообще никуда не заглядывать, решил про себя Маэдрос, тщательно ограждая от постороннего взгляда осколки своего “я”. Он поразился тому, сколь многих сознательных усилий это стоило. Открытость — естественное состояние обнажённых фэар, вспомнил он. Чтобы скрыть свои мысли, когда у тебя мало что осталось кроме этих мыслей, нужно приложить немало сил, а он уже так устал. Не жить — жизнь ему удалось прекратить. С жизнью закончилась боль, по крайней мере, худшая её часть. Теперь он устал существовать. Не мыслить, не чувствовать, а просто быть. В Вечной Тьме это, по крайней мере, должно было закончиться. Но теперь оказалось, что и она недосягаема. И пути из Арды нет. Он сел на то, что, как он полагал, могло быть землёй — он ведь как-то пришёл сюда, а если можешь идти, то можешь и сидеть. Прислонился спиной к переплетению нитей. Те переместились, сплетаясь заново, соединяясь и расходясь в стороны, пока не превратились в плотно натянутую ткань. Забыв удивиться, Маэдрос откинулся на неё, как на спинку кресла, и посмотрел вверх. Вот тогда он её и увидел. Огромный белый паук сидел над ним, цепляясь лапами за нити, которые, как теперь стало ясно, и были его паутиной. Вернее, её. Почему-то Маэдрос решил, что это она. Паучиха, которая теперь смотрела на него множеством глаз. +Итак+ сказала она +ты желаешь попасть в Пустоту?+ — Я не желаю, — возразил он. — Я не вижу иного выхода. Это прозвучало почти как каламбур. +Ты уже мёртв+ напомнила паучиха. +Почему ты не хочешь отправиться в Мандос, как твой отец и братья? Разве ты не слышишь призыв?+ — Слышу. +Так почему же идёшь в обратном направлении?+ — Потому что я достаточно времени провёл в неволе при жизни и не хочу быть снова заточён после смерти, — ответил он. Признание далось неожиданно легко. +Мандос — не темница+ — Любое место, откуда ты не можешь выйти по собственной воле в любой момент, когда захочешь — она и есть, — возразил Маэдрос. — В этом отношении Судия выразился предельно ясно. +Так значит, ты отказываешься от возможности однажды вернуться к жизни?+ — Я не хочу жизни. +Чего же ты хочешь?+ Маэдрос на всякий случай напомнил себе, что ведёт беседу с белым пауком. Огромным, если только в этом месте ещё существовало понятие размера, белым пауком. Не самая подходящая кандидатура на роль первого встречного, которому хочется открыть душу. Но он уже был открыт, обнажён перед своей собеседницей, и та свободно читала в его душе. Был ли смысл что-то скрывать? — Я хочу, чтобы всё закончилось, — признался он. — Хочу перестать существовать. Вот и всё. Он почувствовал странное спокойствие, какого не ощущал уже давно, может быть, кроме того мгновения, когда сделал шаг в трещину, наполненную пламенем. То было удивительное чувство, что он всё сделал правильно, так, как надо — притом что он явно совершал в этот момент нечто совершенно неправильное. +Но ты понимаешь, что это недостижимо, пока жива Арда?+ — В этом-то и проблема, — согласился Маэдрос. — Поэтому я искал путь вовне. Но ты утверждаешь, что его нет. +Покинуть пределы Арды непросто даже для тех, кто рождён вне её. Что ты будешь теперь делать?+ — Испытывать отчаяние, я полагаю, — он хмыкнул. — Что ещё мне остаётся? Казалось, паучиха медлила, прежде чем продолжить. +Ты умеешь прясть?+ — Когда-то умел. Когда у меня было для этого хроа и две пригодные к работе руки. Теперь у него не было ни того, ни другого. +Но у тебя есть представление о том, каким должно быть твое хроа. Точно так же как есть представление о том, как прясть. Здесь, где мысль мало связана ограничениями материи, этого вполне достаточно+ Маэдрос задумался. Во всём этом был смысл. — А тебе нужна помощь с пряжей? — спросил он, трогая нити, которые сплетались вокруг. Те отозвались на прикосновение серебряным звоном, словно высокие струны арфы. +Ты знаешь, что это за нити?