Не суди, да не судим будешь

— Па-а-а-ахлава-а-а-а! Па-а-а-а-ахлава-а-а-а! — орет краснолицая женщина натруженным голосом так заунывно, что ее крики сливаются в некое подобие заклинания. На галечном пляже яблоку негде упасть, но она привычно и ловко лавирует между полуголых людей. Останавливает ее только странная разношерстная компания, внезапно выросшая перед самым носом. Их всего пятеро, не считая кота, морды совершенно унылые, как и положено новоприбывшим, одежда какая-то дурная и чуждая, кожа — бледная. — Ну вы б еще шубы натянули! — гогочет женщина, разглядывая пиджаки и брюки, которые незнакомцы нацепили на себя, и доброжелательно продолжает: — Пахлаву хотите? — Всенепременно хотим, милейшая! — с восторгом отзывается один из них, весь в клетчатом. — А что это? — Э-э-э! — тянет женщина и недоуменно цокает языком. — Ты как, милок, до таких лет дожил, не пробовав пахлавы? — Сам не знаю! Сам не знаю! — кричит клетчатый. — Так что без лишних разговоров: давайте все, что у вас есть! — Да разве ты съешь столько, сынок? — смеется женщина и раскрывает перед клетчатым большой тяжелый баул. — Я-то? Не-не-не-не, — бодро мотает головой тот и указывает на кота. — Он съест! Медленно повернув огромную мохнатую голову на женщину, тот смотрит на нее в упор и плотоядно облизывается. — А деньги-то у вас есть? — медленно отвечает женщина, как-то боязливо поглядывая на кота. — Деньги? Деньги — не вопрос! — машет рукой клетчатый и начинает стучать по себе ладонями, периодически извлекая то из кармана, то из-за воротника пачки купюр. — Вам какие? Франки? Доллары? Червонцы? — Рубли… нашенские… — бормочет женщина, окончательно убедившись, что перед ней какие-то сумасшедшие. Сумка с пахловой медленно выскальзывает из ее рук. — Пожалуйста, пожалуйста, — тараторит клетчатый, суя ей в руку стопку пятитысячных купюр, извлеченную из-под кепки. Крепко стиснув в потной руке деньги и еще раз быстро оглядев компанию, женщина быстро ретируется, боязливо бормоча что-то себе под нос. *** — Не совсем вас понимаю, милый Мастер… — тянет Воланд задумчиво, глядя, как свита суетится, расстилая огромный черный плед с золотой W по центру. — И такое море вы хотели увидеть?.. — Ну, не прямо такое, — Мастер смущенно чешет начинающее обгорать ухо, краем глаза подмечая пялящихся на них людей, окурки, втоптанные в гальку, и сероватые от мусора волны в десяти метрах впереди. — Но, полагаю, Фагот вполне исполнил оба моих желания — посмотреть будущее и побывать на пляже. Так что не могу жаловаться… — Зато я могу, — Воланд недовольно крякает и достает из внутреннего кармана пиджака серебряный портсигар. Как ему не жарко на палящем солнце во всех этих слоях ткани, остается для Мастера загадкой. — Фагот, мой светлый гаер, иди-ка сюда… Тот откликается мгновенно, точно только и ждал, когда его позовут, и бросается к Мастеру и Воланду, подобострастно скрючившись в пародии на поклон, поминутно оскальзываясь на мелких камнях. — Слушаю, мессир, рад вам служить, мессир, чего изволите, мессир?.. — На первый раз я тебя, так и быть, прощаю, но чтобы больше никаких шуток над Мастером, ясно? — говорит Воланд спокойно, подкуривая какую-то странную сигарету коричневой бумаги с отчетливым вишневым запахом. — Какие шутки, мессир! Что вы, что вы!.. Да как вы могли подумать!.. — начинает причитать ломким голосом Фагот, но Воланд его обрывает: — Помолчи. Ты меня понял. И Фагот замолкает мгновенно, точно у его голоса резко убавляют громкость до нуля. Мастер в который раз поражается, как Воланду удается позволять своей свите почти что угодно, но при этом держать их в строгих рамках. «Талант, определенно талант! Такой бы поднял СССР… то есть Россию с колен!» — каждый раз думает он восхищенно. — Ну что, кто последний в воду, тот будет вычесывать у Бегемота из-под хвоста арбузные семечки? — весело говорит Воланд, внезапно сменив гнев на милость, и неожиданно по-мальчишески подмигивает Мастеру, начиная скидывать пиджак. — Я… вы… будете купаться, мессир? — ошалело спрашивает Мастер, глядя, как тот расстегивает верхние пуговицы рубашки. Он-то думал, что Князь тьмы будет сидеть в своем дорогущем костюме и врубелевским демоном мрачно осматривать жалких людишек, погрязших в грехах и пороке. — Смотрите, чем больше вопросов, тем ближе к