Альтернатива

Помощь Гордона, независимо от полезности, ощущалась, как вмешательство. Он нихрена не понимал ни в справедливости, ни в ловушках, но старательно делал вид, что разделяет хотя бы долю того, что пытается донести Крамер. Любимый ученик, слащавый сыночек, «учится на одни пятёрки и ставит неправильный диагноз». Но последнее Крамер почему-то предпочитал игнорировать. Может быть, поэтому, когда он сдох, Гордон собрал манатки и сделал вид, что с ним никогда не работал. На складе тогда опустело, больше не воняло парфюмом. Ни от Аманды, ни от Гордона, по сути, не осталось вообще ничего. Конечно, он ушёл не сразу. Потребовалось время, чтобы нелепые записки, швы и ключи перестали быть нужны Хоффману. Тогда, с Гордоном они распрощались, и на смену продуманным схемам, символизму и прочей лабуде, пришли настоящие ловушки. Разве что, топорные, с единственным назначением. В капкане, в отличие от них, было в разы больше смысла. Секунда между жизнью и смертью, борьба за первый вдох, перерождение, будто из амниотической жидкости. Когда паника спадает, жертва по-новому открывает глаза, и мир видится ей цветнее. И что-нибудь похожее, бла-бла-бла. Однажды Гордон, рассматривая капкан, сказал, что он чем-то напоминает «Кадриль Лобстера». Хоффман тогда подумал, что капкан похож на капкан. Аманда подумала о том же. Хотя бы в чём-то они похожи. «Если Доктор Гордон отступится от дел, он рано или поздно, неизбежно, сделает выбор, который перечеркнёт наши заслуги. Моя просьба касается малого» Крамер не дал чётких указаний. Он не сказал «верни его в ванную» или «отруби ему голову». Это давало свободу. Хоффман, по крайней мере, не чувствовал, как эта высохшая глыба посматривает с того света. Или, хуже — следит за выполнением указания через других. Были ли у него ученики, у которых не знали Гордон, Аманда и Хоффман? Были ли люди, которые вступили в игру только тогда, когда Крамер оказался мёртв? Марк думал об этом иногда, начиная с «возрождения» Линдси, заканчивая встречей в комнате с гробом. Если Страм — Пила, то и Линдси — Пила, и прочая хрень. Благо, все они умерли, и Марк выдохнул с облегчением. И всё же, это не исключало шанса, что где-нибудь в конце города сейчас ломает пальцы очередное говно. Крамер не сказал «убей его», но и не попросил «не убивать». «Дать шанс» — понятие многозначное. «Нужная доза снотворного» — тоже, потому Гордон очнулся, стоило почувствовать на языке ключ. Тело дёрнулось рвотным рефлексом, и грудная клетка затрепетала, раздражённая частыми вдохами. Этот момент пробуждения, искру ужаса, Хоффман обычно наблюдал по ту сторону стекла. Сейчас же, в непривычной близости, мог рассмотреть, как мечется взгляд Гордона, и как поздно он добирается до мысли бросить взгляд на лицо. — Ты ожидал увидеть кого-то другого? Гордон пытается говорить, но Хоффман закручивает первый винт капкана. Нижняя часть вжимает челюсть, так особенно горько застывает ключ, и голос переплывает в мычание. Попытки согнать ключ в другую щёку оказываются тщетны, когда закручивается второй винт, и только сейчас Гордон допускает мысль: «зачем Это у меня во рту?» Осознание приходит быстро. Достаточно быстро для человека, вскочившего после снотворного. Он пытается двинуть руками, но с новым ужасом замечает, что они стянуты ремнями. Запястья ёрзают, бьются о подлокотники. Так сильно, что стул потрясывает, и даже в таком положении Гордон думает невольно, что выглядит непрезентабельно, и так корчиться даже немного стыдно. Последний винт. Челюсть сжата, ключ теснит язык. Носа недостаточно для вдохов. Пот копится на лбу, волосы клеются каплями, а перед глазами пятно, то красное, то чёрное, и только так Гордон может описать Хоффмана. Лучше не найти слов. Каждый ученик был готов когда-нибудь очнуться в ловушке. Снова. Гордон засыпал с этой мыслью, не позволяя себе отвыкать. Аманда отвыкла, побывав в двух. Марк отвык после ружья, гроба и капкана. А Гордон…этот случай не был гарантией, даже когда Крамер мёртв. — Лови. Хоффман бросил что-то, и Гордону повезло, что лезвие не воткнулось в ногу. Теперь он, вооружённый и беззащитный, мог только пялиться на скальпель. Когда Хоффман зашёл за спину, тело дёрнулось, и Гордон рефлекторно подался вперёд. Вес его оказался недостаточным, стул даже не пошатнулся, и нога, стянутая выше ботинка, заломила подступающим холодом. Он помнил этот холод с ванной. Раньше «страх» никогда не значил «мёрзнуть», но теперь, когда голова пустела, Гордон не мог избавиться от мысли, что снова