Исчезнувшая в песчаной буре

*Поселение охотников* Амен понимал, что его сбило с толку происходящее, но должен был собраться с мыслями. Он был весь пыльный и потный после мучительного пути и ещё более мучительного ожидания, нужно было освежиться и переодеться в более подходящую одежду. Эпистат имел собственную воду для мытья в хижине. Зашёл, снял с себя верх. По оголенному торсу было видно, как он напряжен: его мышцы, поза, нахмуренные брови-всё выдавало эмоции Эпистата. Начал стягивать с себя оставшуюся одежду. Пояс с грохотом упал на пол, за ним штаны. Амен остался полностью раздетый. По его ключице стекла капля пота, задела напряженный, стоящий от влажности сосок, спустилась по кубикам стального пресса, вдоль шрама, и побежала к бедру. Амен был чертовски хорош собой. Его тело, ловкое и сильное, пленило многих женщин Мемфиса. Его необычайно глубокие светлые глаза и блестящие белые волосы разжигали нездоровый интерес любой Неферут. Так почему же из всех этих множеств вариантов, его сердце и душа отозвались именно на эту взбалмошную и дерзкую девчонку? Вошел в воду. Она была ледяной, это сразу же привело его в чувства. Минут через десять Амен был уже чист мыслями и телом. Вылез, подобрал одной рукой валяющиеся на полу ткани. «Что за шелест». Под мощными длинными пальцами, где-то глубоко под складками, под кистью грозного Эпистата зашелестел папирус. «Исфет…что за шутки». Амену пришлось потрудиться, чтобы добраться до записки. Достал её, моментально развернул. Эти иероглифы он бы не спутал ни с чем. Осознание комом засело в груди. «Что за…»-ему почему-то стало страшно и радостно одновременно. Накинул полотенце на бедра, сел на край кровати. Скрепя сердцем развернул пергамент: «Знай, что нет на мне вины предательства» У Амена забилось сердце в два раза быстрее. Всего одна строчка, но так аккуратно написанная и несущая в себе такой заветный смысл. Нет, не для Верховного Эпистата, для Амена. Такой огромный смысл всего в нескольких словах. Как много значило это признание для мужчины. Сколько надежды появилось в его груди, сколько оправданий в голове, сколько эмоций от каждого следующего прочитанного слова: «И все слова, что мною сказаны были, искренни. Про чувства, про страх… Но без доверия нет и честности, которая тебе нужна, поэтому остаться с тобой я не могу. У меня есть долг, и возвращать его только мне придётся. Эти обязательства нельзя оставить, от них не убежать. И, пока не покончу с этим, всегда буду в чужой власти. Сначала был мой названый отец, потом наставник, следом ты, теперь — он. Мне хочется безопасности и спокойствия, поэтому я убегаю.» Слеза стекла по щеке Амена. Или это была лишь капля воды, соскользнувшая с мокрой белой пряди, спадающей на лицо. Никто не знал точно, кроме самого мужчины. «Искренни.» — но радость Эпистата тут же сменилась горем. Он напугал её. Вынудил сбежать. Вместо того, чтобы схватить эту буйную женщину, сжать в объятиях и защитить от всего мира, он её напугал. Чувство вины осело на широкие плечи. Осознание того, что с ним она так и не смогла почувствовать спокойствие и безопасность обжигало кожу Эпистата в сто крат сильнее клинков самых безжалостных шезму и оставляло более глубокие шрамы. Каждый аккуратно выведенный иероглиф засел в голове. Неужели он ошибся? Может, и не имеет она никакого скрытого умысла. Может, сбежала из-за страха и недоверия. Но о каком долге речь? И, неужели, поверила в то, что он сможет причинить ей боль? Амен много раз размышлял что сделает, окажись она шезму. Долг твердил выверенный план: охота, пытка, казнь. Но вот сердце: тут дело обстояло иначе. Каждый раз, он лично допрашивал её, наедине. Никогда не выносил подозрения и обвинения на публику. Просто так ли? Амен давно уже для себя решил, окажись она кем угодно-не отступится. Поможет, скроет, спасет. Ни к кому в своей жизни он не испытывал таких глубоких, искренних чувств. Да и знал-не её выбор. Она добрая, честная, справедливая. Ещё в подворотне это заметил. На контрасте со старшим, Эва была самым теплым и ярким лучом света в этом тёмном переулке. С каждым днём, проведённым рядом, убеждался. Она язвит, вредничает, но в глубине души не такая. Просто привыкла защищаться по жизни. Как же он винил сейчас себя за каждое действие. Вместо того, чтобы страшить Эвтиду, надо было приласкать, показать, что на её стороне. Если бы он знал, как всё обернется, то непременно выбрал бы другую тактику. Но разве мог он винить себя? Просто не умел по-другому. Служба заставляла его вести себя подобным образом. Верховный Эпистат привык запугивать и страшать, всегда добивался своего именно этими путями, не мог вообразить иного исхода. В последний раз взглянув на папирус, сложил его и засунул под подушку. Решительно встал. Теперь всё будет иначе. Он обязательно найдёт её, покажет на чьей стороне, чему бы ему это не стоило. Уничтожит всех врагов на их пути, освободит её. Подошел к сундуку, оделся, взял накидку, вышел из хижины. Лошадей уже должны подготовить. Амен впервые выдвигался на охоту в таком нетерпении. — Всё готово? — в своем привычном приказном тоне спросил Эпистат. — Готово. Отряд уже у Просторов, буря стихла. Караулят старшего. Выдвигаемся к ним? — ответил Тизиан. — Уверен, что да. -процедил Амен, взбираясь верхом на коня.