+ Ну, подумалось Маэдросу, в конце концов, я веду беседу с огромным пауком. — Не имею нет малейшего представления, — ответил он. +Ты когда-нибудь задумывался, из чего сотканы гобелены Вайрэ?+ Белая кудель своим видом больше напоминала морскую пену, чем лён или шерсть, но в пальцах она послушно свивалась в тонкую нить. С непривычки или в силу каких-то иных причин, но нить выходила неровной. Несколько раз она истончалась так, что, казалось, готова оборваться, но всякий раз ему удавалось это исправить. Веретено было острым. Маэдрос сбился со счёта, сколько раз колол им пальцы, так что свежая кровь пятнала белые нити — удивительно живая и материальная для места, где не существовало хроа, только представление о нём. Должно быть, его представления о крови были слишком уж подробными. Постепенно большая часть пряжи сделалась красной. Он задумался, что это могло значить. +Моей дочери тоже нравились цветные нити+ — У тебя была дочь? — спросил Маэдрос и тут же понял, что вопрос был глупым. Судя по многочисленному потомству Унголиант, которое расползлось по самым тёмным углам Белерианда, размножаться паукам всегда нравилось. +То было странное время. Вы, эрухини, недавно пробудились под звёздами — собственные творения Его, подобные нам и во всём отличные одновременно. Мы были очарованы вами. Никто из нас никогда не создавал ничего подобного. Многим хотелось попробовать+ Нить в пальцах Маэдроса вдруг показалась жёсткой и колючей, словно изломанная проволока. — Что ты имеешь в виду? +Мы не можем творить за пределами Музыки+ пояснила паучиха +Она, словно канва, даёт нам основу для созидания — но она же и ограничивает. Мы не можем создать разумную жизнь с нуля, без Его искры, но можем пользоваться исходным материалом+ — Искажая его суть? +Когда ты берёшь руду, выплавляешь из неё железо, из железа куёшь сталь, а из стали — клинок, ты искажаешь суть? Когда состригаешь шерсть с барана и превращаешь её в пряжу, а пряжу в полотно, суть искажается? Не ты создал руду или барана, ты лишь искажаешь их изначальную суть, какой она была предпета+ Маэдрос задумчиво посмотрел на веретено. Нить была алой. — Ты — айну, верно? +Конечно+ — Кому ты служишь? +Сложный вопрос. Ему? Себе? Музыке? Возможно, я не служу никому. Я просто пряду нити+ Нити. Пряжа. Шерсть. — Значит, вот, что мы для вас, — констатировал Маэдрос. — Материал для творения. Канва, на которой вы упражняетесь в своём искусстве созидания. +Наивное дитя. Вся Арда — канва, на которой, по Его воле, мы упражнялись в меру способностей, и некоторые продолжают упражняться по сей день. У одних получилось лучше, у других — хуже. Одни сдерживали свои порывы ради красоты общей картины, другие не отказывали себе ни в чём. Ты разочарован?+ — А тебе бы понравилось осознать себя материалом? +Но ты — не материал+ возразила паучиха. +Ты — уже произведение искусства+ — А дочь твоя тоже была произведением искусства? +Лучшим из моих творений, но и обошедшимся мне дороже всех прочих. Мы ведь не можем создать разумную жизнь, сплетая ноты Музыки — можем только облечь дух материей. Но для получения Его искры мы обязаны принять ограничения живой плоти+ — То есть, твоя дочь была твоей дочерью в буквальном смысле? +В том же, который вы вкладываете в это понятие, да. Я уже упоминала — мы были очарованы эрухини. Нам хотелось познать вас как можно лучше. Разве ты никогда о подобном не слышал?