Политология подождет

— Я дома, — разрезает тишину квартиры. Евстигнеев ставит пакет из продуктового магазина на пол, а в его ногах сразу теряется черный кот, которого они по доброте душевной подобрали месяца два назад — сейчас эти времена кажутся далекой древностью. Кажется, Светло тогда впервые к нему в гости пришел, они растягивали одну сигарету на двоих возле темной парадной, и это черное лохматое грязное чудо юркнуло за ними в дом, прячась от холодной мокрой улицы. Светло, всеобъемлющая любовь во плоти, сразу подобрал животное на руки и смотрел так, что у Евстигнеева сердце распадалось на мелкие винтики, точно государственная система в девяносто первом. Ему иногда кажется, что съехаться они решили только из-за этого ребенка. Кот оказался подстать Ванечке — ласковый, требовательный до нежности, но мог заиграться и куснуть длинные пальцы, не зная меры, до крови. Евстигнеев с короткой улыбкой скидывает кеды и поднимает кота на руки, заискивающе проходя на кухню. — Вань? Парень оглядывает пустую кухню, окутанную мраком, разрезаемым лишь светом от вытяжки, и хмурится, поднимая кота перед собой. — Ну и куда ты мне Ванька дел, а? Кот отвечает недовольным мявком, спрыгивая с его рук, и Евстигнеев с тяжелым вздохом уходит в спальню. Холодный свет компьютера смешивается с теплым — от настольной лампы. Он обливает открытые тетради с множеством конспектов, отражается в банке энергетика, стекает со стола на заваленное вещами кресло и почти не достает до пушистой копны волос, выглядывающей из-под пледа. Очки съехали на самый край совершенно лисьего носа, а брови парня слегка нахмурены. Улыбка сразу разрезает лицо, и Евстигнеев мягко садится на кровать, целуя спящего мальчика, пускающего слюни на учебник политологии, — наглядная картина: студент во время сессии, — в лоб. — Нашелся. От мысли, сколько еще бессонных ночей ожидает его мальчика за эту неделю, хочется лишь тяжело вздохнуть и поблагодарить высшие силы за то, что сам Евстигнеев уже полгода как отмучился в университете, от которого остались, пожалуй, только самые приятные воспоминания. Светло как-то сам прицепился к нему, ввязавшись в компанию старшекурсников, постоянно язвил и лез в споры, преследуя лишь одну цель: по-доброму высмеивая Евстигнеева, подвязать к обсуждению Сократа шутку про чужую гомосексуальность. Парень на такие выпады только молча усмехался, иногда удивленно вскидывал брови, поражаясь чужим навыкам словесности, и беспрекословно отдавал победу в очередной перепалке младшему. Чем бы дитя не тешилось, ведь правда? А потом Светло чуть не слетел со стипендии, и Евстигнеев, внезапно даже для самого себя, вымаливал преподавателей смягчиться по отношению к третьекурснику. Выкуривая сигарету под стенами университета и выслушивая поток благодарностей, Евстигнеев лишь спокойно улыбался и отмахивался, мол, рад помочь. — Бля, братан, серьезно, спасибо, выручил, я че угодно сделаю, ты только скажи, я не ебу даже, как тебя отблагодарить, — вякнул Светло в порыве. — Погнали на свиданку, — равнодушно бросил Евстигнеев в ответ. Не из потаенных чувств ведь сказал, не из желания воспользоваться чужой благодарностью — скорее, из-за тяги наконец-то поставить самого Светло в неловкую ситуацию и с упоением наблюдать, как тот будет отнекиваться. — А когда? Я на этих выходных не могу, сорян, — неожиданно выстрелил тот в ответ, и Ваня подавился дымом. Потом были неловкие взгляды, вечерние прогулки, забавно сцепленные мизинцы, ночные разговоры ни о чем, теплые объятия и короткие поцелуи в макушку. Парень тихо мычит, когда Евстигнеев стаскивает с него очки и пытается выдернуть учебник из цепких лап. — Отдай. — Мне надо готовиться, — мурчит это неземное чудо и ближе прижимает книгу к груди, сонно разглядывая парня. — Тебе надо нормально поспать, — снова пытается настоять на своем старший, но парень уже нацепляет на себя очки, садясь в кровати. — Ну Вань… — Ебло стянул, сын мусоропровода, — зевает и клюет куда-то в висок, бросив фразу совершенно беззлобно, даже с улыбкой ласковой. Вот как он это делает? В любой другой ситуации Евстигнеев за такие слова уже ударил бы в нос, но Ванечка это таким голосом говорит, что Ваня сам уже хочет растечься на чужих коленях и принять все шуточные оскорбления за единственную, не терпящую критики правду. Парень в ответ на это только хмыкает и сразу загребает парня в объятия, все-таки вытаскивая и отбрасывая в сторону учебник. Сегодня политология может обойтись и без страданий Светло. — Ну и сука ты, дядь, — Ванечка удобнее устраивается в чужих руках и сдается, прикрывая глаза. — Потом спасибо скажешь. И вместо «сладких снов» — быстрый поцелуй в лоб.