Ебаный рот этого казино

Антон заметил его сразу. Это был четверг и часы показывали всего-то начало седьмого, и нормальные люди в это время едут домой с работы к женам и детям, чтобы есть какую-нибудь гречку с сосисками, слушать ругань соседей, делать вид, что некогда любимая женщина все еще любимая. Наверное, поэтому Антон его и заметил — он пришел в полурастегнутой шелковой черной рубашке в цвет классических бермудов, в гольфах и лоферах, массивной цепью на шее, квадратных очках и абсолютно, просто ослепительно ничем не обремененный. Шаги были увереные и широкие, плечи расправлены, улыбка естественная и непринужденная — не вымученная и нарочито вежливая, а простая, потому что все в его жизни было хорошо. Их рукопожатие продлилось несколько миллисекунд, но по ощущениям несколько лет, потому что Антон, как подросток, откровенно залип на чужих голубых глазах, сверкнувшие из-под очков на жалкое мгновение. Он представился Арсением и потребовал показать ему самый сильный стол. Пришлось собирать себя быстрым промаргиванием и опытом десятилетнего стажа, — вот так живешь жизнь владельца покерного дома, а потом на периферии мелькает интересный экземпляр и ты уже не взрослый мужик, а размазня. Антон окинул взглядом этого Арсения с ног до головы и обратно, развернулся на 180 градусов и небрежно махнул рукой за собой. За углом был VIP-зал, где играли его постоянные клиенты, пополняя его карман миллионами чуть ли не ежедневно, но их он хотя бы знал в лицо Возможно, еще и поэтому он заметил Арсения сразу — он его никогда не видел. И любое предположение о нормальности было неестественным и фальшивым. За ним шла абсолютная загадка. Причем такая, ответ на которую хочется зубами выгрызть и сожрать, не жуя. Но тогда Арсений только вежливо поблагодарил и скрылся за дверью, оставив Антона пялиться в темный затылок, а потом удалиться к себе в кабинет и как озабоченный маньяк по крупицам собрать информацию о новоиспеченном посетителе. 41 год. Не женат. Детей нет. Актер театра и кино. Адрес, номер телефона, соцсети, даже копия диплома — это все лежало перед Антоном на столе через полчаса. И это все было не тем и не давало ответов ни на один вопрос, больно кусающего за обратную сторону черепа. Это было что-то с чем-то. В тот четверг Антон Арсения больше не видел. Зато был наслышан, как легко и буднично тот вынес всех четверых оппонентов за столом, забрал себе около пяти миллионов рублей и удалился походкой от бедра обменивать фишки на деньги. Слава, один из частых посетителей VIP-зала, на следующий день с восторгом делился тем, как Арсений хорош в покере и как им всем понравилось играть с таким грамотным и умным человеком, даже не смотря на проигрыш. И это точно стало последним, почему Антон его заметил. И замечал каждый раз на протяжении месяца два, а то и три раза в неделю. Всегда с иголочки, стильно и модно, уверенно и статно, да так, что пожимая арсеньевскую ладонь каждое приветствие, Антон боялся, что еще миллиметр, и он почувствует чужую ненормальность физически. Такую искрящуюся и бурлящую, что в нее захочется окунуться. Ох уж эта привычка не сидеть в собственном кабинете, а шататься по залу, у бара чесать языком с Костей-барменом, самому присоединяться к любительским столам. А вот сидел бы на жопе ровно, не изматывал бы себя мыслями о таком загадочном Арсении, за игрой которого он повадился наблюдать. Тогда внешний вид Арсения был особенно цепляющий, — еще бы, классический небесно-голубой костюм и полупрозрачная белая рубашка привлекли внимание как минимум половины присутствующих, — и Антон, набравшись небывалой смелости, подошел с вопросом. — Не будете возражать, если я сегодня поприсутствую в качестве наблюдателя за игрой вашего стола? — Добрый вечер, — Арсений легко кивает. — Добрый вечер. — Вы испрашиваете