Там. — Десять, — сначала Гордону показалось, что Хоффман притронулся к его затылку, но одновременно с остротой железа затикал таймер. Капкан вжался в кожу, даже сейчас было ясно, что останется пара красных царапин. Нарастала мигрень, и каждый отзвук, каждое движение стрелки, отдавалась болевым эхом. Девять. На «восемь» Хоффман снял застёжки с чужих запястий. Недолгая свобода затрясла рваным вдохом. В отличие от ванны, здесь не воняло, но воздух, и правда, был чем-то похож. Прохлада заёрзала в горле, вырвалась кашлем, но туповатый, отрывистый звук закончился лишь скрежетом зубов. Скальпель. Ничего не изменится, если ударить в таймер. Прижав лезвие к стрелке, Гордон пытался удержать её, но это не избавило от тиканья. К той минуте прошло больше трёх секунд, но Хоффман сказал «семь», и это разбавило страх. Он лжёт. Он просто…хочет, чтобы Гордон быстрее сдался. Механизм не дёрнулся. Скальпель, застрявший между лопастями капкана, лишь погнулся в беззвучном движении. Если бы Гордон знал, как этот капкан устроен, если бы разбирался в том, какой механизм заставляет рвать, смог бы снять. Однако — никак. Он поджал губы. Опустив взгляд, мог лишь пялиться на свои колени, пока скальпель дрожащими движениями метало от выступа к выступу, вслепую врезаясь в болты. — Режь не капкан, — добавил Хоффман, — лицо. «Шесть». Гордон сглотнул. Капкан копил слюну, и каждая попытка вдохнуть смешивалась с рефлекторным мышечным процессом. Гордон давился. Вдыхая, он глотал, а глотая — вдыхал, похрипывая кашлем. Но, если не взять себя в руки, проблема исчезнет вместе с фильтрумом. Глубокий вдох носом. Вспомнить, как капкан удерживает челюсть. Нижняя часть скопище железа. Давление на альвеолярный отросток. Игнорировать воздушную полость. Особое внимание к скуловому. Нёбному. Внутреннему. — Попробуй бить через низ, — усмешка Хоффмана сопровождается тем, как он имитирует удар в место между шеей и подбородком. Хочет, чтобы Гордон вытащил ключ через отверстие, которое от этого образуется? Это почти смешно. Как он представляет этот процесс за…сколько? Шесть секунд? — Пять. Нет, бесполезно. Недолгая смелость прерывается осознанием приближающейся боли. Гордон вдруг нервно смеётся, под таймер гаснет и воет его ослабленный голос. Ещё раз. Что-нибудь ещё. Хоффман — не Крамер, его указания — лепет. Лишь Джон мог говорить о правилах честно, даже когда они звучали бесчеловечно и… Ещё одно тиканье таймера доводит Гордона до дрожи. Сделать надрезы у суставов. Точно. С обеих сторон. Тогда, челюсть опустится, и забрать ключ не составит труда. Только не проглотить. Только не проглотить. Кровь горячая. Гордон знает, что её много, но всхлипывает от слабости тела. Не больно. Странно. Тёмный след тянется от скулы до подбородка. Ещё немного. Давай. Давай, давай — Четыре. Давить наугад, пока кожа и мясо становятся мягкими, расслабляются от крови. Скальпель в собственной щеке — словно пальцы в стопке марли. Под надрезами исчезает упругость суставов. — Три. Хотелось не видеть выражение лица Хоффмана, но его довольная рожа так и разит удовлетворением. Наблюдает, затаив дыхание. Гордон с трудом может рассмотреть взгляд, да и не хочет, лишь чувствует, как отсчёт подогревает в Хоффмане ярость и удовольствие, горячее нетерпение, ему не хватает только слюны. Наконец, один сустав сдаётся, и челюсть приоткрывается, но не до конца. Капкан затянут до финального. Может быть, стоило выбрать способ, который Хоффман назва… — Два. Алый нарастает, нарастает, нарастает, даже вслепую Гордон чувствует, как покраснело его лицо. Кровь не густая, до странности мокрая, словно он всего-лишь умывается. Эта мысль, мягкая и спокойная, доводит до плача, и Гордон жмурится, надавив скальпелем на другой сустав. — Один. *** Эллисон была удивлена, увидев письмо. Она предполагала, что Гордон старомоден, но не думала, что до такой степени. Так или иначе, было что-то милое в том, чтобы прислать сообщение не через обычное смс. К тому же, конверт оказался увесистым, и держать его даже приятно. Неторопливо пройдя на кухню, она потянулась. Диана должна вернуться совсем скоро, и это отличный повод, если не помириться, то напомнить, что Гордон не так и плох. Если это приглашение на свидание, то он знал ответ. Если извинение — Эллисон могла подумать. Она помяла конверт, прощупала уголки, сделав вывод, что внутри лежали фотографии. И улыбнулась, когда дверь позади распахнулась. Если бы на фотографии Гордона не было так много крови, может быть, их лица были бы более радостными?