+ — Я полагал, Мелиан была единственной, кому удалось, — мрачно заметил Маэдрос. Он мог бы многое рассказать о способах, которыми некоторые майар “познавали” и старших, и младших Детей Эру, и о том, кому они служили. Но не стал. В конце концов, паучиха не делала ему ничего дурного, скорее, наоборот — если не считать излишне острого веретена. В ней не ощущалось тьмы. Проблема в том, что и света в ней как-то не чувствовалось. Она просто была — не то и не другое, не желающая служить никому из его тюремщиков. Возможно, неплохая компания для того, кому больше некуда идти. +Мелиан лишь была единственной, кто остался. Возможно, у неё получилось лучше прочих. Только её дитя сумело покинуть Арду, и только её потомкам открыт Путь, тогда как ваша судьба — остаться до конца+ У Маэдроса создалось отчётливое впечатление, что под “вами” паучиха имеет в виду что-то более конкретное, чем просто “все эльдар”. — Как звали твою дочь? — спросил он прямо. — Я её знаю? +Нет. Ты никогда её не знал+ — Но она хотела уйти, так же, как я? +И так же не нашла выхода+ Нет. Ему очень хотелось зажмуриться, но внутренний взор не подчинялся тем же законам, что внешний. Там, где нет материи, закроешь ты глаза или нет, ничего не изменится. — Это не может быть правдой. +Зачем бы мне лгать?+ — А зачем лжёт Моргот и его приспешники? Чтобы добиться своих целей. +Но у меня нет целей. Я просто пряду нити+ — Зачем? Чтобы Вайрэ было, из чего ткать гобелены? Или это твой способ скоротать время? +Мне просто нравится прясть+ ответила паучиха, и на мгновение Маэдросу показалось, что она смеётся. +А тебе, кажется, не очень+ Он вновь посмотрел на результат своих трудов. Нить была в крови. — Возможно, ближе к концу Арды я буду справляться с этим лучше. +Если захочешь остаться здесь, то, вероятно, так и будет+ — А у меня есть выбор? Натянутые нити издали мелодичный перезвон, когда паучиха подобралась по ним ближе, ловко перебирая белыми лапами. Звук показался Маэдросу смутно знакомым, словно он уже где-то слышал это звучание, но где? В шуме моря, шелесте листвы, крике журавля в небесах?.. Музыка, понял он. Отзвуки Музыки. Дзынь! Веретено повернулось ещё раз, и нить, не выдержав напряжения, оборвалась в его пальцах. Эхо печального звона прокатилось и затихло, как звук оборвавшейся струны. +Ты ведь знаешь, что за нить держишь, не так ли?+ Маэдрос понимающе усмехнулся. Нетрудно было догадаться. — Это моя нить, верно? И она оборвана. +И она сейчас в твоих руках. Только тебе решать, как быть с нею дальше+ — Что ж, она уже оборвалась. +Ты не первый раз видишь прялку. Ты знаешь, как легко продолжить уже оборванную пряжу+ — Зачем? Что потом? +Жизнь+ веско сказала паучиха. +Жизнь в объятиях материи, без которой бытие для вас — просто существование. Вы созданы для такой жизни, и обнажённость противна самой вашей природе. Посмотри на себя. От отсутствия хроа ты страдаешь едва ли не больше, чем страдал от его существования+ — Не уверен. +Это одна из причин, по которым вам нет пути наружу. Там, в Пустоте, нет материи. Там нет даже времени, течение которого суть изменение материи. Тебе бы там не понравилось+ — Очевидно, возможности проверить мне не представится, так о чём спорить? +Твоя нить в твоих руках+ повторила паучиха. Если, конечно, она была паучихой. Маэдрос задумался, зачем ей понадобилось принимать такую странную форму. +Даже две руки удобнее, чем одна, верно? А у меня целых восемь лап+ — Хватит подсматривать мои мысли! — потребовал он. +Прости. Для этого места они порой звучат слишком громко+ “Прости”. Он по-новому взглянул на свою собеседницу. Майар, кому бы они ни служили, не имели особой привычки извиняться. +Подумай о чём-то другом, кроме моих конечностей+ посоветовала паучиха. +Подумай о тех, кого любишь, и кто любит тебя. О тех, кто тебя ждёт+ — Им будет лучше без меня. +А они считают так же?+ Маэдрос изо всех сил стиснул веретено в руке, так что острие вонзилось в ладонь. Ошибкой было полагать, будто боль заканчивается вместе с жизнью. — До сих пор всё, что бы я ни делал, навлекало на моих близких только несчастья и гибель. +И ты думаешь, что сможешь уберечь их от этого, сбежав в Пустоту? Или там просто не нужно будет смотреть им в глаза?