вам колтуны на бегемотовых штанах, — задорно отвечает тот, уже расстегивая брюки. Под ними оказываются черные узкие плавки, которые… ох, сидят просто отлично. — Да что ж такое… — чертыхается Мастер и начинает поспешно стягивать рубашку прямо через голову. *** — С котами нельзя! — орет сухая согбенная под тяжестью лет женщина, властвующая над пляжным туалетом — бетонной коробкой, из которой несется такое амбре, что глаза начинают слезиться еще на подступах. — С какими такими котами, гражданочка? — спрашивает Фагот с искренним удивлением. — Ты меня за дуру-то не держи! Вот с этими! — насупившись, отвечает женщина, тыча узловатым пальцем в Бегемота, который и вправду все еще кот. Круто развернувшись, Фагот склоняет голову в немом вопросе. Тот, виновато потупившись, шепчет: — Да я что-то… Ну, знаешь, у всех бывают осечки! Солнце горячее, воздух душный… И вообще, не суди, да не судим будешь, регент! Фагот смиренно качает головой и указывает подбородком на какие-то редкие кусты вдалеке, за десятками голых тел. — Горе ты горе, пошли, вон, а то без нас пахлаву всю съедят… — Этого мы допустить никак не могем! — задорно кричит Бегемот и берет под козырек. Смотрительница туалета всплескивает руками и уже заносит одну с троеперстной щепотью над плечом, как Фагот в мгновение ока оказывается рядом. — Уважаемая, так делать не надо, совсем не надо, а то можно, знаете, пальчиков лишиться, вот этих милых, замечательных ваших пальчиков, мы же такого не хотим? Женщина медленно крутит головой из стороны в сторону. — Вот и чудесно! Вот и прелестно! — радостно кричит Фагот, прикладывая сложенные ладони к щеке, будто умиляется маленькому котенку. — Ну, тогда до свидания, до свидания, до встречи, оревуар, — и спиной отходит к Бегемоту, посылая женщине воздушные поцелуи. *** — Де-е-е-е-евушка, — тянет низенький кряжестый мужичок в красных трусах, покрытый до самой шеи плотным слоем черных волос. Его тень падает Гелле на лицо, и та с отвращением морщится. — Может… вас того… этого… кремом намазать?.. Вы вон какая бледная… Недавно приехали, да? А я тут все знаю. Хотите, город вам покажу? Вы поди и где поесть не в курсе, все в этих забегаловках… — А намажьте, — кокетливо прерывает его Гелла, и ее глаза блестят опасными красными искрами. — Так, э-э-э… — мужичок явно теряется. Кажется, на его предложение впервые отвечают согласием. — Я крем в… машине оставила. Сходите со мной? — невинно спрашивает Гелла, и уже протягивает ладонь, чтобы уцепиться за чужой локоть. — Мужик… шел бы ты отсюда… — внезапно слышится откуда-то сбоку невыразительный низкий голос. Его владелец разговаривает, еле-еле раскрывая губы, точно ему совершенно все равно, поймут его собеседники или нет. — Тебя, блядь, забыл спросить! Ты вообще кто, нахуй? Муж ее что ли? — мужичок в красных плавках тут же сбрасывает с себя оковы робости и переключается в режим гаражного берсерка. — Может, и муж, — задумчиво тянет Азазелло, ковыряясь в ногтях кончиком острого кривого ножа, которым только что резал дыню. — Я ж о тебе забочусь, придурок… — Да ты!.. — начинает мужичок, от злости сливаясь цветом лица со своими плавками, но Гелла быстро вскакивает, берет его под руку и уводит куда-то в сторону, показывая Азазелло язык. Закатив глаза, тот машет рукой, проворчав вдогонку парочке что-то недовольное и нечленораздельное. *** — …А это вам, lieber Meister, на погоны! — победно кричит Воланд и с явным удовольствием шлепает две засаленные потрепанные карты Мастеру на плечи. Они оба сидят по-турецки друг напротив друга под большим покосившимся зонтиком и играют уже десятую партию в дурака. Пока что счет 1–9 не в пользу Мастера. Воланд с жирным мазком крема от загара и в одолженной у Фагота кепке выглядит таким молодым и дурашливым, что Мастер на его фоне чувствует себя стариком и невольно любуется азартом в его глазах и лучистой улыбкой. Еще вчера этот че… мессир ревел голосом, которому вторили тысячи духов, призывая явиться демонов ада, а сегодня, вон, с удовольствием уплетает дыню, пачкая соком подбородок и щеки. Невероятно… — Позвольте… — Мастер берет салфетку и аккуратно стирает липкий сок, не отрывая глаз от раскрасневшихся губ, таких сейчас, наверное, сладких и… Проследив направление его взгляда, Воланд усмехается совершенно неприлично, и