Проклятая

      Привет, я — Джинни Уизли. И я проклята.       Не знаю точно, когда проклятие появилось на мне, но склоняюсь, что со времён одержимости дневником Волдеморта.       Первой заметила мама — под левой грудью у меня возникла маленькая татуировка чёрного паука. Когда мама увидела, — ахнула, зажимая рот рукой, и горько заплакала.       Как я узнала позже, то было проклятием Чёрной вдовы. Единственная дочь семьи Уизли никогда не будет счастлива в браке.       Суть проклятия в том, что все, кто будут меня любить, умрут.       Есть повод поплакать.       Когда закончилась война, я бросила Гарри. Мне показалось несправедливым, что Мальчик, который выжил, умрёт из-за своей невесты. Повезло, что мы не успели по-настоящему влюбиться друг в друга и разошлись с миром.       Первой моей жертвой стал Дин Томас, влюблённый ещё со школы. Через полгода после того, как мы съехались, он умер от остановки сердца. Я не любила Дина, а с его смертью будто часть моего сердца онемела и почернела.       Вторым пал от проклятия малыш Невилл — безумно романтичный, дарящий цветы и пишущий стихи в мою честь. Разве я могла устоять? В конце концов, я всего лишь юная девушка.       Невилл погиб через четыре месяца, задушенный волшебной Раффлезией.       Третьей жертвой оказался Эндрю Топпола — парень, приехавший в Англию на чемпионат по квиддичу, где мы и познакомились. Я уже знала, чем всё закончится, но было плевать — моё сердце настолько почернело, что я лишь наслаждалась вниманием других мужчин, а бедный Эндрю влюблялся всё сильнее.       Эндрю сорвался с метлы, застряв между трибунами. Смерть наступила мгновенно.       Дальше я потеряла счёт своим жертвам, татуировка под грудью зудела и жаждала крови влюблённых мужчин, и я кормила её, подчиняясь зову.       Моё сердце стало совсем чёрным, обугленным, и в нём поселилась тьма. Когда я обнаружила своего последнего любовника мёртвым утром в собственной постели, то спокойно позавтракала, глядя на остывающее тело, а затем вызвала колдомедиков из Мунго констатировать смерть.       Конечно, смерти моих партнёров, происходящие с завидным постоянством, не прошли мимо общественности: женщины шарахались, будто я заразна, мужчины старались держаться в стороне, и единственно верным решением было уехать из Лондона.       Напоследок зайдя в кафе у дома, я заказала английский завтрак и чай. Мужчины узнавали меня и никто не осмеливался подойти, боясь попасть в паучьи сети Чёрной вдовы.       Поэтому, когда я услышала приветственный оклик, отвлекший меня от созерцания пейзажей за окном, не сразу поняла, что обращаются ко мне.       — Привет, Джиневра.       Он стоял у моего столика — нахальный и модный. Сверкающий бриллиантом на мизинце и зубами. В чёрных глазах — ни тени страха, а в пухлогубой улыбке — намёк на интерес.       — Привет, Забини, — ответила я, откидываясь на спинку стула.       Блейз, не церемонясь, уселся за стол и щёлкнул пальцами, зовя официанта.       — Давно не виделись, — сказал он, тыча смуглым пальцем в картинку «усатого» лобстера в меню. — Ты так расцвела.       — Комплимент — дрянь, но спасибо.       Сегодня я не покинула Лондон, предпочтя отъезду страстный секс с однокурсником.

***

      Блейз Забини попался в мои сети. И это было так иронично, учитывая, что на его матери лежит точно такое же проклятье. Он знал, сукин сын, об этом и всё равно присел за мой столик. Ну а после — у него просто не осталось шанса слинять. Чёрная вдова на моей груди жаждала жертвенного секса и не знала пощады.       О чём ещё она не знала, так это о том, что Блейз Забини крайне живуч. Мы трахались, как сумасшедшие, на всех поверхностях и в любых укромных местах, но каждое утро его нахально-довольная морда целовала меня — живая и здоровая.       Я с замиранием всего своего обугленного сердца ждала срок в полгода — дольше никто не задерживался.       Он побил все рекорды. Минуло шесть месяцев — Блейз был жив.       Семь — всё ещё держался и даже ничем не болел.       Восемь — шало ухмылялся и таскал по утрам еду из моей тарелки.       Девять — этот козёл меня бросил.       А я поняла, что влюбилась. Вот так просто — влюбилась в смуглого итальянца с кучерявой башкой и чёрными глазами-пуговицами, нежными пальцами и ласковыми губами.       Истина, открывшаяся мне, говорила о том, что если влюбляюсь я, то мой партнёр не умирает. Но кто же знал, что его уход принесёт такую едкую невыносимую боль?       Чёрная вдова на моей коже горела и требовала вернуть себе жертву, и вот уже я, триумфально улыбаясь, спускалась в подвал собственного дома, где мой несчастный любовник томился в ожидании участи, что я выберу для него. Спасибо за помощь, Гарри.       — Ну что, Блейзи, малыш, — сказала я, глядя на прикованное цепями тело. — Зачем сбежал от мамочки? Теперь мамочка тебя накажет.       Он пах мёдом и дождём, и я готова была вдыхать этот запах вечность. Мы жадно пили взгляды друг друга, наслаждаясь страстью, поблёскивающей в разгорающихся искрах угля и первых звёздах на вечернем небосклоне, виднеющихся через круглое оконце на каменной стене.       — Ты знал, как избежать участи жертвы, — я больше утверждала, чем спрашивала. — Миссис Забини поведала тебе секрет?       Блейз был вынужден смотреть на меня снизу вверх, но даже в такой позе не казался побеждённым. И это бесило.       — Да, — ответил он сдавленно из-за ошейника на шее.       — Да, мамочка. Теперь ты мой. Повтори, — я ухватила его за ошейник, сдавливая горло и заставляя ещё больше запрокинуть голову.       — Да, мамочка, — осклабился Блейз. — Неужели ты думала, что сын проклятой женщины поддастся чарам?       — И ты решил воспользоваться мной?       Чёрные глаза с отражающимися звёздами взглянули с грустью.       — Я хотел, чтобы ты полюбила, Джин. И это сработало. Посмотри, твоё сердце вновь горячее и пылкое.       — Ты разбил его!       — Я люблю тебя.       Тьма рассыпалась на сотни осколков, обжигая и раня. Я слепо пробиралась через мрачную груду маленьких тьминок; дыхание участилось и с истерическим хрипом вырвалось наружу, а Чёрная вдова жадно глотала мою радость, не давая поверить в услышанное.       — Докажи, — Чёрная вдова говорила моими губами. — Стань моим. Подчинись мне.       — Да, мамочка. Делай со мной, что угодно. Я готов показать тебе, насколько люблю.       Мои руки вычерчивали ломаные линии на его теле, губы блуждали по смуглой гладкой коже, язык собирал вкус мёда и осеннего ветра. Я спускалась ниже, кружа вокруг напряжённого члена, не касаясь.       — Дрочи при мне, — вдова хотела зрелищ. Одна цепь стала длиннее, освобождая руку. Блейз, глядя мне в глаза, обхватил ладонью истекающий смазкой член и задвигал рукой.       Губы пересохли, а рот наполнился слюной, когда я смотрела на быстрые движения кулака и тёмно-бордовую головку, которая то скрывалась, то появлялась. Чуть прикрыв веки, Блейз наблюдал за мной, иногда постанывая от удовольствия.       Белёсые полосы украсили тёмный живот. Молоко и шоколад, глупо подумала я.       Цепь вернулась на место, разводя руки Блейза и фиксируя их.       Так сладко, так притягательно.       Я опустилась на пол, расставила его бёдра и попробовала лизнуть — Чёрная вдова ликовала. Запах и вкус секса оказался ей по душе. Было что-то животное и низменное в том, что я делала — обхватила обмякший, горячий и мокрый член и стала сосать.       — О нет, Джин, прекрати, — заскулил Блейз, пытаясь увернуться от истязающего рта.       Я ухмыльнулась, прервалась на мгновение и сказала:       — Нет, малыш. Мамочка наказывает тебя, а не доставляет удовольствие.       Я снова принялась охаживать губами, языком и даже зубами распухшую головку, причиняя боль.       Блейз метался, звеня цепями, всхлипывал и умолял прекратить. Внизу живота разливалось тепло — от звуков, вкуса, тяжести члена на языке и ощущения собственной власти.       Спустя, наверное, полчаса измученный член снова встал. Я знала, что каждое моё движение было остро-ласково-мучительным, в тёмных глазах Блейза исчезло всякое нахальство, сменяясь вуалью беспамятства; он часто дышал, покрытый испариной. Капельки пота красиво переливались на смуглой лоснящейся коже — потерянные бриллианты в вечернем мареве.       Вдова требовала пыток и боли, но любовь внутри меня боролась с ней. Стало быть, я недостаточно безумна. Я не безумна — осознание этого обожгло сердце, что безвольной птицей стучало по клетке из рёбер. Не безумная. Просто слегка сумасшедшая.       Блейз, доведённый до исступления, не стесняясь стонал, сбивая запястья в кровь металлом наручей.       Рот наполнился тёплой спермой, мучительно-болезненный полувздох-полустон отразился от каменных стен. Я сплюнула на пол и вытерла губы.       — Ты страдал, малыш? — спросила я.       — Да, maman.       Я видела — он не врал.       Отрадно наблюдать чужое страдание? Чёрная вдова, паучиха, сидящая внутри меня, задавала вопрос. И ответ утвердительный. Признание собственной червоточины. Любовно взлелеянное соцветие тьмы.       — Мало. Мы не закончили, Блейз.       Вдова усмехнулась и потёрла лапки.       Нагой, великолепный, изнеженный моими пытками Блейз покорно уставился на меня, готовый принять что угодно.       — Твой член сегодня не понадобится.       Я достала заранее приготовленную набедренную сбрую с искусственным фаллосом для принимающего и стимулятором для вагины. Под пристальным взглядом я сняла джинсы и закрепила свой страпон, смазав вагинальную часть. Взмах палочки — и никакого дискомфорта, всё как влитое. Тесно, горячо, необыкновенно приятно.       — Джин, ты же не станешь?.. — Блейз настороженно уставился на страпон.       — Малыш, его размер куда скромнее твоего. Не переживай, я буду нежной, и тебе понравится. Оближи.       Пухлые губы сомкнулись на ненастоящей плоти, впалость щёк подчеркнула идеальные скулы, и я впервые так близко и с такого ракурса увидела естественный крутой изгиб ресниц Блейза. Жар разгорался в промежности, руки дрожали, хотелось присвоить себе этого горячего мужчину. Навсегда. Чтобы каждый его день и каждый час были моими. Только моими и ничьими больше.       Искусственный член стал мокрым от слюны, но я всё равно добавила смазку на него и свои пальцы. Ещё один взмах палочки, и Блейз поёжился от холодка заклинаний.       Я села на колени между бесстыдно раскинутыми мощными ногами Блейза и коснулась пальцем бархатистого отверстия ануса. Туго сжатое колечко мышц не хотело пропускать фалангу. Я немного надавила и прикоснулась губами ко внутренней стороне бедра. Тёмная кожа покрылась мурашками.       — Всё будет хорошо, малыш.       — Я доверяю тебе, — серьёзно ответил Блейз. Его тон, его голос открывали мой мир заново — туда, где царила всепоглощающая хрупкая нежность.       Сначала один палец, второй, третий, четвёртый — непросто иметь тонкие руки.       Трепетные вздохи. Полная открытость. Доверие.       Мне тоже страшно. У меня тоже впервые. Впервые я с кем-то настолько близка. Впервые мужчина настолько честен со мной.       Это обжигало. Это волновало.       Трепет в животе, сердце и разуме — всё слилось воедино. Я — тонкая ольховая веточка, дрожащая на ветру.       Я не слышала паучье шипение, я слышала бархатистые стоны Блейза, когда нашла ту самую заветную точку удовольствия. Я радовалась как ребёнок, — не уверена была, что справлюсь.       Его тело расслаблено. Именно так бывает, когда нырнул в бездну и убедился, что она тебя не убьёт.       Он не сопротивлялся, когда я медленно вошла в него твёрдым пенисом. Наши взгляды соприкоснулись, я царапала ногтями грудную клетку, ощущая удовольствие внутри себя при каждом толчке. Страпон был заколдован так, что наше наслаждение ощущалось обоюдно. Я чувствовала, что чувствует Блейз, а он разделял мой кайф. Шквал эйфории охватил обоих, снося остатки шифера с наших безумных крыш.       Я хваталась за смуглые бёдра, оставляла отпечатки ногтей, прижималась к тёплым губам, которыми он ловил воздух, захлёбываясь стонами.       Цепи с грохотом слетели со стен, большие крепкие руки обхватили моё тело, подаваясь навстречу.       — Ты мой, Блейз, слышишь? Только мой, — безумно шептала на ухо. — Не смей меня оставлять. Я достану тебя с того света и устрою ад на земле.       — Я твой. Только твой, — вторил мне Блейз. Смелея, он целовал мои шею и плечи, нежно сжимал грудь и гладил спину. — Люби меня.       — Люблю тебя, — звучало в унисон.       Я чуть замедлилась, чтобы дать передышку. Мои ноги одеревенели с непривычки, а коленки стёрлись в кровь.       Остановилась ненадолго.       И вот уже с новой силой начала раунд.       Мы будем вновь идти до крика, но не мольбы о пощаде. А до победного. Экстатического.       Когда я его потеряла, мир тряхнуло. Чернота начала побеждать, и я ощутила острое одиночество.       Блейза нельзя повторить, нельзя заменить, но он мне так нужен.       Моё сердце, окровавленное и горячее, вырвалось из цепких паучьих лап Чёрной вдовы — любящее и покорённое смирением Блейза, его отважной самоотдачей.       Наслаждение обрушилось на нас обоих как цунами, даря освобождение.       Я свободна.       Я люблю.       И меня любят.       Сто тысяч цепей не удержат холодное сердце, а одна тонкая ниточка любовной магии будет держать морским узлом намертво. И никакая смерть не разлучит нас.       Я отцепила сбрую и аккуратно вынула оба конца страпона из наших тел. Блейз потянул меня на себя, и я обессиленно упала на его широкую влажную грудь.       — Ну, и как тебе быть на месте принимающего? — спросила я.       — Неплохо, — хмыкнул он. — Но, кажется, ты сбила все коленки. И твои бёдра дрожат.       — Я ещё натренируюсь, — пригрозила я.       Он целовал влажно и нежно, трогал уверенно и свободно, любил крепко и навсегда.       Я видела в нём себя. Красивый, высокий, наглый. Бросающий слова как пули, а поцелуи как горошины ливня. Швыряющий вызов общественному мнению и самому себе.       Покидая подвал, мы не знали, что будет завтра. Но были уверены друг в друге.       Остаться в живых, полюбив проклятую, суждено только сыну проклятой матери.       Я — Джинни Уизли, и моё проклятье было снято Блейзом Забини.