исключительно мое разрешение, Антон Андреевич? Нихуя себе. Хотя чего это, конечно Арсений его знает, — не знал бы, не шел бы целенаправленно здороваться к нему в самый первый раз, — но собственное имя из чужих уст звучит как-то особенно… вызывающе. — Вы новичок в моем заведении, Арсений Сергеевич, — Антон сдерживает смешок, наблюдая за легким удивлением напротив. — И мои постоянные клиенты, ваши частые оппоненты, свое разрешение мне дали еще очень давно. — И вам необходимо, чтобы все участники стола были «за»? — Арсений складывает руки на груди и легко улыбается. — Безусловно, — Антон копирует жест. — Я с уважением отношусь к моим постояльцам и, тем более, лучшим игрокам, и их комфорт всегда стоит выше моих желаний. К тому же, не буду скрывать, хочу утолить любопытство насчет вашей игры. — Наслышаны? — в чужом голосе сквозит заинтересованность. — Слегка. — Приятно, — Арсений улыбается до лучиков в уголках глаз. — Тогда милости прошу. Думаю, я смогу вас удивить. — Не сомневаюсь. И Арсений действительно удивил. Антон видел сотни игроков в покер, но такой расслабленности и легкости в игре — ни разу. Никакой напряженности и беспокойства, великолепный блеф, искусная вежливость и непринужденная улыбка. Арсений кайфовал от игры как процесса, и как азарта. Он был вовлечен каждой клеточкой, и одновременно абсолютно не зациклен. Вовремя и удачно шутил, прекрасно запоминал стеки всех коллег, делал обдуманные ставки и не сводил глаз с Антона. Это вштыривало сильнее чистой и красивой игры. И это было ненормально. Их диалоги ограничивались десятком фраз до и после арсеньевских игр, но Антон цеплялся за каждую: задержать ладонь в прощальном рукопожатии дольше положенного, заглянуть в глаза, шире улыбнуться, похвалить игру, сделать акцент на хороших часах. Как давно никто не интриговал настолько сильно, и настолько сильно не тянул. Арсения хотелось узнать догола, но не того низменного и пошлого, а глубоко интимного, душевного. Какое сердце в груди у того, кто улыбается настолько ярко? — Олл ин, — голос Арсения звучит спокойно и уверенно, но в антоновских ушах это настолько громко, что тело покрывается мурашками, заставляя перевести расфокусированный взгляд с арсеньевского голого предплечья с часами, — сегодня он в серой водолазке, рукава которой подтянуты к локтям, — и уткнуться взглядом в чужой. А там в голубых глазах такая игривость, причем не прожигающая, а уверенная. За все те несколько игр, что Антон имел честь лицезреть, Арсений ни разу не ставил все, а лишь аккуратно и постепенно «раздевал» коллег, убеждая тех сдаваться. На эту минуту арсеньевский стек перевалил за двести тысяч и за столом их осталось всего трое, и, судя по всему, прямо сейчас останется двое. Антон контролирует статистику каждого игрока и Арсений занимает почетное место в пятерке с наибольшим коэффициентом выигрыша над проигрышем. И это чуть больше чем за месяц. Ого. Антон аж приосанивается и двигается по кожаному креслу ближе, упираясь локтями в колени, опуская подбородок на скрещенные пальцы. Ответным олл ином Арсения поддерживает Максим, чтобы спустя 40 секунд вскинуть руку в благодарном рукопожатии и принять поражения. Это что за нихуя себе. Антон даже не смотрит на комбинации карт, а сверлит взглядом Арсения, переводящего глаза на Владимира, который поднимает ладони на уровень груди и объявляет о техническом поражении. — Благодарю, — Арсений встает из-за стола и жмет ладонь Владимиру. — Буду рад встретиться с вами в следующий раз. — С тобой, Арсений, хоть каждый день, — Владимир смеется сквозь усы и, не сказав ни слова больше, удаляется. — Юленька, — Антон сам не понимает что несет и почему обращается к дилеру. — Будь любезна, посчитай выигрыш Арсения Сергеевича и оставь чек на кассе, он заберет его позже. Та кивает быстро-быстро, даже не пытаясь