сам тянется вперед, чтобы поцеловать… — Э, голубки, вы че тут устроили?! — слышится сзади рев. Мужчина с огромным пивным животом медленно встает и начинает двигаться к ним, оставив за спиной тощую блеклую жену и троих детей неопределенного маленького возраста. — Вы че, совсем охренели?! Взгляд Воланда мгновенно меняется, набрякает тяжестью тысячелетней силы и злобы. Из легкого и задорного почти-мальчишки он в секунду превращается в Царя Ада, не меняясь никак при этом внешне. — Мессир? — Азазелло подбирается, поудобнее перехватывая нож и уже начинает вставать, но Воланд останавливает его одним жестом. — Да я вам, — продолжает орать мужчина уже почти рядом с их зонтиком, — щас уе… у-и-и-и-и! у-и-и-и-и! Из него выходит отличный хряк, прямо выставочный — с лоснящимися боками, ярко-розовым пятачком и огромными ушами, разлетающимися от каждого подскока. Испугавшись превращения, он начинает, бешено вращая глазами, носиться, не разбирая дороги, сгоняя с лежаков кричащих людей и топча их вещи. Глядя на получившийся хаос, Воланд чуть расслабляется, и на его лице появляется тень полуулыбки. — Давно надо было так сделать, — припечатывает Азазелло, провожая взглядом круп хряка, ускакавшего куда-то вдаль. Теперь вокруг их пледа никого, только валяются в беспорядке полотенца, растоптанная еда и сломанные солнечные очки. — И то верно, — тянет Воланд, глядя куда-то за морской горизонт, а потом, помолчав, роняет буднично: — Убей его. — Как прикажете, — Азазелло тянется к своей одежде, аккуратно сложенной стопкой, и достает из-под нее любимый пистолет. — Стойте! Погодите! У него же дети, жена… — слабо протестует Мастер, сам не веря в собственную доброту. Одного взгляда на семью этого типа хватает, чтобы понять: без него им будет лучше — по крайней мере некому будет их больше бить. Воланд приподнимает брови и губы, недоуменно и равнодушно, а потом отрезает коротко: — Ну и что… И в этот момент звучит выстрел. Хряк, уже еле видимый на другом краю пляжа, падает замертво. Азазелло с кривой улыбкой целует дуло пистолета и убирает его обратно под стопку одежды. — Купаться? — спрашивает Воланд намного более добродушно и протягивает Мастеру руку. *** Когда они выходят из воды, Гелла уже сидит на покрывале рядом с Азазелло, вытирая уголки рта тыльной стороной ладони, а люди, из-за хряка разбежавшиеся в разные стороны, потерянно бродят вокруг, пытаясь отыскать свои вещи. Где-то вдалеке противно воют полицейские мигалки. — Кажется, нам пора домой, мессир, вы так не считаете? — аккуратно спрашивает Мастер, набрасывая Воланду на плечи полотенце. Ему все еще не по себе от совершенного недавно убийства и равнодушия его спутников. Впервые он задумывается о том, верно ли он поступил, дав согласие присоединиться к свите. — Возможно, — Воланд встряхивает мокрыми волосами и смешно фыркает, вытирая голову. — Надо дождаться только несносную парочку. Где они? — Да вон бегут, — отвечает Гелла, старательно пряча от Воланда лицо, явно посвежевшее и похорошевшее от новой сладкой крови. — Мессир, мессир! — кричит Фагот издалека, аж подпрыгивая от восторга. И он, и Бегемот все обвешаны какими-то бумажными лентами, а в руках (в случае Бегемота — зубах) у них по несколько пакетов, набитых до отказа чем-то ярким и мягким. — Смотрите! Запыхавшись, они оба бухаются на плед и с видом удачливых кладоискателей вываливают из пакетов игрушки — плюшевых зайцев, кислотно-зеленых медведей, пони, с десяток водяных пистолетов разных размеров и почему-то одну ракетку для бадминтона. — Это что? — спрашивает Воланд строго, но Мастер видит в углах его рта затаившуюся улыбку. — Это тир! Это из тира, мессир! — от восторга Бегемот не может даже связать слова в предложения. — Опять мародерствовали? — Воланд разглядывает зайцев и пистолеты со странным интересом, будто видит впервые. «А ведь и правда, — думает Мастер с грустью, — не было у него игрушек. И детства, наверное, тоже не было». — Никак нет! — кричит Бегемот, уже не заботясь, услышит его кто-нибудь или нет. И действительно, слоняющиеся вокруг люди на странную компанию особо не смотрят. Их больше интересуют полицейские, появившиеся где-то вдали и медленно подходящие ближе. — Честно выиграли! Честно-пречестно! — Что, совсем не мухлевали? — спрашивает Воланд, уже