+ Пока что он смотрел в глаза только паучихе, и не видел в них сочувствия. У пауков вообще не слишком-то красноречивые выражения лиц. — А ты бы смогла посмотреть в глаза тем, кого подвела? С кем тебя связывает клятва, которую ты не можешь исполнить? +Подумай о других клятвах, тех, которые исполнить можешь. Например, клятвах, где говорится о верности до конца Арды+ Сжать веретено сильнее было уже невозможно. — Прекрати, — потребовал Маэдрос. Но паучихе было равно мало дела как до его просьб, так и до его отчаяния. +Разве ты не клялся, призывая в свидетели Его?+ спросила она. — Хватит! +Тебя ждут в месте, которое ты полагаешь тюрьмой из-за своего страха заточения. Но что если тот, кто ждёт, останется ждать навсегда?+ — Не останется, — ответил он с жаром. — Он такого не заслужил, за ним нет никакой вины. Намо его отпустит. +Быть может. Но захочет ли он уходить? Твой родич, полюбивший смертную, выбрал остаться в Чертогах до конца. Ты обречёшь того, кого любишь, на вечное заточение из-за своей прихоти?+ — Прекрати, — взмолился Маэдрос. — Зачем ты говоришь об этом? Кому ты служишь на самом деле? +Никому, и никто не может мне указывать. В том числе и ты. Я лишь говорю правду+ — Я ничего не могу исправить, как бы мне этого ни хотелось! Он разжал пальцы, позволяя окровавленному веретену выскользнуть на землю — или на то, что в его представлении было землёй. Алая нить теперь вилась вокруг, словно обрела собственную волю. — Я не слышу призыва Мандоса с тех пор, как сел за эту прялку, — закончил Маэдрос. — Мне всё равно не найти дороги. Если мне не дано покинуть Арду, как ты говоришь, значит, придётся остаться здесь до конца, или блуждать бездомным духом, пока я окончательно не забуду, кем был раньше. По крайней мере, подумалось ему, так он всё ещё будет свободен. Возможно, обрекая своей свободой того, кого любит, на заточение. Что бы он ни делал, всё оборачивалось к худшему. Проклятие Мандоса не желало оставить его даже в смерти. Отчаяние преследовало его по пятам, и бежать было некуда, он уже бежал до края Арды — только чтобы обнаружить, что оказался в тупике. +Твоя нить всё ещё с тобой+ напомнила паучиха. +А нити надёжно указывают путь там, где его сложно отыскать+ Маэдрос снова взглянул себе под ноги. Веретено исчезло. Алая нить тянулась вдаль, теряясь во тьме — но откуда-то он знал, что, если пойдёт за ней, она не оборвётся на половине пути. Если, конечно, у него хватит сил, чтобы дойти. И смелости. Ведь может быть так, что все, кого он подвёл, не захотят больше его знать. Что тогда? Сможет ли он принять это? Ведь бежать будет уже некуда. Бездомная фэа может прийти в Чертоги по собственной воле, но покинуть их — только по воле Намо. Вся усталость, отступившая на время, вновь обрушилась ему на плечи. Само бытие вдруг показалось невыносимой ношей, а предстоящий путь — непреодолимой преградой. +Быть может, там тебе станет легче+ заметила паучиха. Невероятным усилием воли Маэдрос заставил себя вновь обратить внимание к ней. Она всё так же сидела на своих нитях, и в их хаотичном переплетении ему на мгновение вдруг увиделась ясная и чёткая система. Картина. Разумный замысел. Но только на мгновение. — Почему ты мне помогаешь? +Я не помогаю тебе. Я просто пряду нити+ Но он уже знал, что это не так. Хотя это не было ложью — просто лишь одним из аспектов правды. — Спасибо, — сказал Маэдрос, не зная, что ещё сказать, прежде чем шагнуть во тьму вслед за алой нитью. Хотелось добавить, что он вернётся, если не найдёт дороги, но он понимал, что это не будет правдой. Сил у него осталось лишь на путь в один конец — если их вообще хватит до конца. Ещё он откуда-то знал, что нити, которые он увидит в конце этого пути, будут цветными.