возражать, и утыкается в фишки. Больше не остается возможности игнорировать горящие голубые глаза Арсения, смотрящие в ответ. — Хотите виски? — Не откажусь. В кабинет идут молча, но Антон затылком ощущает изучающий взгляд Арсения. Антон может его понять — не каждый день тебе предлагает выпить владелец покерного дома, в котором ты стабильно поднимаешь кругленькие суммы, но в то же время, внутри все огнем горит и орет: это ненормально. — Прошу, — Антон пропускает Арсения вперед и щелкает включателем. — Присаживайтесь. Арсений не выглядит удивленным или растерянным, — как и всегда, — и легко опускается на диван под окном. На улице почти полночь, и полумесяц отчетливо выделяется среди темного неба. Виски и два стакана достаются из бара в шкафу, пока в голове рой не просто мыслей, а всего подряд: что он, нахуй, творит? — Прошу прощения, если вдруг смутил, — Антон опускается на противоположную часть дивана и развивает алкоголь в стаканы. — Все в порядке, никакого смущения, — Арсений легко дотрагивается до его плеча в подбадривающем жесте. Будь оно так, если бы тепло его пальцев даже через рубашку не оставалось бы ожогами. — К тому же, я предполагал, что вам захочется поговорить наедине. — Предполагали? — Антон протягивает стакан Арсению и поворачивается всем корпусом к нему. — Скорее догадывался, — напротив позу зеркалят, и не смотря на то, что между ними метр, пронзительный взгляд сокращает его сантиметров до трех. — Вы были так заинтересованы мной и моей игрой, что я ждал, когда же вам захочется поговорить об этом… в приватной беседе. — Это нарушает абсолютно все правила субординации. — Как вовремя вы вспомнили о ней, Антон Андреевич, — веселится, ну конечно Арсений веселится. — Но разве не вы устанавливаете правила здесь? Так что не беспокойтесь, я никому не скажу. — Просто не… — О чем вы хотели поговорить? — Арсений перебивает и делает глоток. — Где вы научились так искусно играть? — из всех возможных вопросов Антон задает самый уебанский. Что же делает с ним присутствие Арсения рядом, блять. — В Омске, — чужие плечи неоднозначно дергаются. — В Омске? — Не поверю, что вы не пробили всю мою биографию, — Арсений вдруг смеется. Так заливисто и открыто, что перехватывает дыхание. Ну а как еще этот человек должен смеяться? — Я там родился и прожил почти до совершеннолетия. Мой отец был… лудоманом, но мать еще хуже, и было увлекательнее сутками сидеть с отцом где-то в подполье и учиться покеру, нежели выслушивать пьяный бред и получать за опущенный взгляд. — Это ужасно, — Антон пытается рассмотреть в Арсении хоть каплю грусти или обиды, но ее там нет. Чисто и пусто. Все та же расслабленная поза, умиротворенное выражение лица. — Да нет, не то чтобы, — Арсений вдруг подмигивает и слегка двигается ближе. — Я скопил пару выигрышей и сбежал от них при первой же возможности. Больше мы не общались, и я не уверен, живы ли они вообще. — И вы в порядке? — В полном, — Арсений делает большой глоток. — Вас же интересовал вопрос про мои умения игры в покер, а не мои детские травмы. — Я был бы не против узнать и… о другом, — Антон осекается слишком поздно. Это все как-то… не так. Не то, что он выстроил в собственной башке, а сейчас сидит и смущается, как в пубертат, перед первым поцелуем. И как только бизнесом управляет, а? — И о чем же? — Арсений, наоборот же, не выглядит ни на секунду растерянным, а только смотрит в ответ мягко и доброжелательно. — О вас и вашей жизни, — Антон прячет краснеющие щеки в стакане. — Я часть той силы, что вечно хочет зла, но вечно совершает благо. — Это что-то из классики? — Это что-то из моей жизни, вы же хотели, — и снова этот смех. Звонкий такой, раскатистый. — Вы просто процитировали «Фауста», — Антон делает последний глоток и двигается ближе. — То, что вы знаете, что это «Фауст», уже