явно улыбаясь. — Мухлевали! Конечно, мухлевали! — оживляется Фагот. — Так а как иначе шулеров победить? — У них прицелы скручены — раз, — встревает Бегемот. — Мишени плохо закреплены — два. Выиграть нереально! Но мы, — тут он толкает Фагота локтем в бок, — выиграли! — Тир-то хоть… — начинает Воланд, но его внезпно — впервые на памяти Мастера — прерывает Азазелло: — Мессир, — произносит он медленно и кивает куда-то в вбок. Там уже совсем близко топочут полицейские, направляясь явно в их сторону. Воланд раздраженно закатывает глаза. — Граждане отдыхающие, вы… — начинает кто-то из них, но тут Воланд щелкает пальцами, и все вокруг — пляж, грязное море, любопытные лица людей — исчезает. В одну секунду вся свита вместе с покрывалом, рассыпанными по нему игрушками и даже заползшей на краешек одинокой осой, оказывается дома. *** — Вы не одобряете, — Воланд стоит в дверном проеме, почти скрытый тенями, и пристально смотрит на сидящего у камина Мастера, но выражения его лица разобрать нельзя. — Что? — Мастер вскидывает голову и осоловело моргает, пытаясь разглядеть хоть что-то в темноте после ярких бликов пламени. — Убийство, — Воланд выходит на свет и садится на корточки у его ног, по-хозяйски опираясь локтями о колени. — Скажу сразу: свиту вы покинуть не вольны. Это против правил, и я не позволю. — Что ж, — Мастер грустно улыбается. На самом деле он был уверен, что Воланд — жуткий собственник — скажет именно это, да и сам порыв у него давно прошел. Уйти, лишиться этого дома, этих… людей, самого Воланда… от одной мысли об этом сейчас, когда схлынул ужас наблюдаемой смерти, неприятно холодело в груди. — Я не собираюсь вас покидать… — Но такой порыв был, — с нажимом говорит Воланд, упрямо наклоняя вниз подбородок. — Был… был и прошел, — Мастер машет рукой, а потом опускает ее на щеку Воланда все с той же грустной улыбкой. — Я просто задумался, а… подхожу ли я вам? На своем ли я месте?.. — Безусловно! — быстро и резко отвечает Воланд, мотнув для убедительности головой. — Вы так говорите, потому что… — Я так говорю, потому что я так считаю, — Воланд для устойчивости встает на колени и наклоняется к Мастеру еще ближе. — В м о ю свиту не попадают просто так, от одного лишь страстного желания быть ко мне поближе, иначе мы бы путешествовали куда большей компанией… — Не сомневаюсь, мессир, — с притворной льстивостью вставляет Мастер, и Воланд фыркает. — Тьма принимает немногих. Она приняла вас, — просто заканчивает он, беря руки Мастера в свои. — Возможно, вас шокировало то, что вы увидели, но, поверьте, этот человек не был достоин жизни. Более того, он в любом случае умер бы наутро от алкогольной интоксикации. Я лишь ускорил процесс. — Хотите сказать… — Хочу сказать, что я лишен силы кардинально менять судьбы людей. Убить того, кому на роду написано жить до девяноста лет, я не смогу. Однако чуть ускорить… — Воланд улыбается хитро и на мгновение в его глазах мелькают лучистые смешинки, вновь делая его совсем молодым. — Выходит… со мной… — Мастеру вдруг становится холодно, и в ушах опять звучит свист ветра его последнего полета. — Я не вмешивался в вашу судьбу, — Воланд отстраняется, чтобы заглянуть ему в глаза. — Они бы все равно пришли, вот только отправили бы вас не в психиатрическую лечебницу, а в тюрьму и затем расстреляли… если бы вы не начали рассказывать… обо мне… И тут Мастеру становится смешно, и вместе со смехом выходит напряжение долгого дня, полного слишком сильных впечатлений, яркого солнца и магических превращений: людей — в животных, а всесильного Сатану — в дурашливого соблазнительного юношу, режущегося в дурацкие карточные игры. — Так вы, выходит, спасли мне жизнь! — он продолжает смеяться слегка истерически, чувствуя, как в уголках глаз выступают слезы. — Скорее, слегка отсрочил неизбежное, — мягко отвечает Воланд и берет его за плечи. — Кажется, вам нужно отдохнуть. Идемте. — Стойте, — вдруг говорит Мастер, уже почти поднявшись из кресла, и тяжело бухается обратно. Он вдруг становится серьезным и даже мрачным и просит жалобно: — Пообещайте, что больше не будете убивать людей в моем присутствии. Воланд кривится, открывает рот, потом закрывает, жует губы в нерешительности, но все же говорит: — Обещаю. И больше по пути в спальню они не произносят ни слова.