В дурмане чужих касаний

Воздух — скорее дым благовоний, смешанный с жаром полуденного солнца и привкусом едва закончившейся алой бури. На теле и одежде оседают едва ощутимые песчинки и липкий, с трудом смывающийся пепел, а серая кожа редких прохожих становится грязно-багровой. Вивек-град раскинулся далеко от моровых больных и бушующих ураганов, уносящих всё больше жизней велоти с каждым годом. Вивек-град — цветущие луга и тянущиеся на много миль болота. Строгие, монолитные не под стать Вивеку-богу здания округов дарят жителям защиту, пусть зачастую и мнимую. Но даже сюда по длинной, серо-мёртвой фояде Мамея — точно такой же, как и другие огненные реки — иногда добираются отголоски пепельных бурь. В Дворце Вивека — всегда закрытом от любопытных глаз и мечтающих взглянуть на живого бога паломников — прохладно даже в самый жаркий день, когда небо слепит голубизной, когда воздух кажется мутным и тяжёлым. Гордо восходящий сотнями ступени вверх, он стоит поодаль от бесчисленных каналов и переплетающихся улиц закрытых кварталов. В Высоком соборе, окружённый дымкой благовоний и сладковатым запахом флина, едва различимый в этой пелене и полумраке, лежит Вивек-бог. Пепел и золото едины в мире середин — и Векх смешивает, ломает чёткие грани между Вивеком-смертным и Вивеком-богом. Ломает, выгибая спину. Переплетает жилистые ноги и заламывает руки, цепляясь пепельными пальцами за простыни. Золото другой руки вплетается в белизну чужих волос. Си и Ви — то, что остаётся. То, что сплетено и перемешано, что сцепляется ещё сильнее, когда Альм закрывается, направляя золото взгляда на дворцовые интриги и военные конфликты, когда связь, нерушимая, вечная, неизменно ослабевает. И если у Альмалексии — третьей и первой, той, без которой они бы не существовали единым сплетением — золото выплавлено в боях и теперь твердо, неподвластно самому искусному кузнецу, то Вивек плавится под чужими пальцами, перетекает ласковым ручьём. Холод металлической руки обжигает разгорячённую кожу. Пальцы из плоти и крови на контрасте всегда тёплые — Векх, изворачиваясь, цепляет их жадными губами, сильнее выгибая спину. По цепочке позвонков — там, где чёткой линией разделено их прошлое и настоящее, — капельки пота и алеющие полосы от острых металлических ногтей. Сетх — вечно спокойный, почти что безэмоциональный — гнёт губы в улыбке, толкая пальцы обеих рук глубже. Шипит, когда чужие зубы прикусывают кончики — за запертыми дверями ординаторы и служители, и Векх слишком отчаянно пытается не шуметь. Сетх — Загадка-и-Таинство — и даже Вивек никогда не может предугадать его следующее действие. Потому и особенно сладко ощущаются влажные мазки горячего языка на позвоночнике и рёбрах — Сота Сил словно пробует на вкус переплетения времени, оставленные на чужой коже. Они давно уже переплетены сотнями незримых линий, спутаны в единый клубок на веретене судьбы — и им не требуются физические касания, чтобы чувствовать друг друга сквозь время и пространство. Но ткань мантии скользит по коже, а тело ощущается мягким и податливым под чужими руками — и нет ничего в этом мире, что заставило бы Вивека предпочесть духовное плотскому. — Ты даже на вкус как твои чёртовы благовония. Вивек только смеётся — сдавленно, хрипло, когда металлические пальцы растягивают, чудом не царапая нежную кожу. Сетх вообще до смешного аккуратен — Векх чувствует себя больше изящным механизмом, неделимы богом, когда руки с любовью истинного создателя собирают его по кусочкам и запускают каждый нужный механизм. Сота Сил делает особенно глубокий толчок, вырывая из сдавленного горла хриплый скулёж — Вивек пьян от бренди и ласки, и соскальзывает, ложась на спину. Смотрит кроваво-золотыми глазами — взгляд становится мутным, вечно жаждущим большего. — А ты весь пропах моровой бурей. Неужели так интересно ходить вне стен в такую погоду? — проворные пальцы снимают с неприлично одетого Сетха плотно заправленную мантию. На серой, почти на несколько тонов темнее коже — чёткие границы с багровым пеплом. — Иногда приятно чувствовать себя наравне со смертными, — правильно-грубые, почти скульптурные черты лица искажаются и алеют, когда Векх проводит языком по границе металла и плоти на груди — механическая рука надёжно держит за поясницу, впиваясь шестерёнками и механизмами. Вивек-бог, совсем не под стать своему монументальному городу, гнётся и ластится, целует от сердца до заманчиво спущенной полоски набедренной повязки. Золотая рука тянет белые волосы, стирая с лица Сетха отречённое спокойствие и укладывая бога-брата на спину. — Есть много… более приятных способов почувствовать себя смертным, — и насаживается плавным движением, цепляясь за чужие плечи. Воздух — запах благовоний и мускуса, машинного масла и божественной свободы вне времени.