делает вас в десяток раз лучше половины посетителей этого заведения, — чужой стакан тоже опускается на стол и теперь их колени соприкасаются. — Может, именно поэтому владелец именно я, а не они? — Все может быть, — напротив снова подмигивают. — Вы очень хорошо играете, — Антон кончиками пальцев дотрагивается к все еще голому предплечью Арсения, чтобы показать свою искренность. Только поэтому. Честно. — Так элегантно, уверено. — Просто очень люблю свою работу, — Арсений по-хозяйски берется за бутылку виски и наливает в оба стакана. — И как актерский диплом с отличием помогает в игре в покер? — А как вам помогает ваш менеджерский диплом руководить местом, где играют в покер? Этот диалог начинает походить на какую-то свистопляску. И если бы Антону это не нравилось, если бы… — Даже спрашивать не хочу, откуда вы это узнали, — Антон нервно усмехается, чувствуя как потеют ладони. — Вот и не спрашивайте, — арсеньевская ладонь опускается на плечо, некрепко сжимая. — Но на предыдущий вопрос отвечу. Я актер, а нам свойственно быть… всем и никем одновременно. Мне нравится транслировать то, что люди захотят увидеть, при этом не иметь к настоящему себе никакого отношения. В покере то же самое — показать себя уверено, вежливо, умно и профессионально и денюжки рекой плывут в мой карман. Не важно кто ты на самом деле, просто стоит выровнять плечи и надеть красивые шмотки. — Это все было… фальшивкой? — Антон округляет глаза. — То, что вы задали этот вопрос является подтверждением того, что я хороший актер, — Арсений хватается за стакан и залпом опрокидывает в себя виски. — Но нет, не совсем. Просто хотелось…позабавится. — Вот как, — внутри что-то неприятно скребется. — А что, Антон Андреевич, уже успели напускать слюней на мой загадочный флер и горящие глазки? — Я… — в секунду заканчиваются все цензурные и нецензурные выражения. А ведь Арсений прав. Конечно Антон заинтересовался, конечно Антон пускал эти самые метафорические слюни. А попробуй тут не. Но теперь это кажется таким омерзительным. Таким мерзким и липким. — Да бросьте, не грузитесь, — Арсений снова смеется и двигается еще ближе. Теперь все бедро упирается в арсеньевское, и это обжигает сильнее нарастающей злости внутри. Что за поебень происходит? — Вы спрашивали про покер, я отвечал про покер. Может, хотите задать другой вопрос? — Вы… — Нет, — перебивает Арсений, закидывая локоть на спинку дивана и наклоняется ближе. — Вы же тоже игрок, должны понимать, как всем хочется забрать себе главный приз. — Я уже ничего не понимаю, — в башке какая-то каша, все смешивается в одну странную субстанцию и заставляет усиленно думать. В какую секунду это стало таким сложным? — Я забрал миллионы с вашего заведения, но хочу забрать еще один. Последний. Самый привлекательный. — Вы флиртуете? — Антон глухо сглатывает. — Как вы могли меня заподозрить в такой глупости? — а Арсений все ближе двигается. Отодвинуться бы, да что-то как-то… — Может вы сразу скажете все до конца, пока я не сошел с ума? — Антон вцепляется пальцами в собственное бедро. — Нет, — Арсений улыбается во все 32, и свободной рукой касается антоновского колена. — Какой смысл сбрасывать все карты сразу, если ими можно хорошо сыграть? — Вы считаете все происходящее игрой? — Нет, я же обещал, что смогу вас удивить, — Арсений резко двигается почти вплотную и его дыхание щекочет ушную раковину. — Вот, удивляю. — Вы обвели меня вокруг пальца, — Антон глаза прикрывает и держится из последних сил. Слишком огромный спектр эмоций он испытал за последние 15 минут, чтобы оставаться в адеквате, и Арсений все еще очень близко, и воздуха вдруг в кабинете так мало, и виски очень вовремя отдается в крови. — А вы хотели вокруг члена? — Я хотел смотреть на вас издалека, — голос позорно проседает на гласных. — Не хотели же. — Не