Грязный

Хаск, вопреки первоначальному впечатлению, довольно тактилен. Держать за руку, обнимать, целовать — это всё его язык любви. Возможно, потому, что в словах он не особо силён... Ну, или же чёртовы кошачьи повадки волей-не волей, а берут своё. Не суть важна, на самом деле. Хаск любит касаться Энджела практически так же, как его самого. Любит невзначай класть свою руку на чужую, чуть потную ладошку, расслабленно лежащую на барной стойке. Любит прижиматься к нему со спины, утыкаясь лицом в выпирающие лопатки. Любит аккуратно гладить и нежно перебирать светлые волосы сквозь пальцы. Любит всё тело Энджела целиком и полностью. Любит не так, как любят его клиенты. Любит его чисто и искренне — без похоти. И не понятно Хаску, почему же, несмотря на это, Энджел каждый раз отдёргивается от его прикосновений. Энджелу, признаться честно, тоже неимоверно приятны касания. Особенно от Хаска. Тепло от самого малейшего телесного контакта приятно растекается по всему организму, заставляя чувствовать себя... Важным и нужным. Не отбросом, не нариком и не шлюхой. Заставляя чувствовать себя любимым. ...Заставляя чувствовать то, чего Энджел не заслуживает. Хаск не знает, насколько же тело Энджела на самом деле отвратительно и испорчено. Когда речь случайно или нет заходит о его работе и клиентах, он каждый раз говорит: "Всё в порядке, мне плевать". Понятия при этом, блять, не имея, сколько же рук побывало на Энджеле до него. Энджел и сам не в курсе о точном числе. В курсе разве что только об одном: уж точно больше, чем пальцев на всех его шести руках. Хаск не знает, сколько рук прижимали тонкие запястья Энджела к мягким простыням, оставляя за собой синеватые отметины. Сколько рук держали плеть, болезненными ударами кровавой россыпи обрушивающуюся на его лопатки. Сколько рук наматывали его волосы на кулак и жёстко тянули вниз, вынуждая вобрать в рот сразу полностью. Сколько раз его тело было опорочено самыми мерзкими способами. Энджел уверен, что Хаск либо очень хорошо врёт, либо у себя в голове преуменьшает масштабы проблемы — иначе как ему взаправду может быть не противно его трогать? Никак. Энджел очень хочет хоть разок обнять Хаска в ответ. Обнять крепко-крепко, без пожирающего чувства вины изнутри и ощущения того, как он словно пачкает его собственной грязью. Желает больше всего на этом чёртовом свете. Так желает отмыться. Именно поэтому Энджел зачастую сидит в душе часами и отчаянно трёт себя мочалкой. Не прекращает тереть даже после того, как она окрашивается в красный цвет от крови, текущей из саднящих ран везде, где по-прежнему чувствуются чужие грубые руки. Сдирает кожу, четно пытаясь оттереть от себя все оставленные незнакомыми мужчинами прикосновения, свою работу и грязь. Не получается. Грязь по-прежнему остаётся отвратительным липким слоем на теле и даже самый мощный напор воды не в состоянии смыть её. Но Энджел всё равно старается вымыть так тщательно, как только может. Порой, ему кажется, что легче уже не мелочиться с мочалкой, а попросту сорвать с себя скальп к хренам собачьим. Вот только сможет ли это помочь избавиться от мерзких рук, проникших даже под кожу, прямиком в плоть и кровь, хер знает каким образом после всех мучений до сих пор стремительно струящуюся по венам? Вопрос риторический. Энджел, бывает, после безуспешного душа проходит мимо зеркала на стене в ванной и смотрит. Смотрит на себя. Долго смотрит. Рассматривает каждую частичку своего тела и с отвращением осознаёт, что совершенно каждая из них испачкана в грязи. Куда Энджел не глядит — он абсолютно грязный. Омерзительный, продажный, испорченный, дешёвый, недостойный. Маленькая сучка, шлюха, детка, кексик, лишь просто игрушка. А иногда, на ряду с этим, в голову практически насильно лезут слова Хаска, которые он говорит так редко, но сколько же они, сука, значат для Энджела. "Любимый" "Прекрасный" "Лучший" "Красивый" "Не грязный" Энджел никогда не замечает момента, в который его кулак начинает нестись к зеркалу, с оглушительным звоном стекла ударяясь об него. Осколки из раза в раз безжалостно впываются в руку, а костяшки пальцев кровоточат так, будто он и правда способен умереть во второй раз. Энджел бьёт чётко в лицо своего отражения. Бьёт много и сильно, видя, как глаза, губы, щёки стремительно трескаются и расходятся, обнажая черноту не только зеркала с обратной стороны. Голос с тихого и едва слышного шёпота, постепенно переходит практически на крик. "Ты не мерзкий" "Ты не отвратительный" "Ты не испорченный" Энджел ударяет жёстче, будто пытаясь буквально вдолбить в себя столь простую мысль и кричит громче. "Ты заслуживаешь счастья" "Ты заслуживаешь свободы" "Ты заслуживаешь любви" "Ты заслуживаешь Хаска" "Ты не-" Именно на этом моменте Энджел всегда замолкает. Никогда не может закончить самую легчайшую фразу во всём Аду. Не в состоянии произнести ещё всего одно слово. Не хватает смелости сказать даже самому себе о том, что он не грязный. Потому что это ложь. Такая приятная и сладкая, но всё ещё ложь. И Энджел почти в неё верит, когда это говорит ему Хаск. А потом он вспоминает, как однажды уже поверил одному человеку и за былую наивность расплачивается по сей день своей грязнотой. Поэтому, важное примечание — "почти". Ведь Энджел по-прежнему не верит. Но, чёрт возьми, так хочется. Энджел смотрит на то немногое, что осталось от зеркала. Осколки перед ним перепачканы в крови, воде с мокрых рук и грязи. Обессиленный Энджел опирается об стену и медленно сползает по ней вниз на пол, прямиком к десяткам кусочкам зеркала, чудом не усевшись в саму груду разбитых ошмётков. Энджел переводит будто чуть затуманенный взгляд на свои дрожащие руки в множестве увечий от битого стекла и ощущает, как слёзы капают на свежие раны, болезненно обжигая их. Энджел клянётся, что готов бы был пертерпеть даже это невыносимое жжение, если бы горькие слёзы и вправду могли отмыть его. Но сколько не плачь, сколько не моли о прощении у самого Господа, сколько не мойся под напором горячей воды — испорченный товар невозможно исправить. Уж Энджел-то знает. Возможно, однажды Энджел и избавится от контракта, бросит работу, заживёт с Хаском нормальной жизнью, да хоть в Рай всё же попадёт. Какая угодно чертовщина с ним произойти может. Есть вероятность, что он действительно исправится, станет каким-нибудь святым и непорочным ангелочком, таким приторно сладким, что аж саму Чарли стошнит, а прошлое останется далеко позади. Но... Энджел рыдает сильнее, прекрасно всё осознавая. ...Но он всё равно навсегда останется грязным.