Дорогой брат

Письма от Робин всегда приходили стабильно: два раза в неделю, точно в выходной. Всегда писала «Дорогой брат». Потом спрашивала о делах, как заведено правилами. Последующая часть менялась из раза в раз, и повествовала она о делах за пределами Пенаконии: обычно про людей, которых встречала, про своего бессменного менеджера и про пейзажи. Если планировался концерт, то неизменно прикладывала к письму билет со словами «знаю, у тебя много забот, но если сумеешь вырваться, то воспользуйся приглашением». Последним абзацем Робин всегда припоминала: «ты моя единственная семья», «пожалуйста, не проводи всё время в мире грёз», «не забывай о себе» — сестринские беспокойства не менялись от человека к человеку. Окончание письма знаменовалось громким и обнадёживающим: «Да прибудет с нами Шипе!» И когда подписывала — сначала писала «твоя сестра», словно в назидание, только потом добавляла «Робин». Он, как брат, помнил и знал всё это. Билеты складывал в отдельный ящик ровной стопкой, а письма хранил в шкафу рядом с книгами. Тоже стопкой. На каждое прилежно отвечал: письма приходили по выходным, любые хлопоты легко откладывались до следующего дня, а слова находились всегда. Писались по схожей схеме: «Дорогая сестра» — «Как твои дела сегодня?”— «Извини, сама понимаешь, как сложно вырваться с Пенаконии» — «Перечислить ли тебе кредиты?» — «Не подвергай себя ненужной опасности» — «Твой брат, Сандей». Зачастую на неудобные вопросы приводил цитаты. Почему нет? Они сами всплывали в голове ненужным слоем информации и тайной падали на бумагу. Робин прекрасно расшифровала их на лаконичные «да» и «нет», а порой даже находила, то что он никогда не вкладывал, но подразумевал. С их разлуки прошло немало времени: выстроились новые здания, появились новые газеты, усовершенствовали систему. Не терпелось показать изменения, настигнувшие их дом, и он договорился об участии сестры в концерте. К Фестивалю Гармонии Робин вернулась на Пенаконию. Пересечься довелось далеко не сразу: она сразу же организовала репетиции, ходила по врачам и навещала старых знакомых, в то время, как он был занят всё прибывающими и прибывающими гостями. Каждый из них — важный представитель общества, и каждый спешил залезть куда не надо, а этого «куда не надо» с каждой ночью становилось всё больше. Возле отеля Грёз и вовсе пришлось усилить охрану, чтобы журналисты не проникли. Получить, посреди нарастающих и нарастающих дел, письмо от сестры было радостно. Может не лично, но улучить момент, чтобы пообщаться. Он тогда намазал тост вишнёвым джемом, отложил на блюдце и принял конверт из рук посыльного. Подумалось отчего-то, что знак хороший. А значит и Фестиваль должен пройти удачно, и концерт, и может быть даже удастся насладится кусочком праздника. Возвращаясь к этим мыслям позднее, он, конечно, оправдывал неверное толкование, тем что солнце ослепило его рассудок. Он редко угадывал с хорошей погодой, когда выходил в реальность, и зачастую оказывался под дождём. А в этот раз вон как повезло — солнце. Потом письмо развернул, проскользил глазами — «дорогой брат», «как твои дела?», «решила тебя не не беспокоить» — помрачнел. — Что-то случилось? — проницательно вник глава Люцерн. — Опоздание как всегда своевременно, — он сложил бумагу, уголок к уголку. Прояснил, пока глава не додумал что-то невнятное. — Это письмо пришло с небольшим опозданием, я должен вернуть его сестре. Если не возражаете, мы, кажется, как раз завершили? — Не смею задерживать, — угловатая улыбка украсила худощавое лицо и въелась некрасивым отпечатком в кожу. Сандей не торопясь убрал письмо во внутренний карман, улыбнулся тоже, попрощался сердечно и покинул обеденный зал. Тост, испачканный красным джемом, оказался брошен. *** Вместе внимайте, вместе наблюдайте, вместе беседуйте и продвигайтесь. ©Наставления клана Дубов *** — Птица в клетке не поёт. Это заезженный мотив, не находишь? Шли по безлюдным улочкам парка. Тропинки в таких местах, то и дело, сужались, и кому-то приходилось идти впереди. А в детстве могли, где угодно протиснутся плечом к плечу. — Не переживай об этом, — Робин шла позади. Наверное, вращала головой артистично, но не перебарщивая: всё-таки давно не бывала дома. — Я могу выступить с фонограммой, если не решим проблему. Всё пройдёт гладко. — Разумеется, — рассмеяться было легко. Он оглянулся через плечо. — Жаль, просто. Мы давно не виделись, и я даже не