хотел. Арсений ничего не делает, просто жмется бедром к бедру, шепчет на ухо, держит ладонь на его колене, а Антона как ураганом сносит. Это все ненормально. — Тогда у вас есть возможность посмотреть на меня вблизи. — Кажется, вы сводите меня с ума, — Антон накрывает своей ладонью лежащую арсеньевскую. — И такое тоже умею, да, — теперь дыхание Арсения отдается где-то в районе подбородка, заставляя Антона распахнуть глаза и уставиться на чужое лицо в сантиметре от своего. — Хотите продемонстрировать еще какие-то навыки? — Был бы признателен, — Арсений отвечает уже шепотом и расстояние между ними сокращает. — Вы издеваетесь, — Антон сжимает ладонью арсеньевское предплечье и ведет выше. — Это называется «возбуждаю», — Антон губами чувствует, как остаток фразы цепляется зубами за верхнюю. И все, пизда рулю. А точнее адекватности, субординации, здравому смыслу, нормальности, ведь одно движение и отзывчиво открытый рот сталкивается с собственным. Что это такое? Как они тут оказались? Похуй и еще раз похуй, учитывая что рука Арсения скользит по бедру выше, а сам Арсений льнет ближе. Языки сплетаются в подобие морского узла, вырывая из недр солнечного сплетения глухой стон. Антон краем сознание понимает, что вцепился в чужое предплечье слишком сильно, и, расцепив пальцы, тут же перемещает их на арсеньевский затылок. Теперь стонет уже Арсений, отвечая так самозабвенно, будто в последний раз. Антон думал, что эта беседа поможет ему узнать этого загадочного человека получше, а она наоборот все только запутала — и мысли, и их тела друг в друге. А что будет потом? Ну, вот тогда, когда Антон выпутает свои пальцы из темных прядей, и перестанет проходиться языком по кромке зубов в чужом рту, и ноги не будет шире расставлять под гуляющую руку на его ляжке, и… Он заинтересовался придуманной картинкой, и глубокое подсознание кричит о долбоебизме, но какая-то часть справедливости перекрикивает и требует отмщения за наебку для уебка и стоит забыть о желании глубоко интимном и душевном и в компенсации обратиться к низменному и пошлому. Адекватно? Нет. Да и плевать. Не плевать только на чужой стон и элегантное движение ногой, которая через секунду оказывается за Антоном, а сам Арсений — сверху. Руки тут же забивают о том, где были, и стекают по острым лопаткам сначала к пояснице, а потом и на ягодицы. Упругие такие, обтянутые черными брюками. — Не прекращай меня целовать, — Арсений успевает прошептать на одном издыхание, прежде чем снова упасть губами на антоновские. Антон и не собирался прекращать. А что собирался, так это шире ноги расставить и за бедра Арсения ближе к себе подтянуть. Чтобы прижаться вплотную, грудью к груди, крепче сжать пальцы на особо нежных местах, да так, чтобы следы остались. Не больно, но показательно. Крепкое возбуждение не заметить невозможно. Или это у Антона так стоит? Стоит и очень требовательно у них обоих, и больно кусая Арсения за нижнюю, Антон разрывает поцелуй, напоследок лизнув по распухшим губам напротив. — Вниз на колени, — голос хриплый, но вполне четкий. Арсений в руках вздрагивает и давится воздухом, а потом резко и почти изящно опускается прямо на пол, ладонями проезжаясь по всей длине бедер. — Отсоси, — Антон смотрит снизу вверх и теряет последние кусочки здравого смысла. Арсений и так выглядел, как тот выразился, слюнопускательно, но сейчас это буквально отрыв башки: темные волосы превратились в беспорядок и теперь редкими волнами падают на лоб, скулы красные, губы блестящие, зрачки затопили собой в светлую радужку, и это ебаное блядское искусство сейчас сидит между его ног и покорно смотрит. Валить и трахать. — Ну давай, удивляй, — Антон кивает на свою вздыбленную ширинку и складывает руки на талии. Арсению дважды повторять не нужно. Он ныряет ниже и в два счета справляется и с