На площади - весна

Уйду в песок водой. Воспоминаньем — в сон. Листвою растворяюсь на дереве времён. Забуду имена, и первое — своё. Я стану тишиной и притчей снегопада. Я стану тихим лесом, мягкою зимой. Забуду слово «жизнь», а долгий путь домой прерву ручьём, бегущим средь лугов. Он пел здесь осенью, и — был таков. Мой город — бор. На площади — весна, легко ступает, пьяная от сна, — бредёт по лужам, и роняет взор на осуждающий её неспешный разговор двух путников, застывших у ручья. Один из них — бог Пан, второй, конечно, я. И вот весна бредёт, не разбирая слов, не разбирая луж и оживляя травы… Цветёт её венок, и шелестят дубравы ей в след и в честь её, откликнувшись на зов: на тихий плеск её врачующих шагов. А мы стоим, застыли у ручья, и вдруг — её венок в объятья вод ложится, и расцветает в нём живительной волной, и, словно юный хоровод, от радости кружится. Ну как здесь не обнять волшебницу весну? Как не поцеловать её, не знаю! Я знаю лишь, что осенью умру, когда сейчас не прикоснусь к царевне мая. Сейчас — и никогда, — апрель в моих губах, в моих руках лоза, в глазах моих — веснушки. Я утопаю в рыжих волосах, как в детстве утопал на перьевой подушке. Я — леший. Красота мне не чужда, хоть борода моя колючая, густая, но кровь течёт, как в сказке, удалая: мне осемнадцать лет… И нежные уста весны я пригублю, как жаворонок — трель. Пусть сонные сердца проснется, мой апрель, и пусть смеются мавки, и кикиморы галдят: мой поцелуй — весне. Лишь ей теперь я рад! — лишь ей служить готов, её любить и грезить… И пусть смеется Пан, на дудочке играя: весной наш лес теперь — преддверье Рая…