имею возможности вновь услышать тебя настоящую. — О? — Робин улыбнулась в ответ, Сандей вернул взгляд на дорогу. — Ну эта проблема с Гармонией не может длится вечно. Возможно, мы успеем всё наладить до моего отъезда! — Я работаю над этим. Галлахер составил список подозреваемых. Пятьдесят два, правда, звучит неутешительно. — Это лучше, чем если бы их и вовсе не было, — колебания Гармонии достигли слуха неправильным тоном. Было странно, что он не сумел ощутить этого до приезда сестры: что же случилось с ним самим? Они ведь оба давали клятву во славу Шипе. — Я постараюсь что-нибудь разузнать для тебя. Подул ветер, облако медлительно наплыло на солнце, на тропу легла тень. — Не думай об этом чрезмерно много. Лучше займись репетициями, — он прикрыл глаза. Нелепое расточительство ресурсов. — Я держу всё под контролем. — Не сомневаюсь, — сестра хихикнула, и сквозь искажения прорвался чистый звонкий звук, ласкающий ухо. — Ты совсем не изменился. Дорога углом свернула в чащу. Там исчезла на мгновение среди кустов, а потом вывела к беседке. В детстве дворецкий приводил их сюда раз в неделю, и мама учила их основам этики. У Робин получалось это удивительно легко: она брала инициативу на себя, задавала самые смелые вопросы и вводила брата в заблуждение. Не то чтобы у него самого были какие-то проблемы с обучением — просто у Робин получалось это так играючи и беспечно, что невольно одолевала тяжесть. — О! Ты до сих пор ухаживаешь за этим местом, — сестра мягко обогнула его, выходя вперёд, и ветер беззаботно покачнул её волосы. Листья не колыхнулись. — Выглядит немного иначе чем в моих воспоминаниях. — Пришлось делать ремонт, я решил поменять дизайн на свой лад, — протянул руку, пригласил пройти внутрь. — Ты уже обедала? Я скажу, чтобы принесли еды. Рука Робин мягко пожала его и неумолимо повела за собой. Не имело значения — лакомства уже нашлись на столе. — Признаться, я давно хотела тебя навестить. Так что ты очень вовремя предложил мне концерт: знаешь за пределами Пенаконии о Семье ходят всякие слухи, и в последнее время странствующие по пути невероятно оживились. Вероятно, многие ожидают от вас чего-то грандиозного, мой визит должен это скрасить, — она улыбнулась, потом отвела взгляд. — А ещё мне недавно писал Повелитель Грёз. Похоже, что с годами он не становится приятнее. У тебя какой-то свой план? Сандей разлил по чашкам кипяток и предложил одну из них сестре. Та с энтузиазмом приняла напиток, а он расположился напротив. В подобном расположение вещей тоже ложилась определённая закономерность. Когда-то сестра покинула его и Пенаконию, чтобы прославить их дом, стать гордостью всех миров. Её песни лились из каждого угла и мало было людей, что совсем ничего не слышали о ней. И ни для кого это не было чем-то удивительным. Робин умела манипулировать вниманием, как и любой из членов Семьи: она смотрела в камеру, делала широкие жесты и ярко-ярко улыбалась. Но также сестра покинула его и Пенаконию, для того чтобы стать свободней. Молчание — не было частью свободы, но оно было гарантией безопасности. Может быть от того Гармония забрала её голос. — Правда на твоей стороне, — тонким ножом он аккуратно размазал варенье на новом куске хлеба. Робин ждала. Отпила чаю, поправила перчатки, посмотрела в дубовый сад. Как-будто невзначай надула губы, ожидая хоть каких-то подсказок. — Всё покупается и продаётся И жизнь откровенно над нами смеётся. Мы негодуем, мы возмущаемся, Но продаёмся и покупаемся. Робин улыбнулась проникновенно. Ответила загадочно: — Как часто всё не по уму Вершим в людском водовороте, Расчет приятен — одному, Другому — вовсе не подходит. И сладкая-сладкая земляника осела во рту. Сандей кивнул согласно. Смягчился. — Как там твои дела? *** Секрет руководителя: никогда не рассказывайте, чем вы заняты. *** Прибывали нежданные гости: «Галактический Рейнджер Ахерон», КММ, неизвестный нелегал и весь Звёздный Экспресс. Каждый предвещал своим появлением неприятности, но выгнать их было бы ошибкой. Неприятности уже давно поглотили Пенаконию: не было разницы станет их больше или меньше, когда Смерть вновь объявила себя в мире Грёз. И если одна неприятность помогла бы с более большой проблемой, то, конечно, не было ничего зазорного, чтобы любезно предложить ей место в отеле. Детектив едва ли решал проблему с их серийным убийцей. А он уже достаточно долго ощущал взгляд Смерти на себе, чтобы точно знать