пуговицей, и змейкой. Трусы приспускаются под яйца так, чтобы не мешались, и, на секунду выцепляя абсолютно поплывший от возбуждения взгляд между его ног, Антон кивает и прикрывает глаза. Головки касается сначала только кончик языка, а потом и весь. Арсений плашмя обводит по кругу медленно и очень слюняво, тыкается в уретру, а после переходит на уздечку, оставляя на ней короткий поцелуй. Это пиздец. Держать глаза закрытыми просто невозможно и это становится фатальной ошибкой — Арсений выглядит как конец света. Обхватывает губами головку, повторяя ее рельеф языком, медленно опускается ниже и так же медленно возвращается наверх. И это все глядя прямо глаза в глаза. Антон не моргает и Арсений не моргает тоже. Каждый блик в глазах, каждая дрожь ресниц, каждое движения кадыка, пускающее легкую вибрацию по всему члену — запечатлеть в памяти навсегда, чтобы высечь на обратной стороне век. Слюна стекает по арсеньевскому подбородку и капает и на штаны, и на яйца, и это так отвратительно хорошо, что протяжный стон вырывается внезапно и бесконтрольно. Арсений пропускает член глубже, и головка упирается в бархатную стенку его горла, заставляя Антона чисто машинально дернуться бедрами вверх и не встретить абсолютно никакого возмущения и сопротивления. Боже, нет, Антон же сейчас взорвется. Наверное, на его лице выражается особый мыслительный процесс, потому что Арсений медленно моргает и сглатывает. Пальцы в секунду вплетаются в темную макушку и направляют голову Арсения ниже. Чтобы член глубже, чтобы головкой прям в глотку, чтобы слюны больше, чтобы дыхание чаще. Антон медленно тянет руку вверх, почти полностью снимая Арсения с себя, а потом так же медленно давит, опуская вниз. Чужой язык успевает и рельеф вен обвести, и пощекотать уздечку. Возбуждение покалывает в пальцах, внизу живота закручивается узел, в солнечном сплетении сердце стучит отбойным молотком, а в ногах Арсений — с капельками слез в уголках глаз, губами на его члене и просто невероятно, умопомрачительно красивый. Ладонь сама задает темп быстрее, чтобы в приближающемся оргазме быстро переплести свободную руку с пальцами Арсения, и вопросительно поднять бровь. Он и на это быстро моргает, закрывая глаза и отдаваясь в лапы удовольствия. Стон, глухие шлепки кожи о кожу, какофония дыхания и хриплых рыков, чтобы сжать чужую макушку чересчур сильно и до последней капли излиться в добровольно подставленный рот. Пиздец. Антон аккуратно расцепляет пальцы и так же осторожно проводит от макушки к затылку, зачесывая особо мешающиеся пряди назад. Арсений медленно выпускает его член изо рта и дрожащими пальцами руки, — той, которая свободна лежала на антоновском бедре, пальцы он не расцепил, — прикасается к губам. Так и сидят, Арсений на коленях на полу, Антон с голым опадающим членом, держутся за руки и смотрят друг другу в глаза. — Не было больно? — хрипло спрашивает Антон и костяшкой указательного пальца вытирает Арсению скатившуюся по щеке слезинку. — Было ахуенно, — Арсений хрипит еще хуже, но морда довольная. Сытая, так сказать. — Вставай, разберемся с твоим стояком, — Антон тянет Арсения за руку выше и сразу же натыкается на влажное пятно в районе чужого паха. — Я… слегка перевозбудился, — Арсений просто очаровательно смущается, но кое-как встает, только для того чтобы рухнуть на Антона и подобие объятий. — Ладно, удивил так удивил, — шепчет Антон и кончиками пальцев прикасается к чужим лопаткам. Спина у него совсем мокрая, и водолазка наверняка неприятно раздражает кожу, и надо быть дать ему что-то переодеть… — Я же обещал, — глухо отдается в районе шеи. — И как много в твоем запасе удивлений? — Пока не надоест. Антон размеренно водит ладонью между арсеньевских лопаток и думает о том, что ему, пожалуй, не надоест. Потому что это нормально. Нет, это лучше всех.