виновника торжества. Важно было разобраться с этим самому. Не вовлекая Робин или кого-то из Семьи. — Всё ещё не хочешь спеть вместе со мной? — Робин подкралась практически бесшумно. Будь у него чуть меньше самоконтроля, и он бы выдал тонкую грань испуга, что испытал. — Безымянная в порядке? — Уже вовсю развлекается, — позабавлено ответила сестра. — У неё повышенная чувствительность к Грёзам, но в целом она здорова, так что проблем не будет. — Даже не надеялся, — он посмеялся. — Куда пойдём? Здесь очень многие изъявили своё желание поговорить с тобой. Я даже ревновать начал. — В моих планах было купить кучу коктейлей и покататься на твоём новеньком «Сапсан-Штайнвей». — Звучит прекрасно. На совершеннолетие Робин он скупил весь бар, а потом, уже изрядно подвыпив, покупал каждую вещь на которую сестра только смотрела. Аэромобили тогда только входили в продажу и сестре досталась одна из первых моделей, которая чудом уцелела до этого дня. «Сапсан-Штайнвей», конечно же, приглянулся сестре больше: сразу попросила музыку погромче, скорость тоже не сбавляла, и выпивку взяла покрепче. Бокал в её руке качался то и дело, привлекая объектив. Его же, напротив, алкоголь сморил. Облокотился на дверцу: Золотой Миг мелькал множеством огней. В какой-то момент Робин запела — показалось даже, что чисто, как до возвращения на Пенаконию. В какой-то момент — его сморило окончательно, и он уснул прямо в машине. Причудилось птичье пение. *** Любите ли вы свою семью, больше чем себя? © Сандей *** Весть о смерти Робин была настолько вероломной, что поверить в неё получилось далеко не сразу. Вот он просыпается в аэромобиле, заботливо накрытый пледом — вот он отправляет ворона на поиски сестры — и вот он смотрит на её тело. Глубокая борозда, оставленная Смертью, резала глаза, а после исчезла вовсе, растворившись вместе с телом. Осталась лишь вода — она медленно двинулась по ковру, но остановилась у белой обуви брата, да так и замерла неподвижной массой. Будто не была когда-то человеком. Зарянка пропела: — Ангел, ты готов? Он ответил: — Дай мне немного времени. *** И я принесу тебе эту добрую весть в числе первых, Часовщик ©Сандей *** Волнами накатывала мысль об убийстве, и от того терпение сжигалось прямо на глазах. Раздражало всё. Искорка — душа потерянная среди масок — громко хохотал в новом обличье, танцевала перед камерами, ворковала со старыми знакомыми, да всё нарочито окликала «братом». По другую сторону от неё был Авантюрин — азартный игрок, всё бегающий, да мешающийся. Постоянно говорил про долги и власть, ухмылялся хищно, фишками разбрасывался. Мальчик будил в нём азарт. И Доктор Рацио пришёл как нельзя кстати. Сандей бы сказал, что слишком вовремя: «да, конечно, вы мне исследование, а я вам тайны своего дражайшего друга». Неправильно это было и подвох мерещился с самого начала. Но даже если так, даже если словах Рацио крылся обман, а в руках Авантюрина имелась какая-то карта — главная мысль ведь скрылась не здесь. Важно было завести механизм в действие. Обвинить КММ, оставить власть при себе и найти убийцу. Вот в чём крылась суть. И Авантюрин, конечно, не подвёл его. Обвёл вокруг пальца, как ребёнка, но не подвёл — устроил большое шоу. Поставил всё ва-банк и кричал на всю Пенаконию с каждого таблоида: да это я, я тут самый отпетый негодяй. А Галлахер — детектив, что подсовывал ему списки, посмеиваясь — стоял прямо здесь напротив. Кричал что-то о своей нечестивой судьбе и обвинял почему-то его. Не совсем его. Семью. Не его глаза, не его голос, не его волосы, не его лицо: и почему-то он кричал здесь о не справедливости. Мысль — навязчивая мысль о Смерти, навязчивое воспоминание — вернулась вместе с яростью. И тщательно выдуманное спокойствие треснуло, больше не подвластное ему: — Позволь задать один вопрос. Детектив глядел с неподобающим вызовом, от которого ругательство само сорвалось с губ. — Почему ты убил её? Вероломный пёс прошёл мимо. Сказал какую-то чушь: чушь да и только, дальше обдумать не успел, потому как вспыхнул огонь, по груди прошла трещина точь-в-точь, как у Робин, и мир стал чёрным. *** Семья использовала Гармонию, чтобы окружить себя огромной стеной, изолироваться от мира и спасти людей от смерти в бездонных водах. ©Авантюрин *** В руке было письмо, и начиналось оно так: «Дорогой брат, Как твои дела? Надеюсь, что хорошо, поскольку мир Грез оказался полон тайн, которые ты пожелал бы узнать…»